Ретроградный Меркурий - Ольга Пряникова

«Хорош я стал – побежал за девкой, прикрываясь Богом. Лучше уж я поеду целенаправленно к ней. А заодно съезжу в Иерусалим, поклонюсь. Бог простит, лишь бы не врать самому себе, ложь ведь тоже грех».

Определившись с планами, он здорово повеселел, хотел даже выпить, но испугался, что в отсутствии Никиты может сорваться в долгий запой. Нет, теперь у него было дело, пить стало некогда.

В Бен-Гурионе он приземлился на исходе января. И снова его поразили яркие краски, летнее тепло и нешуточное солнце, которое после омерзительной московской зимы казалось настоящим счастьем. Он ожидал увидеть и здесь сплошные дожди с переменчивым резким ветром, но погода была тихая и теплая. Уже зацветали какие-то первые мелкие цветы, вокруг было зелено, а солнце отражалось в рыжих, все собой охвативших горах.

На маршрутке Митя доехал до Тель-Авива, немного прошелся по пляжу, чтобы передохнуть и успокоить взволнованное сердце.

Он быстро вспомнил местность, ведь они часто гуляли тут вдвоем. Катя постоянно прихрамывала, даже когда нога уже зажила – ей хотелось иметь повод опираться на его руку.

Она сейчас, конечно, удивится. Сделает вид, что ей все равно, что она даже ни капельки не рада. А может, бросится на шею?

От этой мысли он остановился, пораженный. И захотелось сразу проверить – вдруг это так и будет?

Быстро дошел, сразу узнал двор с фонтанчиком и качелями.

Второй этаж. Никто не открывает.

Звонил долго. Войти не решился, ждал ее на этих самых качельках почти до вечера. Потом с чемоданом поплелся на пляж – она наверняка была там.

Закат был поразителен, в кино Митя всегда избегал такой избыточности, говорил, что «в природе такого не бывает». Теперь он видел, что бывает абсолютно все.

По пляжу, словно летом, бегали люди – играли в волейбол, купались в открытом бассейне, вырытом прямо в белейшем мелком песке, горластые дети запускали воздушного змея. В море почти никого не было, только серферы выходили из воды – переодевались в теплое, растирались полотенцами, перекрикивались на иврите, в котором он так и не мог понять ни единого слова.

Кати среди них не было. Он все ждал, всматривался, надеясь, что из воды покажется ее хрупкая фигурка, но – увы.

Лелея в душе последнюю надежду, он вернулся к дому. Шел нарочно медленно, заруливая по пути во все супермаркеты, заглядывая в витрины ресторанов. Купил еды им обоим – придет же она домой хотя бы ночевать!

В этот раз ждать не стал – открыл своим ключом. Нашел белье, постелил себе на диване, сварил кое-какой ужин, даже выпил пива. Сам не заметил, как от дорожной и эмоциональной усталости заснул.

Разбудили его яркое солнце и ощущение безмерной тоски. Кровать была пуста и аккуратно застелена. В ванной ничего не сушилось. На столе засыхал одинокий кактус – его явно не поливали пару месяцев. Спасти бы его – да разве он скажет, куда делась хозяйка…

Сначала оставалась надежда, что Катя заночевала у какого-нибудь кавалера, но теперь, осмотрев квартиру, Митя понял – она давно здесь не была.

Может, она переехала к этому кавалеру жить?

Сразу в памяти возник Георгий.

Митя поморщился. Куда еще она могла провалиться?

«Спокойно, – повторял он себе, – спокойно, надо освоиться, принять душ, поесть, прогуляться, сходить на пляж. Не иголка – найдется, не может человек вот так бесследно исчезнуть. То есть может. Но только не она от меня».

Глава 7

У этого дома была своя огромная история. Принадлежал он трем разным хозяевам, каждый из которых в свое время делал какие-то пристройки и улучшения по собственному вкусу и нуждам.

Изначально дача была государственной, но от прежней роскоши и стройности этого бывшего приличного дома давно ничего не осталось. Со смертью последнего хозяина дача и вовсе запустела – Анна наведывалась сюда редко, по-женски следя за наличием чистого постельного белья, но не умея даже починить рассохшийся подоконник. Мужья ее сюда не приезжали, не любили этот дом, не любили властную тещу Ирину Васильевну.

Так и повелось, что дача стала заброшенной – только младшую дочку Анна вывозила сюда на две недели летом. Зато участок вокруг дома был огромным и прекрасным. Нет, ничего огородно-привычного на нем не росло, но над старым деревянным забором стеной стояли сосны, а за домом все еще плодоносил большой сад, в котором было все, что не требовало частого ухода – яблони-груши, вишни трех сортов, чудом выжил даже диковинный в этих широтах абрикос.

Всего этого Катя пока не видела – стояла зима. Зато она в полной мере смогла оценить камин, который сразу привлек ее внимание. Домашний ее камин никогда не разжигался, потому что хорошей тяги не было, а здесь печник явно постарался, и каждый Катин день на даче начинался теперь с поиска дров. Топор-то был, но колоть, в принципе, было нечего.

В ход шли старые газеты, доски, которые она вытащила из-под снега, а уже потом догадалась, что в магазине вместе с продуктами можно покупать и уголь.

Смотреть на огонь было для нее величайшим наслаждением – целые часы Катя проводила в оцепенении на старом вытертом ковре перед камином.

Каждый день она выходила прогуляться, с трудом открывая тугую скрипучую калитку. Снег подтаял, в колеях дороги днем стояла вода, но ночью все подмерзало. Попробовала она починить и старые деревянные лыжи – но они были совершенно непригодны, и Анна разрешила пустить их на дрова.

Книга писалась своим чередом – благо придумывать самой почти ничего не приходилось. Все уже было написано и аккуратно сложено, ей оставалось изменить только вектор направленности той жизни, которая в конце концов породила на свет и ее саму, Катю.

В доме было полно дорогой мебели – старой, требующей реставрации. Катя часами рассматривала ветхие альбомы, желтые фотографии с заломами, рассыпающиеся в прах письма. Почти со всех стен смотрели на нее портреты и фотографии – ее лицо, ее открытый и сильный взгляд, от которого становилось неуютно. Иногда казалось, что все вещи в доме удивлены возвращением хозяйки.

Помимо книги, умудрялась она оставлять записки и в собственном дневнике:

«Когда умер дед, бабушка стала сама себе писать письма от его имени. Они переписывались всю жизнь, они ведь часто расставались из-за съемок, и она так и не смогла прекратить этот прижизненный диалог, сделав его посмертным. Писала ему раз в неделю, рассказывала новости, даже отвечала на вопросы, которых он явно