Рыцарь ночного образа - Теннесси Уильямс

Америку создали из паранойи люди, считавшие себя выше общего жребия, возвысившиеся над низостью смерти, причастные к тайне, но не приниженные ею, никогда не задумывавшиеся над тщетностью своих мечтаний, а последовательно воплощавшие их в жизнь. Вечно скитается Дон Кихот по крутым и извилистым дорогам, обремененный ржавым оружием, и восседает на своем одре — с ребрами, торчащими, как у него самого. За ним тащится Санчо Панса, обвешанный рыцарским оружием, и, наверное, чуточку безумнее на этот раз, чем его древний господин. В своем сердце Санчо Панса возвысился до рыцарства, и Дон Кихот часто спешивается, чтобы его оруженосец мог отдохнуть в седле. Демократия была одним махом принята Дон Кихотом и Санчо Пансой, как нечто испокон веку присущее романтическому сердцу, настоящему сердцу человека. Их язык изменился. Он упростился. Одного слога хватает теперь там, где раньше требовалось предложение. Иногда несколько дней они могут ехать, обмениваясь только знаками: подъемом одного худого пальца, слегка скрюченного в обоих суставах; кивком головы, когда она силуэтом темнеет на фоне гряды серых облаков; закатыванием к небу глаз — синих у Дон Кихота, темно-карих у Санчо. Не сговариваясь, останавливаются они на ночь, и нередко двум головам приходится покоиться в изогнутой подушке одного седла, а заскорузлым от непогоды рукам сплетаться во сне. Расстояние и время очистили их манеры. Их привычки неизменны. Иногда они могут поссориться. Тоже, кстати, романтично. Каким-то образом дороги, по которым они скитаются в разных направлениях, всегда где-нибудь пересекаются, и при каждой неожиданной встрече они робки, как девушки, и каждый старается взять себе меньший кусочек жалкой рыбины или котлеты, церемонно приготовленной в честь воссоединения. А их смерти? Они встречаются по ту сторону могилы. Каждый видит, что другой стал старше и тоньше, но у них хватает доброты, чтобы не комментировать это даже про себя, потому что любовь такого рода — тоже безумие. Птицы знают их и понимают лучше, чем люди. Вы когда-нибудь видели скелет птицы? Если увидите, поймете, что они созданы для полета…

Гевиннер был одиночкой почти всегда, он никогда не обнаруживал признаков сердечной теплоты и во всех своих внешних проявлениях очень мало напоминал Дон Кихота. Но в его видении была некая алхимия романтики, некая способность к трансмутации где-то между вещью и свидетельством о ней. Боги иногда делают нам такой подарок. Непрерывно жалующихся женщин они превращали в деревья и в фонтаны. Потерявших хозяина собак — в группу звезд. Земля и небо переполнены превращенными существами. За всем этим не может не скрываться какая-то правда. Вещи могут быть только тем, во что мы их превращаем, теперь мы захватили себе эту прежнюю прерогативу богов.

Пора вспомнить, если вы уже забыли, что Вайолет когда-то получила с почтовым голубем записку от своей школьной подруги Глэдис, и по этому случаю она спросила Гевиннера, не хочет ли и он получить записку от Глэдис таким же необычным способом. Тогда Гевиннер не смог себе представить, что может бить в этой записке. К настоящему времени уже несколько голубей доставили соответствующее число посланий двум конспираторам Вайолет и Гевиннеру, в замок Пирсов, и то Гевиннер, то Вайолет отсылали голубей обратно с ответами Глэдис, которая, так уж случилось, работала разносчицей в автокафе «Смеющийся Парень». Гевиннер даже научился проглатывать присылаемые записки и не находил их невкусными. Они пахли по-разному, и важность записки обозначалась соответствующим запахом. Менее важные записки отдавали лимонным шербетом, особо важные — лакрицей.

Конечно, важными элементами записок были не запахи бумаги, на которой они были написаны, и — чтобы избежать преждевременного раскрытия того, что было разработано Гевиннером и двумя молодыми леди, можно процитировать содержание одной-единственной записки — от Глэдис к Гевиннеру, доставленной в сумерках белым голубем и принесшей ему романтический совет, если это можно назвать советом.

«Дорогой адресат и любитель голубей, — с этого места записка становится цитируемой, — мне необходимо напомнить вам, что использование термина „рыцарь ночного образа“ взамен термина „рыцарь ночного образа жизни“ не просто словесная причуда, но вещь высочайшей важности — пока человек, находясь в тюрьме своего собственного тела, способен помнить о своем духе. Ваша Глэдис». Был еще и постскриптум: «Понаблюдайте за возвращающейся белой птицей!»

Гевиннер понаблюдал за возвращающейся белой птицей и увидел, что она расправила свои снежные крылья, просто подняла их, не двигая, а потом, как будто подхваченная внезапно налетевшим порывом ветра, исчезла в воздухе, превратившись в дымку.

Только через день-два после начала работы в кафе Глэдис отвела Билли в сторону и сказала ему, что она сотрудница отдела контршпионажа Проекта, но об этом факте не следует говорить никому, включая Брейдена Пирса.

Билли поверил ей. Он так страстно влюбился в Глэдис, что она могла сказать ему, что она — Божья матерь, и он бы ей поверил, но Билли все же показалось, что ее методам не хватало некоей утонченности, какой требовал, по его мнению, контршпионаж. Она непрерывно вела междугородние разговоры с общего телефона, а как только у нее выдавалась свободная минутка, она открывала портфель и начинала изучать ксерокопии синек. По крайней мере два раза в неделю ее навещал мужчина с усами, выглядевшими совершенно фальшивыми, и они разговаривали на иностранном языке, звучавшем непохоже на все земные языки, а однажды вечером Билли застыл, увидев, как этот господин с усами вынул из кармана живую птицу и дал ее Глэдис вместе с картонными бирками, кусочками проволоки и книжечкой с загнутыми углами, по предположению Билли — кодовой книжкой. Такие методы контршпионажа показались ему слишком явными. Несовременными. В ту ночь, когда они с Глэдис остались одни, закрывая автокафе, он поведал ей об этих опасениях.

Глэдис заверила его:

— Мы используем такие открытые методы, — сказала она, — чтобы разоружить вражеских шпионов ложным впечатлением, что мы, дескать, дураки. Билли, ты должен успокоиться, веришь ты мне или не веришь, если хочешь, чтобы я работала здесь, в твоем кафе… или мне перейти в какое-нибудь другое место?

Этот разговор состоялся в маленькой конторке автокафе и превратился в нечто очень интимное, когда она выключила свет.

После этого у Билли возникло гордое и приподнятое чувство. Он чувствовал, что что-то очень большое и чудесное должно вот-вот случиться, и что он, простой и невежественный человек, будет его участником, избран быть им.

Отец Ачесон из собора Св. Марии и священник доктор Петерс из Методистской Епископальной церкви были приглашены на обед в резиденцию Пирсов вечером в субботу, 16 марта. Это было знаком новой дружбы, возникшей между двумя конкурирующими пастырями. Всего только год назад доктор Петерс, как говорили, утверждал: «Я разорву мертвую хватку католицизма в этом городе», а отец Ачесон заметил, что протестантизм и атеизм держат двери открытыми для волков Азии. К примирению их привел никто иной как Брейден Пирс, у которого они должны были обедать в следующую субботу. Для возникновения этой новой дружбы Брейденом был сделан неплохой ход. Он послал каждому пастырю чек на пять тысяч долларов с оплатой в течение месяца и с запиской, гласившей: «Я хочу, чтобы вы, дорогие мои, пожали друг другу руки на трибуне во время следующего собрания Гражданской Лиги Товарищеского Плеча, которое состоится во вторник, и если вы не пожмете руки и не объедините свои усилия в деле превращения нашего общества полностью в христианское, то эти два чека будут стоить не больше, чем бумага, на которой они напечатаны».

Способ сработал чудеснейшим образом. Оба пастыря не только пожали друг другу руки на трибуне, но так обнимались друг с другом, демонстрируя свои братские чувства, что во всем доме не осталось ни одного сухого глаза, когда они сели за стол и приступили к цыпленку по-королевски.

А сейчас они вместе пришли в дом своего миротворца по особому случаю. Этот особый случай — седьмая годовщина свадьбы Брейдена и Вайолет. Только мать Брейдена знала, что это будет последнее празднование данного события. Этот вечер был отмечен тем, что Вайолет была удивительно хороша и пьяна, в первый раз за все время своего замужества, несмотря на то, что выпила она всего на один коктейль больше своей обычной нормы. Смешивала их сама мамаша Пирс. За обеденным столом возникла неприятная сцена. Отец Ачесон и доктор Петерс были страшно смущены. Они изо всех сил делали вид, что ничего не заметили, хотя Вайолет наклонилась вперед так сильно, что нитка ее жемчугов попала в тарелку с супом. Брейдену приходилось время от времени вставать и щипать ее за руку или хлопать по плечу. На одну-две минуты она выпрямлялась, а затем снова падала.