Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 3 - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Господин д’Артаньян! — сказал он. — Это вы!.. Ну как?
Д’Артаньян посмотрел на де Сент-Эньяна. Глаза короля устремились в ту же сторону, что и глаза его капитана. Эти взгляды были бы ясны для всякого, тем более они были понятны де Сент-Эньяну. Придворный поклонился и вышел. Король и д’Артаньян остались наедине.
— Итак, это сделано? — начал король.
— Да, ваше величество, — серьезным тоном ответил капитан мушкетеров, — сделано.
Король умолк, он не находил нужных слов. Однако гордость не позволяла ему остановиться на сказанном. Если король принял решение, даже несправедливое, ему надо доказать всякому, кто присутствовал при том, как это решение принималось, и особенно себе самому, что он был прав, принимая его. Для этого существует лишь одно безотказно действующее средство, а именно — придумать вину для своей жертвы.
Людовик, воспитанный Мазарини и Анной Австрийской, владел ремеслом короля лучше любого другого монарха. Он и на этот раз постарался представить доказательства этого. После непродолжительного молчания, во время которого он обдумывал про себя все то, что мы только что изложили, он небрежно бросил:
— Что сказал граф?
— Ничего, ваше величество.
— Не дал же он арестовать себя молча?
— Он сказал, что был готов к этому, ваше величество.
Король вскинул голову и надменно произнес:
— Полагаю, что граф де Ла Фер перестал разыгрывать из себя бунтаря?
— Прежде всего, ваше величество, кого вы называете бунтарем? — спокойно спросил мушкетер. — Разве в глазах короля тот, кто не только дает себя запереть в Бастилию, но еще и сопротивляется тем, кто не хочет везти его в эту крепость, бунтарь?
— Тем, кто не хочет везти его в крепость? — воскликнул король. — Капитан, что я слышу? Вы с ума сошли, что ли?
— Не думаю, ваше величество.
— Вы говорите о людях, которые не хотели арестовать графа де Ла Фер?..
— Да, ваше величество.
— Но кто эти люди?
— Очевидно, те, на кого вашим величеством было возложено данное поручение, — сказал мушкетер.
— Но ведь оно было возложено мною на вас, капитан! — закричал король.
— Да, ваше величество, на меня.
— И вы говорите, что, несмотря на мое приказание, вы имели намерение не брать под арест человека, который меня оскорбил?
— Именно так, ваше величество.
— О!
— Больше того, я предложил графу сесть на коня, которого велел приготовить ему у заставы Конферанс.
— С какой целью вы приготовили коня?
— Для того, ваше величество, чтобы граф де Ла Фер мог доехать до Гавра, а оттуда перебраться в Англию.
— В таком случае вы мне изменили, сударь! — воскликнул король в порыве неукротимой ярости.
— Да, государь!
На слова, произнесенные таким тоном, отвечать было нечего. Король встретил настолько упорное сопротивление, что оно поразило его.
— Было ли у вас основание вести себя таким образом, господин д’Артаньян? — величественно спросил Людовик.
— Я никогда не действую без оснований, ваше величество.
— Но этим основанием не была дружба, единственное, что могло бы извинить вас, единственное, что могло бы иметь хоть какой-нибудь вес; ведь ваше положение в этом деле было исключительно благоприятным. Решать было предоставлено вам.
— Мне, ваше величество?
— Разве вы не имели выбора — арестовать графа де Ла Фер или отказаться от этого поручения?
— Да, ваше величество, но…
— Но что? — нетерпеливо перебил д’Артаньяна король.
— Вы предупредили меня, ваше величество, что если я не арестую его, то его арестует начальник охраны.
— Разве я не упростил для вас это дело? Ведь я не понуждал вас брать под арест вашего друга графа.
— Для меня упростили, для моего друга — нет.
— Почему?
— Потому что он был бы все равно арестован либо мною, либо начальником вашей охраны.
— Вот какова ваша преданность, сударь!.. Преданность, которая рассуждает, которая позволяет себе выбирать? Сударь, вы не солдат!
— Я жду, чтобы ваше величество соблаговолили сказать, кто же я.
— Вы — фрондер.
— А так как Фронды больше не существует, то кто же я все-таки, государь…
— Но если то, что вы говорите, — правда…
— Я всегда говорю только правду.
— Для чего же вы явились сюда? Я хочу знать об этом!
— Я пришел сказать королю: государь, граф де Ла Фер в Бастилии…
— Но к этому вы, оказывается, непричастны.
— Это верно. Но раз он там, все же важно, чтоб ваше величество были об этом осведомлены.
— Господин д’Артаньян, вы оказываете неуважение своему королю.
— Ваше величество…
— Господин д’Артаньян, предупреждаю вас, вы злоупотребляете терпением своего короля.
— Напротив, ваше величество.
— Что это значит — напротив?
— Я явился сюда, чтобы вы приказали арестовать и меня.
— Арестовать вас?
— Конечно. Мой друг будет скучать в тюрьме, и я пришел просить ваше величество о разрешении составить ему компанию. Пусть ваше величество произнесет свое слово, и я сам себя арестую, ручаюсь, что для этого начальник охраны отнюдь не понадобится.
Король бросился к письменному столу и схватил перо, чтобы написать приказ о заключении д’Артаньяна в Бастилию.
— Имейте в виду, сударь, что это навеки! — воскликнул он угрожающим тоном.
— Еще бы, — сказал в ответ мушкетер, — после столь похвального поступка вы, разумеется, не посмеете посмотреть мне в глаза.
Король резко отбросил перо:
— Уходите! Уходите немедленно!
— О нет, я останусь, с вашего позволения, государь!
— Что это значит?
— Ваше величество, я пришел спокойно переговорить с королем; к несчастью, король вспылил, но я скажу королю все, что почитаю своим долгом сказать ему.
— В отставку, сударь, в отставку! — вскричал король.
— Вы знаете, ваше величество, что меня не пугает отставка; ведь в Блуа, в тот самый день, когда вы отказали королю Карлу в миллионе, который дал ему после этого мой друг граф де Ла Фер, я уже обращался к вашему величеству с просьбой об отставке.
— Хорошо; говорите, и покороче!
— Нет, ваше величество, сейчас речь пойдет не об отставке. Вы взяли перо, чтоб отправить меня в Бастилию; почему вы меняете ваше решение?
— Д’Артаньян! Гасконская голова! Кто же из нас король — вы или я?
— К несчастью, ваше величество, вы.
— Что означает ваше «к несчастью»?
— Да, государь, к несчастью, ибо, если бы королем был я…
— Если бы королем были вы, вы бы одобрили бунт шевалье д’Артаньяна, не так ли?