Огненный бассейн (Сборник фантастических романов) - Кристофер Джон

— Тогда ты пойдешь в общую группу? — заметил я. — Может, это и к лучшему…

Он покачал головой.

— Нет. Туда идут только новые, которых никто не выбрал.

— Значит…

— Место счастливого освобождения.

Я с ужасом сказал:

— Тебя не могут заставить сделать это!

— Если я не захочу, это покажется странным. А мы не должны делать ничего необычного. — Он вымученно улыбнулся. — Не думаю, что это произойдет. Новички еще не прибыли. Хозяин пока ждет. Я думаю, он возьмет меня назад, по крайней мере на время. Но здесь мне нельзя больше оставаться.

— Мы должны искать выход из города, — сказал я. — Когда с одним из нас что-либо случится, он сможет бежать.

Фриц кивнул:

— Я думал об этом; но это нелегко.

— Если бы мы смогли пробраться в зал треножников и украсть один из них. Может, нам удалось бы привести в действие его механизмы.

— Не думаю, что на это много шансов. Ты вспомни, они вдвое выше нас, и все предметы в городе, кроме экипажей, рассчитаны на их рост. К тому же я не вижу способа проникнуть в зал треножников, у нас нет предлога оказаться там.

— Должен быть какой-то выход.

— Да. Мы узнали многое, что хотел бы знать Джулиус. Один из нас должен вернуться в Белые горы.

Возвращаясь из больницы и позже, я думал о Фрице. Если его хозяин все же взял нового раба… Если даже нет, Фриц был слаб и все слабел. И не только из-за побоев: хозяин сознательно давал ему задания, превосходившие его силы. Я пытался вспомнить — казалось, это было так давно, — как не хотел, чтобы он участвовал в нашей экспедиции. Хотя мы с ним виделись и редко, он стал мне сейчас ближе, чем когда-либо были Генри и Бинпол. Мы как будто стали братьями.

Некоторые наслаждаются дружбой в хорошие времена, когда светит солнце и мир ко всем добр. Но именно общие беды соединяют людей. Мы оба были рабами этих чудовищ, и из всех рабов города только мы двое понимали, что эти существа сделали с нами: что это не боги, которым радостно служить, а мерзкие чудища. Я долго не спал этой ночью, беспокоясь о Фрице и стараясь придумать хоть какой-нибудь способ бегства из города. Конечно, он должен будет уйти первым. Самые нелепые планы приходили мне в голову — например, взобраться по золотой стене и прорубить дыру в куполе. Я лежал, потел и приходил в отчаяние.

На следующий день я снова увидел Фрица. Он ушел из больницы, и хозяин взял его назад. И снова избил. Необходимость срочно отыскать выход отступила, но недалеко.

Я сначала недоумевал, зачем хозяева изучали наш язык, вместо того чтобы заставить рабов изучать их речь, но потом сообразил. Хозяева жили долго, гораздо больше обычных людей, и сравнительно с ними рабы в городе были бабочками-однодневками. Раб приходил в негодность уже к тому времени, как научался понимать настолько, чтобы быть полезным. Были, вероятно, и другие факторы. Хозяева сохраняли возможность разговаривать друг с другом, не опасаясь рабов. У них были какие-то способы обучения, неизвестные людям. Они не нуждались в книгах, но передавали знания от мозга к мозгу непосредственно. Поэтому и обучение было для них легким делом. Мой хозяин говорил со мной по-немецки, но с рабами из других стран он мог говорить на их языке. Это его забавляло — деление людей на расы так, что один не понимает другого. Кажется, сами хозяева всегда принадлежали к одной расе.

Люди не только забавляли моего хозяина. Он изучал человека более внимательно, чем другие хозяева: читал старые книги, расспрашивал меня. У него было странное отношение к людям. В нем соединялись отвращение и презрение, очарование и сожаление. Сожаление выступало на первый план, когда он впадал в меланхолию — одну из фаз болезни — и подолгу сидел в бассейне, вдыхая газовые пузыри. В один из таких периодов он кое-что рассказал мне о плане.

Я принес ему третий пузырь и вынужден был вытерпеть обычную ласку влажных слизистых щупалец. И тут он стал жаловаться, что такая удивительная дружба будет длиться недолго. Я, его собака, и так живущая недолго, еще сокращаю свою жизнь пребыванием в городе. Ему не пришло в голову, что он может продлить мою жизнь, освободив меня. А я, конечно, не предложил это. Разумеется, я предпочитаю год или два счастья быть его рабом долгой жизни на свободе. Это была не новая тема. Он говорил об этом и раньше, а я старался выглядеть удивленным, восхищенным и довольным своей участью.

Но на этот раз предсказания моей близкой смерти перешли в размышления и даже сомнения. Начались они на личном уровне… Он снова начал расспрашивать о моей жизни до прихода в город, и я нарисовал картину — комбинацию правды и вымысла. Мне кажется, иногда я противоречил сказанному ранее, но он не обращал на это внимания. Я рассказывал о наших детских играх, о рождественском пире — я знал, что на юге он проходит примерно так же, как у нас в Вертоне, только у нас чаще выпадал снег. Я рассказывал об обмене подарками, о службе в церкви и о последующем пире — жареный индюк с каштанами, окруженный сосисками и золотистой картошкой, горячий сливовый пудинг. Я описывал все это ярко, потому что, несмотря на жару и растущую слабость, у меня текли слюнки при мысли о пище, так отличной от той, что поддерживала нашу жизнь в городе. Хозяин сказал:

— Трудно понять удовольствие низшего существа, но я вижу, что все это приносило тебе радость. И если бы ты не победил на играх, ты бы многие годы наслаждался этим. Ты об этом думал, мальчик?

— Но, победив на играх, я получил разрешение войти в город, где я могу быть с вами, хозяин, и служить вам.

Он молчал. Красноватый туман перестал подниматься из пузыря, и я без приказания встал и принес ему новый. Он все еще молча взял его, приставил и нажал. Когда поднялся туман, он сказал:

— Так много вас, год за годом — это печально, мальчик. Но все это ничто по сравнению с теми мыслями, которые приходят в мою голову, когда я думаю о плане. И все же он должен быть выполнен. Таково наше назначение в конце концов.

Он замолчал. Я сидел тихо, и немного погодя он продолжил. Он говорил о плане.

Как я уже говорил, существовало несколько отличий Земли от того мира, откуда пришли хозяева. Их мир больше, поэтому предметы на нем тяжелее, а также более жаркий и влажный. Эти отличия особенного значения не имели. В городе машины создавали тяжесть, но хозяева могли жить и без нее. Тяжесть в городе была меньше той, что существовала на их планете, а их потомки научатся жить при нашей силе тяжести. Что касается жары, то на Земле были достаточно жаркие участки — далеко на юге, где располагались другие два города.

Но было отличие, к которому они не могли приспособиться, — наша атмосфера была ядовита для них, а их — для нас. Это значило, что за пределами города они могут жить только в масках, и маски закрывали у них не только голову, но и все тело, потому что наше яркое солнце для них вредно. В сущности, за исключением очень редких случаев, они не покидали треножники — а в холодных краях Земли вообще никогда.

Все это, однако, можно было изменить и… будет изменено. На их родную планету сообщили об успехе экспедиции по завоеванию Земли. Были взяты образцы воздуха, воды и других составляющих нашего мира. Их изучили, и в должное время было получено сообщение: земная атмосфера может быть изменена, и хозяева смогут жить в ней. Колонизация будет завершена.

На это требуется время. Нужно построить могучие машины. Некоторые их части могут быть созданы здесь, другие привезут с родной планеты. Их установят в тысячах мест по всей Земле, и они начнут поглощать наш воздух и выделять пригодный для хозяев. Атмосфера станет густой и зеленой, как под куполом золотого города, солнечные лучи не будут пробиваться сквозь нее, а все живое — цветы и деревья, животные, птицы и люди — задохнется и умрет. Рассчитано, что через десять лет после установки машин планета будет пригодна для хозяев. Задолго до этого человеческая раса прекратит свое существование.

Я слушал в ужасе. Подчинение людей не было конечным злом, оно лишь предшествовало их полному уничтожению. Я умудрился вставить несколько подобающих замечаний о том, что хозяева всегда желают лишь добра.