Сумрачная дама - Морелли Лаура

Она попыталась еще раз:

– Я слышала, что снаружи есть люди, которые могут передать информацию тем, кто сможет… кто может… – Она пробежалась глазами по высоким стопкам краденых вещей, разложенным по темным углам подвала. – Помочь все это защитить. Или, может быть, вернуть тем, кому оно принадлежит. Ты что-нибудь об этом знаешь?

Эдит смотрела, как Яков откинулся на спинку стула и сжал губы. Какое-то время он вертел в руках ручку, задумавших о ее словах. В конце концов, он сказал:

– Я просто делаю то, о чем меня просят, дорогая моя. – Натужная улыбка. – Что я еще могу сделать?

Эдит кивнула и собралась было уходить, но тут Яков наклонился к ней и прошептал:

– Но пожалуйста… расскажи мне. О чем ты думаешь?

Эдит подошла к инвентарной книге и достала спрятанную между страниц копию списка, потом вернулась к столу и протянула бумажку Якову.

Эдит наблюдала за тем, как он внимательно разглядывает сквозь очки ее мелкий аккуратный почерк. Между ними повисло долгое тяжелое молчание. Неужели он ее сдаст? Скажет офицерам наверху, что она составляет копию списка и хочет передать ее в руки подходящей группе сопротивления? Что станет с ней?

– Ты копируешь описи, – в конце концов прошептал Яков, встречаясь с ней взглядом.

– Я… да, – сказала Эдит, подбирая слова, чтобы объяснить, но Яков, похоже, уже все понял.

Он помолчал, прижимая пальцы к подбородку.

– Ваш губернатор Франк, – начал он. От упоминания имени Ганса Франка Эдит ощетинилась. – Может быть, ты в курсе, что он уже отдал приказ на убийства сотен тысяч людей из моей страны? Может, и больше. Мои братья пропали. Вместе с женами и детьми, – лицо Якова помрачнело. – Его люди не медлят, стреляют без предупреждения. Без причины.

Живот Эдит пронзила острая боль. Она опустила глаза, уставившись на руки. Как объяснить, что она помогла Франку получить то, чего он хотел? Что Яков имеет полное право винить Эдит не меньше, чем остальных так жестоко оккупировавших его страну немцев?

– Я знаю только то, что пишут в газетах, – соврала она.

– А в немецких газетах не пишут о преступлениях против нас, – сказал Яков. Как раз когда Эдит смирилась было с мыслью, что Яков ей не поможет, он произнес: – Но я верю, что не все немцы – негодяи. Например, ты. Для меня очевидно, что ты глубоко уважаешь искусство. И человеческую жизнь. Ты хочешь проследить, чтобы эти вещи, – он показал жестом на темные углы склада, а потом – на ее листочек с описью на столе, – вернулись владельцам. Я могу помочь, – наконец заключил он шепотом.

– Правда? – Эдит почувствовала, как расслабляются от облегчения ее плечи. – Что мы можем сделать, Яков? Я чувствую себя такой беспомощной!

Яков помолчал, опасливо изучая дверной проем. В конце концов он прошептал:

– Девушки на кухне. Может казаться, что они ничего не знают, но они связаны с людьми за пределами этого места.

Эдит открыла рот от удивления. Тихие, неприметные женщины, которые пекли хлеб, мыли посуду и стирали их простыни? Те, которые будто бы вообще не знали немецкого? Эдит почти перестала пытаться с ними пообщаться. Теперь она едва могла поверить словам Якова.

– Твоя тайна – моя тайна, – сказал Яков. Потом он постучал пальцами по листочку с копией списков. – Если будем действовать сообща, мы можем передать его в нужные руки.

Часть IV. Объект желания

48

Портрет готов.

Секретарь его светлости просил организовать вечер, чтобы представить портрет Чечилии придворным, ближайшим друзьям и гостям Людовико, а пока картина стоит на мольберте в моей спальне в Корте Веккья, и наконец, когда я прикасаюсь пальцем, краска совсем сухая. Я возвращаюсь к чертежам, а лицо Чечилии Галлерани как будто заглядывает мне через плечо с обычным для нее любопытством.

Я пролистываю стопки рисунков, сделанные за годы, проведенные мной в Милане. Изображение человека, основанное на описанных Витрувием идеальных пропорциях. Наброски Святой Девы в технике отмывки тушью – они пригодились для многих картин религиозного содержания. Проект городской площади и неудачная попытка получить заказ на купол миланского собора. Бесчисленные наброски лошадей для огромного конного памятника отцу его светлости. Почти все это я создал по поручению Людовико иль Моро.

Но правда заключается в том, что все это совершенно не нужно его светлости. Я начал серию набросков архитектурных проектов для улучшения замка Сфорца, для укрепления его обороны от захватчиков. Много часов я провел, измеряя старые зубчатые стены и давно устаревшую подземную систему гидравлики. Спроектировал новый мост через ров, ведь теперешний бесполезен в случае нападения.

Я уже несколько недель вижу приглашенные его светлостью команды наемников, которые въезжают и выезжают из ворот замка на лихих скакунах. Двое ближайших советников Людовико исчезли, и я не смею спрашивать, что с ними случилось. Людовико иль Моро в своих покоях собрал подле себя еще более узкий круг приближенных. Кажется, угроза мерещится ему со всех сторон – внутри и снаружи замка.

Я думаю, грядет битва. Это лишь вопрос времени.

49

«Будет бой, – думал Доминик. – Это лишь вопрос времени».

Изъезженная дорога, петляя, шла через лес; лучи фар «Джимми» золотистыми пальцами бегали по темным стволам деревьев. Они еле ползли. Хэнкок до пояса высунулся из машины и, прищурившись, вглядывался в леса, что-то выискивая. Доминик невольно подумал, не заблудились ли они. Он немножко крепче прижал к себе винтовку, в грудь его закралось нехорошее подозрение. Заблудились. Или направляются в какую-то ловушку.

Дорога в Зиген была тяжелой, но не такой тяжелой, как для тех, кто прошел перед ними и сейчас двигал немецкий фронт на восток. Они проехали множество свидетельств тяжелых боев. Хоть трупы с дорог уже убрали, остались выжженные джипы, изрешеченные дырами танки, воронки от снарядов, валявшееся по всем склонам холмов брошенное оружие. И пятна крови. Они расстилались по холмам темными лоскутами. Когда отряды проехали мимо одного из таких пятен, оно было еще красным и липким, а рядом лежала измазанная кровью американская каска. От этого вида у Доминика разбилось сердце. Он подумал, сообщил ли кто-то семье Пола Блэкли о том, что с ним случилось. Теперь Францина стала всего лишь еще одной девушкой, которую лишила будущего война. Свадьба, о которой она мечтала с Полом, дети, у которых, как он надеялся, были бы глаза матери – все это никогда не случится. Доминик думал, увидит ли еще когда-нибудь своего отца маленькая Чечилия и узнает ли вообще отца его новорожденный малыш.

– Вон там! – выкрикнул Хэнкок так внезапно, что палец Доминика прыгнул на спусковой крючок, но на лице командира было ликование. «Джимми» еще сильнее замедлился и остановился. Хэнкок достал из кармана фонарик и посветил им в темноту. Тонкий свет озарил темный вход в склоне холма: уродливую щель, грубо вырезанную в ровной почве. Вход был закрыт куском больших металлических ворот. Створка ворот висела на одной петле, и на ее поверхности блестели яркие царапины от пуль.

– Открывайте! – закричал Хэнкок. Доминик выпрыгнул из машины. Пока другие солдаты настороженно стояли, оглядывая лес в поисках опасности, Доминик схватился за холодное железо и потянул. Когда он напрягся под весом ворот, его мышцы запротестовали, но ворота поддались, и Доминику вместе с двумя другими солдатами удалось с громким скрипом отодвинуть створку в сторону.

Хэнкок выпрыгнул из «Джимми» и уставился в темноту, посветив через вход фонариком, а Доминик и остальные потянулись, разминая больные спины, и снова взялись за винтовки.