Ничто никогда не случалось. Жизнь и учение Пападжи (Пунджи). Книга 1 - Дэвид Годмен

Это была не единственная встреча Пападжи с богинями храмов. Один из его преданных писал мне, что помнит, как Пападжи рассказывал о нескольких подобных случаях, произошедших в Южной Индии в 1950-х годах. К сожалению, ни он, ни Пападжи не смогли вспомнить подробностей.

В 1954 году у Пападжи было еще одно необыкновенное видение богини. Эта длинная история началась тогда, когда Пападжи прочел о главном празднике, который вскоре должен был отмечаться в Северной Индии.

Это случилось в 1954 году, когда я работал на юге Индии. Как-то я нашел в газете статью, что в этом году в Аллахабаде состоится празднование «Маха Кумбха Мелы». Кумбха Мела отмечается раз в двенадцать лет на слиянии трех рек – Ганги, Ямуны и Сарасвати. Сарасвати нельзя увидеть. Это невидимая река, которая сливается с двумя другими под землей в Аллахабаде.

После цикла из двенадцати Кумбха Мел проводится «Маха Кумбха Мела», или «Великая Кумбха Мела». Следовательно, ее празднование происходит раз в 144 года. Вот о каком праздновании говорилось в газете. Я всегда любил Гангу, и такая возможность предоставлялась раз за всю жизнь – сходить туда и совершить омовение в ней во время празднования Маха Кумбха Мелы. Миллионы паломников со всей Индии приходят на мелы, прежде всего чтобы совершить омовение в священных водах Ганги, а также чтобы встретиться с тысячами садху и йогами, собирающимися здесь во время фестиваля.

Я взял несколько дней отпуска на работе и поехал на север, чтобы присутствовать на праздновании. Во время моего визита я остановился у давнишнего своего преданного – судьи Аллахабада. Как старший слуга города он играл весомую роль в организации процесса мелы. На него была возложена очень важная миссия – организовать проведение празднества. Съехалось около восьми миллионов человек, и каждому надо было предоставить жилье и обеспечить пропитанием. К этому мероприятию были подключены дополнительные службы по охране здоровья и поддержания порядка, а также транспортные службы.

Вскоре после моего приезда судья, господин Рамешвар Мишра, обратился ко мне с просьбой выступить в качестве переводчика иностранного журналиста, прибывшего сюда с целью осветить происходящее здесь торжественное событие в своей газете. Журналист хотел побеседовать с нагами – нагими садху, проводящими большую часть своего времени в скитаниях по Гималаям. Они редко спускались на равнину в таком количестве, за исключением празднования такого торжества, как Кумбха Мела. Я нашел для него очень яркого их представителя – обнаженного, обмазанного пеплом человека со спутанными волосами, рост которого, казалось, достигал семи футов.

На протяжении многих лет Рамешвар Мишра и его семья были близкими преданными Пападжи. Впервые они встретились в 1948 году в Лакнау, когда Мишру назначили туда на работу. Вскоре он стал преданным Пападжи и частенько навещал его, даже когда работал в других городах штата Уттар-Прадеш. В начале 1950-х годов Пападжи был частым гостем в его доме в Аллен Гандж, Аллахабад.

Подробности об отношениях Мишры и Пападжи предоставил мне профессор О.П. Саял – один из преданных Пападжи в Лакнау.

Я часто встречал Рамешвара Мишру в Лакнау и в Аллахабаде. Несмотря на то что он был государственным служащим и занимал высокопоставленный пост, он также страстно и искусно декламировал Веды. Я слышал как это делают профессиональные священники и пандиты, но никогда атмосфера не наполнялось такой силой, как у Мишры. Когда это делал Мишра, пространство вокруг него наполнялось божественным светом.

Он был великим преданным Пападжи и всецело верил в него. Как только он узнавал о приезде Пападжи в город, он тут же брал на работе отгулы и не выходил на нее до тех пор, пока не уезжал Пападжи. Если Пападжи сообщал ему о своем приезде в Аллахабад, Мишра шел на станцию в одной набедренной повязке, встречал его и нес багаж Пападжи у себя на голове, как кули. Он чувствовал, что должен приходить к своему гуру как можно более обнаженным. В то время все свои принадлежности Пападжи перевозил из города в город в большом железном чемодане, но Мишра, несмотря на то что был высокопоставленным служащим, любил принижать свое положение перед Пападжи, ведя себя таким образом, как будто он был простым кули.

Он прочел книги Рамакришны Парамахамса и из них почерпнул мысль, что должен обращаться со своей женой, как если бы она была Божественной Матерью. Пытаясь контролировать свои плотские инстинкты, он решил поклоняться ей, как богине. Каждое утро, поднявшись с постели, он падал перед своей женой ниц и начинал петь десять шлок, вознося хвалы богине. Не думаю, чтобы это срабатывало. Как-то Пападжи сказал мне, что утром Мишра пел шлоки, а вечером того же дня занимался сексом со своей супругой.

Помню один разговор, который состоялся у него с Пападжи в Лакнау. Рамешвар оспаривал утверждение Пападжи о том, что не нужно прилагать никаких усилий, чтобы реализовать свое Я.

«Вы говорите, что не потребуется никаких усилий для реализации своего Я, но для того, чтобы достичь что-либо, необходимы усилия. Если, находясь на берегу Ганги, я хочу наполнить сосуд водой, чтобы попить из него, я должен зачерпнуть воду, поднять его к своим губам, набрать в рот воды, а затем проглотить ее. Вода не прыгнет сама прямо ко мне в рот. Аналогично просветление не сойдет на меня так вдруг, без каких-либо приготовлений с моей стороны. Если я не совершу усилия, я не стану просветленным». Тут же последовал ответ Пападжи: «Чтобы Ганга была Гангой, она должна быть ограничена с двух сторон берегами. А если убрать берега, где река Ганга?»

Ответ и глубокий взгляд Пападжи разрушили все концепции Мишры относительно просветления и способа его достижения. Он смотрел на Пападжи, и слезы текли из его глаз. Он не мог вымолвить ни слова. Своим ответом Пападжи показал ему то состояние, для достижения которого, как он считал, требовалось много усилий.

Мишра страдал приступами головной боли, однако, как он частенько любил повторять, голова переставала болеть в присутствии Пападжи. Помню, я встретил его как-то в доме Пападжи, в Нархи. Он лежал на софе. Тогда Мишра и сказал, как он счастлив отдыхать в присутствии Пападжи, так как дом Пападжи был единственным местом, где он не чувствовал никакой головной боли.

Мишра рано ушел в отставку, частично потому, что его мало интересовали мирские дела, а частично потому, что хотел быть предоставленным самому себе. Однако его увольнение не принесло ему много счастья. К концу своей жизни у него практически не осталось денег, и в последние годы за ним некому было ухаживать. В конечном итоге Шивани, дочь Пападжи, взяла его к себе в Дели и заботилась о нем до конца его дней. Думаю, он там и умер где-то в начале 1980-х годов.

В 1995 году, в то время как я занимался подбором и изданием материала для данной главы, мать Рамешвара Мишры умерла в Лакнау в возрасте девяноста шести лет. Пападжи приехал на ее похороны и встретил там некоторых членов семьи, которых он не видел уже много лет. На следующий день они все пришли к Пападжи. Когда он увидел Кайлаша – брата Рамешвара Мишры – он вспомнил о другом памятном происшествии, случившемся в 1954 году, в год празднования Кумбха Мелы. Когда посетители разошлись, он рассказал историю своим преданным, оставшимся с ним в доме.

Кайлаш Мишра служил офицером в военно-морском флоте. Все члены его семьи занимали хорошие должности и были довольны работой. В 1954 году он познакомился с одной девушкой и хотел жениться на ней, но его семья с самого начала была против их брака. Они все были браминами и хотели, чтобы он составил партию девушке того же круга. Но в конечном итоге ему удалось настоять на своем и получить их согласие на брак. Он взял десятидневный отпуск и приехал в Лакнау, чтобы сыграть свадьбу. Я был в числе приглашенных, поскольку некоторые его родственники были моими преданными. В день свадьбы я сидел рядом с Рамешваром Мишрой, его сестрой, его матерью и другими преданными. Мы проводили небольшой сатсанг, пока шло последнее приготовление к торжеству. Тут в комнату зашел Кайлаш – взять говорящую куклу, которую подарил кто-то из гостей, – и увидев, что некоторые члены его семьи сидят здесь, вместо того чтобы работать, даже изменился в лице. Чувствуя, что причина бездействия его родственников заключается во мне, он, выходя из комнаты, бросил на меня сердитый взгляд. Наши глаза встретились, и я отразил его гневный взгляд. В таких обстоятельствах я становился зеркалом эмоций стоящего передо мной человека. Вдруг Кайлаш остановился уже на пороге комнаты. Он продолжал смотреть на меня, но его тело, включая лицо, неожиданно оцепенело. Он переводил свой взгляд с одного на другого. Тогда я понял, что он больше не испытывает чувства гнева. Переживание, которое он испытал, буквально обездвижило его. В течение пяти минут он не мог сдвинуться с места. Так и стоял как приклеенный – одна нога в комнате, другая на пороге.