Спецоперация, или Где вы были 4000 лет? (СИ) - Владыкина Ирина Владимировна

Внутри все кипело. Он чувствовал себя загнанным в угол зверьком, которому ничего не осталось как огрызаться в естественном порыве самосохранения. Он не ощущал ненависти, но ощущал много злости: к отцу, к себе, к тому миру, в который его пытались затащить. Это был не его мир, мир, который покрывался ржавчиной, разъедая все вокруг: любовь, открытость, движение. Самое мерзкое заключалось в том, что он не знал, в каком мире он хочет быть, он не построил своего, ему некуда было идти.

Эллочка бы сейчас сказала, что его ссора с отцом — это своего рода борьба архаики и модерна. Но он так не чувствовал. Это она, Эллочка, модерн, со всеми его качествами и свойствами: борьбой, свержением авторитетов, стремлением к свободе и новизне. Андрей был другим. Но каким? Он не знал. Он всю жизнь мимикрировал, это было для него очень естественно. Когда он находился рядом с отцом, он был продолжением архаики, когда с Эллочкой — модерна.

Почему вообще отцы пытаются заставить детей делать то, что им представляется правильным? Почему они боятся самостоятельности своих детей? Разве потому, что они их любят и хотят предостеречь от чего-то страшного? Неужели контроль — это любовь?

Нет. Это борьба со смертью. Базовый страх смерти заставляет родителей искать продолжение в своих детях, держаться за то, что есть, всеми силами, сохранять через детей старый миропорядок, чтобы хотя бы таким образом не умереть. Они все равно умрут, битва архаики заранее проиграна. Иллюзия продолжения родителей в детях — вот что движет ими. Кто не боится умереть, тот не будет контролировать детей. А кто боится умереть? У кого нет смыслов. Тогда смысл в детях, в сохранении. И если ты сам не найдешь свой смысл, то тебя сожрут, сожрут твои родители, сожрет старый мир, который жаждет крови тем больше, чем больше он приближается к смерти. Только смысл может стать тем орудием, которое заставит уйти из-под родительского контроля.

Тот же процесс стоит за тем, что Страна начала спецоперацию в Соседней Стране. Вернее так, странная власть начала спецоперацию по отношению к соседнестранной. Достаточно посмотреть на президентов этих стран: вот уж архаика и модерн в чистом виде. Если бог есть, то он точно приколист. Силовик против художника, структура против свободы, старое против нового.

Змей становится злее, требуя новых жертв.

Старое хотело убить новое своими «Градами», но именно это дало возможности новому проявиться и быстро вырасти. Спасибо, папа, за твои грады.

Андрей нащупал в кармане связку ключей, нашел ключ от машины.

— Я бы хотел попросить вас кое-куда заехать и подождать меня немного. — сказал он водителю и назвал адрес дома отца.

Дом Георгия Чавиани был таким же дорогим, мощным и функциональным, как и его кабинет. Андрей привык к нему и раньше как-то не думал, но сейчас отметил про себя, как это все на самом деле убого и не нужно.

Он открыл автоматические ворота своим ключом, поздоровался с охранником и пошел в гараж, где стояла его уже отремонтированная Хонда.

— Ну привет! — поздоровался он с ней, как будто она его понимала. — Я пришел с тобой попрощаться.

Открыл дверь, пошарил рукой под сиденьем, достал биту. Подошел к машине.

— Прости!

Размахнулся и со всей силы ударил по лобовому стеклу. По стеклу разошлась паутина. Он ударил еще раз и еще. Буря эмоций и разрушительная сила охватили его. Он бил по машине, пока не устала рука. А когда очнулся и увидел битые стекла, мятые бока своей когда-то любимой машины, в нем не дрогнул ни один мускул. Он просто выпустил биту из рук, закрыл гараж нажатием кнопки, попрощался на обратном пути с охранником, сел в такси и поехал в квартиру, где он жил, и которая тоже принадлежала его отцу, чтобы собрать самое необходимое и уйти в свою жизнь. Идти ему, кроме как к Элеоноре, было некуда.

Когда он пришел в квартиру, открыв ее запасным ключом, взятым у консьержки, Петра там не было, его вещей тоже. Андрей прошел в комнату, увидел, что со стены была снята полка. «Все-таки не выдержал саморез», — подумал Андрей и полез в кладовку за дрелью. Когда искал дрель, заметил, что вещи лежат не совсем в том виде, в котором он их оставил в последний раз. Его взгляд упал на ящик внизу. Крышка ящика была надета не правильно, это Андрей точно знал, так как на правом углу крышки был наклеен белый стикер. Он же всегда надевал крышку так, чтобы стикер был в левом верхнем углу. Сейчас крышка была в неверном положении: стикер был в правом нижнем углу. Андрей открыл ящик: все коробки в нем были перепутаны.

— Черт, — выругался Андрей, — он видел это.

А потом добавил:

— Да по фиг! Пусть думает, что хочет. Мне надоело делать вид, что я хороший парень. Я такой, какой есть.

Закрыв кладовку и так и не найдя дрели, Андрей стал собирать дорожную сумку, куда он кинул только самое необходимое: сменные джинсы, спортивный костюм, пару футболок, трусы, носки. В боковой карман сумки бросил мыло, зубную щетку, пасту, паспорт, военный билет.

Закрыл дверь, вышел из подъезда, выбросил связку ключей в мусорный бак. Позвонил Элеоноре. Трубку она не брала, и он поехал к ней без предупреждения.

Андрей позвонил в дверь квартиры Эллочки. Ему никто не открыл, он позвонил еще раз и еще. Прислушался, за дверью ни звука. Но он знал, что Эллочка была там — когда подходил к квартире, слышал звуки тяжелой музыки изнутри. Но сейчас стояла тишина. Он барабанил в дверь:

— Эллочка, открой я знаю, что ты там.

Дверь была наглухо закрыта. Пришло сообщение в Telegram:

— Уходи. Я не хочу тебя видеть.

Он написал в ответ:

— Я все объясню. Теперь все будет по-другому.

Подождал пять минут в надежде, что она его пустит. Но дверь не открывали. Он смотрел в экран телефона, как в пустоту, боясь ее и одновременно ожидая чего-то, что изменит ситуацию. За дверью была тишина. Сообщений Элеонора больше не присылала. Он еще раз набрал ее, но звонок срывался. Видимо, она отправила его в черный список.

Он сидел, ждал и листал разные страницы в телефоне. Подключенный VPN замедлял его взаимоотношения с интернетом, выбирать не приходилось. Многие сайты были запрещены и без VPN не открывались. Через разные web-страницы на него посыпалась куча информации, которую он сегодня не просматривал, так как было не до того.

Очередной удар по одному из городов Соседней Страны. Раненые, убитые, пропавшие без вести. Когда же это кончится все? Когда змей нажрется? Сколько еще человеческого мяса и крови ему нужно, чтобы насытиться?

Женщина с внешностью нахохлившейся птицы, та самая, что вела форум, с ехидной улыбочкой: «Стреляли по нацикам».

Андрей листал разные новостные Telegram-каналы: среди убитых трое детей, одна девочка с синдромом Дауна, которая шла с мамой от логопеда.

Девочка лет четырех катит коляску впереди себя, улыбается. Солнечные дети вообще по-особому улыбаются, с большим доверием каждому, кто на них смотрит. Мама, молодая, красивая женщина, идет рядом с ней. Мама, которая не только не сдала этого ребенка в спецучреждение, но радуется каждому дню, проведенному с ним. Девочку убило. Маме оторвало ногу. Это нацики?

И так странно читать: убило, оторвало. Есть конкретные имена и конкретные люди, которые убили и оторвали. Те, кто дал приказ стрелять, и те, кто стрелял. У зла есть имена и лица.

Внутри Андрея начинало подниматься что-то большое и мощное, когда он смотрел на этого ребенка, веселого и жизнерадостного, ребенка, которого уже нет. На маму, жизнь которой теперь изменилась навсегда. Не из-за бомбы. Нет, из-за змея.

Андрей читал дальше.

На федеральных каналах не сказали ни слова об ударах по этому городу Соседней Страны. В итоговых выпусках новостей на главных каналах не было ни одного сюжета об ударах по этому месту, ведущие не упомянули название города и между сюжетами. Были только ролики о подвигах армии Страны и о том, что Страна наносит только «точные удары по тщательно разведанным укрепрайонам».

Большинство СМИ продолжили игнорировать события. А те, кто не игнорировал, во всем обвиняли националистов Соседней Страны.