Финт покойной тети - Юлия Павлова

До дома я шла с глупым счастливым лицом, даже забыла отпустить Стерву. Стерва не противилась, как истинная женщина, она обожала, когда ее носят на руках.

Костя и Мила уже не спали, лейтенант допивал чай, смотрел на Милу хмуро. Она изображала жену на пятнадцатом году совместной жизни и на выражение лица Кости не реагировала. Проводив его за порог, она уселась напротив меня.

— Классный мужик. Спасибо тебе.

— Да бери, не жалко. А чего он такой смурной на работу пошел?

— Ерунда. Стали договариваться о завтрашней встрече, так я его просила в типографию ко мне в форме не приходить.

— Почему?

— В его возрасте стыдно быть всего лишь старшим лейтенантом.

— Строго ты с ним.

Мила наклонила голову и заглянула мне в глаза.

— Настя, что случилось? Ты с прогулки пришла ненормальной. Бледной, радостной, заплаканной и взмокшей.

— Алексея вспомнила. Соскучилась.

— Н-да, парень такой: захочешь — не забудешь. Мне на работу пора.

Она чмокнула меня в щеку, погладила собаку и упорхнула.

Я осталась одна. При всей радости от встречи с Алексеем огромный, метровый, я бы даже сказала, километровый червяк сомнения грыз мне душу изо всех беззубых сил. Я не успела спросить его, как же он смог по приказу не только познакомиться, но и улечься со мной в кровать? Интересно, это особенности его физиологии, свойство характера… или я ему нравлюсь? Он сегодня сказал: «Соскучился», и я поверила… мне показалось — он не врет.

Пора было начинать бороться со слежкой наших доблестных органов. Начало было классным — я поставила в «видак» лучшую свою музыкальную видеокассету. На несколько часов «слухачи» были обеспечены прекрасной музыкой Моцарта и группы «Квин». Пусть расширяют кругозор. Жалко, им не видно сумасшедшей по красоте пластики балета Мориса Бежара.

Под музыкальный аккомпанемент я начала складывать вещи в чемоданы. Не знаю, что думают люди, наблюдающие за мной, но мне полчаса назад стало ясно, что в этой квартире жить невозможно.

На четвертом этаже, в квартире Алексея, я поставила в магнитофон Вивальди. Пусть уж милиционеры образовываются до конца.

Вызвонив маму на работе, я настойчиво попросила ее вернуть мне машину. Она обещала заехать часов в пять.

К ее приезду я приготовила три чемодана одежды и постельного белья и две коробки с книгами. Хотела крикнуть погромче, чтобы наблюдающие помогли слабым женщинам дотащить вещи до машины, но постеснялась.

Мама к моей идее постепенного переезда на дачу отнеслась с пониманием. Она предложила организовать его завтра, вызвав для помощи отца, но я знала, кто посетит меня через час. А видеть Андрея в мои планы пока не входило.

Вернулись мы с дачи часов в десять. Андрей перезвонил на сотовый и попал на маму. Она ему очень правдоподобно рассказала о моем «пограничном» состоянии, особенно душевно живописала истерику в дороге и мои назойливые рассказы о привидениях в квартире. Катя по ночам читала Библию, а Гриша и скромный мальчик Игорь, оказывается, навещали меня круглосуточно, требуя и умоляя найти их убийц. Андрей сочувственно вздыхал и вызвался приехать немедленно, посидеть «с бедной девочкой», но я отрицательно замотала головой, и мама, всхлипнув, описала, как я в данный момент сплю, свернувшись калачиком после двух таблеток снотворного, и нервно вздрагиваю от любого шума.

На следующее утро мама пошла отсиживать свои часы в строительно-монтажном управлении, а я опять врубила балет Мориса Бежара на первом этаже и Эннио Мариконе на четвертом. При этом я постоянно набирала телефонные номера, рассказывала Миле о своем депрессивном состоянии, жаловалась маме на головную боль и даже, набравшись смелости, закатила истерику Татьяне Степановне, обвинив ее во всех грехах. Она в долгу не осталась и долго рассказывала по телефону о тяжелой судьбе внука. Я слушала внимательно, каждое слово об Алексее было бальзамом.

За пятнадцать минут бабушка успела покаяться в ошибке юности, когда она оставила сына на руках старой матери в забытом городишке Орша. Ее Захар вырос деревенским мальчишкой, женился на местной девочке-доярке и к сорока годам спился. Татьяна Степановна не отличалась ангельским поведением, в тридцать лет села за растрату на шесть лет, зато после освобождения стала умнее и начала зарабатывать деньги в приличных объемах и с большей нахрапистостью. За двадцать лет сделала внушительную карьеру.

Алексей к тому времени закончил школу, помогал маме на ферме доить коров и мечтал вырваться из поселка городского типа хотя бы в областной город. Татьяна Степановна быстро устроила внука в Московскую ветеринарную академию, приучила Алексея употреблять крем для рук для сведения многолетних бородавок и цыпок, а уж не вставать в четыре утра он моментально привык сам.

Я с трудом представила, как Лешка доит корову… Долларов сто я бы за это зрелище заплатила…

Татьяна Степановна хотела еще углубиться в свою биографию, но ее ненаглядный почти лысый пудель Чешир залаял, напоминая, что у него сейчас должен быть обед. Татьяна Степановна быстро распрощалась со мной, велев «держаться и не раскисать».

В ближайшем магазине я попросила коробки, и продавщица вынесла пять штук, содрав с меня двадцатку. Между истеричными звонками «всем и вся» я складывала в ящики статуэтки, кухонную посуду и кучу всяких вещей, упаковывала мелкую мебель и старалась проделывать это как можно громче.

В обед объявился Андрей, начал ругать за открытую настежь входную дверь. Я подошла к видеофону и демонстративно выдернула шнуры.

— Мне надоело.

Андрей не стал уточнять, что именно мне надоело. Он по-хозяйски расположился на кухне, разогрел вчерашний ужин. Одно присутствие его в радиусе ста метров делало жизнь процентов на пятьдесят тошнее, но я заглянула на кухню с максимально приветливым лицом:

— Ты поедешь еще на работу или останешься?

— Обязательно поеду, работы невпроворот. Но у меня душа болит за тебя, мама вчера такого по телефону наговорила. Кстати, Насть, сделай потише музыку, разговаривать невозможно.

Обеспокоенный ты мой. Наверняка «прослушка» нажаловалась на репертуар.

— Андрей, я в своем доме. Мне без музыки страшно, мне слышится шепот и шорох чужих одежд. И вообще я отсюда завтра уеду жить на дачу.

— От меня хочешь сбежать?

— И от тебя, и от всего. Буду выращивать помидоры и продавать на колхозном рынке.

— Флаг тебе в руки. Ладно, спасибо за обед. И перестань нагнетать истерию, ты иногда переигрываешь.

Умный, мерзавец.

В шесть часов подъехали родители, и мы сделали еще одну ходку на дачу. Квартира без картин, подсвечников, книг и зеркал смотрелась сиротливо. Я попросила родителей остаться на ночь. Они остались, и мне пришлось выслушать долгую нотацию из-за моего неправильного поведения. Я обещала исправиться.

Утром сквозь сон я услышала, как они ушли на работу. Сразу после этого настойчиво зазвонил телефон, руку тянуть было лень. Если опять Андрей, пошлю его на… далеко.

— Алло.

— Настя, ты на работу собираешься? У нас уборщицы забастовку грозятся объявить, они порошок на свои деньги покупают, ты же ключи от подсобки увезла.

Первым делом мне хотелось спросить, кто это говорит. Но через пять секунд сообразила — Лена из бухгалтерии. Надо все-таки иногда вспоминать, что числюсь на бетонном комбинате завхозом дирекции. Какой ужас! Ни за что! Ни за что больше не вернусь на работу, при которой постоянно хочется сидеть на больничном.

— Лен, а кто моих подчиненных усмиряет?

— А жена слесарева. Он ее уборщицей устроил, так она тут такой шорох навела! Уборщицы даже стены моют, а сантехник начинает пить только после обеда. Но ты не волнуйся, придешь, мы тебя обратно возьмем. Она не имеет права, ты инвалид.

— Уже нет.

— Что нет?

— Не инвалид. Лен, огромная просьба, увидишь слесареву супругу, скажи, чтобы завтра в одиннадцать обязательно была, я ей дела сдам.

— Увольняешься?

— С песней, флагами и барабаном на шее.

— Нашла место?

— Нашла.

— Про зарплату не спрашиваю, наверняка побольше нашего.

— Есть немного. Лен, ты извини, я занята. До завтра, хорошо?

Лена согласилась подождать до завтра, хотя ее любопытство заменяет ей все новости: печатные и телевизионные. Она сама себе журналист и редактор.

Пора было вставать. Я приближалась к цели своей уборки. Сегодня, по логике вещей, настала очередь лоджии и подпола.

Чертыхаясь, спустилась в подпол и стала выставлять на пол лоджии банки с овощами и мясо. Не здесь же их оставлять. Подпол потряс своими размерами. Получается, что у меня не двух-, а трехкомнатная квартира. По всему периметру подпола, впритык к стенам были поставлены стеллажи высотою в два метра, как раз под потолок.

Вход в типографию должен быть за средним стеллажом левой стены. Надо было снять банки и вынуть четвертую доску сверху. В пазах, куда вставлялась доска, нужно было нажать на «сучок» — кругляш в массиве дерева. Я послушно все проделала. Стеллаж плавно и абсолютно бесшумно въехал в стену сантиметров на тридцать, а затем влево. На месте стеллажа оказалась кабина, похожая на лифт.