Паломники Бесконечности - Семен Слепынин

— Ну, разошелся, художник, бряцает и пугает нас своим буйным воображением, — замахал руками капитан. — Рисует картины прямо-таки апокалипсические. Нет, сказочные облака не злые.

— Но и не добрые, они безразличные, — поддержала меня Аннабель Ли и тут же возразила: — Картину ливня жестокости и зла ты нарисовал жутко выразительную. Мне она нравится, как нравятся твои живописные картины — «На абордаж», портрет Фриды. Но жуткое пророчество твоей словесной картины… Нет, здесь я не согласна. Не дойдет до этого.

— Еще как дойдет. — настаивал я. — Ты спроси капитана, — что сотворили Зайнер и его шайка. Создали ракеты, залетающие выше облаков и даже в космос. Того и гляди, посыплется сверху ядерный дождик.

— Это правда? — испугалась Аннабель Ли.

— Ракеты есть. С их помощью изучают облака и пытаются разгадать, из чего они. И представьте: из ничего! Не из протонов и электронов, не из привычного вещества. А в космосе сфотографировали то, что и следовало ожидать: никаких планет, одни только космические облака. Вот они-то и не позволят создать ядерное оружие. Спросите, почему? А почему все попытки усовершенствовать морской флот ни к чему не привели? Да потому, что большинство людей втайне вовсе не желают этого. Вот ты, художник-романтик, хотел бы, чтобы в морях плавали не парусники, а пароходы?

— Нет, не хотел бы.

— А юнга? — Капитан, усмехаясь, подмигнул мне.

— Эти вонючие коптилки? — возмутился юнга. — Ни за что!

— Вот и боцман не желает коптить небо. А о царице нашей и говорить нечего. Ей подавай овеянные легендами корабли, летящие на крыльях парусов. Так, дочка?

— Так, папа. И все же мир наш какой-то скучный. Ничего в нем не случается.

Однако вскоре начало случаться.

В самом событии этом не было ничего страшного. Напротив, оно внесло в тишь курортного городка хоть какое-то разнообразие, а царицу нашу развеселило и обрадовало: она встретила наконец человека, явившегося в земное бытие из вымысла. Как и она, субъект этот долгие годы носился по Вселенной и жил в ней своей незримой жизнью, похожей на небытие. И вот космические ветры занесли его на нашу планету, где он и получил, по удачному выражению капитана, «вещественное наполнение».

Однажды ночью нас разбудил шторм — явление для Уютного моря редкое. Аннабель Ли подбежала к окну. В свирепости стихии ей чудилось что-то ненастоящее, красиво театральное. В промоины туч иногда выскакивала луна, громадные волны в ее ярком свете отливали серебром, верхушки их сверкали бриллиантовым кружевом пены. Скрывалась луна, море исчезало во мгле и под грохот грома и вспышки молний снова озарялось.

— Парус! — закричал юнга.

Вдали, перед входом в бухту появлялся из тьмы парус небольшого суденышка, исчезал на миг и снова возникал.

— Лихие моряки, — сказал боцман. — Пытаются проскочить между скалами и в бухте переждать бурю. Удастся ли?

Гроза прошла, отсверкали молнии. Море погрузилось в свистящую мглу, и мы не знали, что случилось с парусником. Утром, когда буря утихла, его увидели на пляже, прямо напротив таверны «Грязная гавань». Суденышко килем глубоко врезалось в песок, корма разворочена, а мачта с парусом валялась в стороне.

— Эй, там, на палубе! — слышался приглушенный голос из каюты. — Дверь завалило. Рубите ее, к дьяволу!

Толстый Эдик разбросал обломки и топором вырубил заклинившуюся дверь. Из каюты вышел высокий грузный мужчина с мрачным загорелым лицом и сабельным шрамом на щеке. Шрам был такого же грязно-синего цвета, как и засаленный кафтан. Из-под шляпы торчала просмоленная косичка.

— Это он, — с восхищением зашептала Аннабель Ли. — Просоленный морскими ветрами пират и знаменитый кладоискатель. Откуда знаю? Потом покажу книгу. Он оттуда.

— А где мой матрос? — Человек увидел сломанную мачту на песке, расщепленную голую палубу и махнул рукой. — Смело за борт? На жратву акулам? Ну и дьявол с ним. А это чей кабак? — ткнув пальцем в вывеску, спросил он.

— Ну, мой, — неохотно отозвался Толстый Эдик.

— Бери сундук и веди меня в комнату.

— Комната найдется, но не для таких оборванцев.

— Это я оборванец? — Темное лицо пирата покраснело от гнева, а шрам еще больше налился свинцовой синевой. — Да я богаче заморских принцев. Смотри, сухопутная крыса, ползай на брюхе, собирай.

Моряк вытащил из кармана горсть золотых монет и хотел швырнуть на песок. Толстый Эдик подскочил, перехватил деньги и угодливо затараторил:

— Комната есть. Отдельная и с видом на море. А как звать заморского принца?

— Ни к чему тебе знать мое имя, — нахмурился моряк. — Зови просто Капитаном.

— Это Билли Боне, — вмешалась Аннабель Ли.

— Выдала, стерва, — прохрипел пират и обернулся. Увидев царицу невиданной красоты, смешался и замолк.

— Извини, Билли. Но здесь тебе бояться некого. Можешь сколько угодно петь «Йо-хо-хо и бутылка рома». Будь как дома, дорогой.

Теплота и участие, прозвучавшие в голосе царицы, ее ласковый взгляд сразили бывалого морского скитальца, не знавшего домашнего уюта, детства и материнской ласки. Губы его дрогнули, на глазах показались слезинки.

— Матушка! — рухнув перед Аннабель Ли на колени, завопил пират. — Спасибо, матушка! Век не забуду!

— Что с тобой, Билли? — удивилась Аннабель Ли. — Не к лицу тебе такие нежности. Ай-ай-ай, стыдно.

— Нализался! — хохотнул Толстый Эдик, но, склонившись и нюхнув, пожал плечами. — Да нет, вроде трезвый.

— Это я-то нализался? — обиделся пират и вскочил на ноги. — Подожди, сухопутная крыса. Ты меня еще узнаешь. А ну, веди в комнату.

Толстый Эдик и слуга подхватили сундук и направились в таверну. Сзади, благодарно оглядываясь на «матушку», шел враскачку моряк.

Дома Аннабель Ли показала роман Стивенсона, в котором выведен буйный Билли Боне, и два вечера читала нам его вслух. Когда чтение закончилось, юнга с завистью вздохнул:

— Эх, жили же люди.

Капитан сказал, что материализовался Билли Боне не случайно, ибо образ его получился у автора очень живым, ярким и выразительным.

Однако этот оживший образ принес в земное бытие все свои привычки и вел себя слишком уж выразительно, что вызвало беспокойство у хозяина таверны. Сначала Толстый Эдик был доволен. Еще бы! Деньги так и звенели у него на прилавке.

Посетители толпами валили в трактир, выпивали, дымили и, переговариваясь, с любопытством рассматривали необычного гостя. Однако тот оказался нелюдимым. Он забивался в угол, пил ром и, озираясь по сторонам, сердито сопел носом. Однажды, накачавшись до того, что шрам на щеке побагровел, новый постоялец стукнул кулаком по столу и заорал: