Оскар Уайльд и смерть при свечах - Джайлз Брандрет

— В каком это смысле? — спросила Вероника, приподняв бровь. — У вас на уме очередная проделка?

— Вовсе нет, — небрежно ответил Оскар, — просто пока вы будете осматривать уродливое творение месье Эйфеля, я отправлюсь в Монпарнас и прогуляюсь по кладбищу. Там есть могила, которую я хочу навестить, чтобы отдать дань уважения моему старому другу. В последнее время я много о ней думаю… и должен поделиться новостями. На этот раз слова Меркурия прозвучат нежно, как песнь Аполлона.

Глава 22

Париж весной

В тот вечер Оскар много говорил о Мари Агетан.

Мы добрались до нашего отеля «Чаринг-Кросс», расположенного в доме номер восемь по улице Паскье, в начале восьмого. Отель оказался ужасающе современным и шикарным. Стены были отделаны мрамором, лестницу покрывали алые ковры, с потолка свисали великолепные электрические люстры. Однако на Оскара это не произвело впечатления. Он стоял в фойе, стряхивал капли дождя с плеч и с подозрением принюхивался.

— Отель совсем новый, не так ли, Эйдан?

— Да, он открыт совсем недавно, Оскар.

— Здесь все блестит, словно только что отчеканенная монета. Я всегда опасался слишком блестящих предметов.

— Вы хотите поискать что-нибудь другое? — спросила Вероника. — Вы с Робертом станете нашими гидами.

— Нет, нет, — сказал Оскар. — Мы проделали долгое путешествие, и я уверен, что номера здесь будут удобными. — Он улыбнулся стоявшему неподалеку посыльному. — Не обращайте внимания на мою глупую предвзятость. Я один из тех, кто начинает испытывать симпатию к другому человеку, если видит, что у него потрепанные манжеты. Я знаю, это не слишком рационально. Давайте отыщем наши номера и переоденемся к обеду. Где мы обедаем?

— Я думал, мы пообедаем в отеле, — сказал Фрейзер. — Говорят, тут первоклассный ресторан.

— Ну нет, здесь я намерен провести черту, — заявил Оскар. — У меня есть одно жизненное правило: никогда не обедать в отеле, где я останавливаюсь. Когда я ем в «Савое», то сплю в «Лангэме». Когда ночую в «Савое», обедаю в «Критерионе». Между своим digestif[99] и сном джентльмен должен посмотреть на звезды. Могу я предложить вам отправиться в «Гранд Кафе»? Soles souffee a la mousse de homard![100] — лучшие в Париже, а Риго и его цыганский оркестр всегда выбирают музыку, соответствующую вашему настроению.

Номера в «Чаринг-Кросс» и в самом деле оказались превосходными. В каждой спальне имелась ванная комната (в те времена большая редкость), и стоило повернуть ручку в форме головы дельфина, как ванна наполнялась светло-коричневой, но обжигающе горячей водой. Кухня в «Гранд Кафе», когда мы до него добрались — почти два часа спустя, ни Оскар, ни мисс Сазерленд не стали спешить, попав в ванну, — оказалась изумительной. Однако Риго и его цыганский оркестр мне понравились гораздо меньше. Когда мы вошли в ресторан, оркестр изображал дикую версию «Фауста» Гуно. Когда нас подвели к столу, они заиграли венгерский похоронный марш. Мы уселись, я спросил у Оскара:

— И какое же у вас сейчас настроение?

Он склонил голову, прислушиваясь к музыке.

— Меланхолическое, я и сам этого не осознавал. Но Риго никогда не ошибается. Он обладает мистическими способностями.

Мы сделали заказ, точнее, позволили Оскару заказать за нас: суп с кресс-салатом и трюфели в муке, затем суфле из морского языка и седло барашка («Давайте не будем спешить и не забудем отдать должное сладким пирогам и блинам»). Когда нам подали первое из вин («Дон Периньон» 1886 года в качестве аперитива — «У меня простые вкусы, я готов удовлетвориться лучшим»), Оскар подхватил настроение, заданное Риго, и заговорил о смерти. И в особенности о смерти детей. Он рассказал об удивительной естественности Билли Вуда и его желании доставлять другим людям радость.

— Боюсь, именно это желание несчастного Билли стало причиной его смерти, — сказал Оскар, глядя в свой бокал с шампанским. — Слишком многим он хотел сделать приятное.

Затем Оскар поднял бокал и предложил выпить за его память.

Говорил Оскар и о своей младшей сестре Изоле.

— Она ушла от нас, когда ей было десять. Как мы ее любили! — Я знал, как любил сестру Оскар; он носил с собой конверт с ее локоном. — Она все еще стоит перед моим мысленным взором, — продолжал он, — Изола танцевала по дому, словно солнечный зайчик. Она была для меня всем… Должно быть, рай очень радостное место, если там находятся Изола и Билли Вуд.

Когда настроение музыки Риго стало чуть веселее (погребальный марш сменился цыганской aubade — утренней серенадой), Вероника спросила Оскара, какого друга он собирается навестить на кладбище в Монпарнасе.

— Ее звали Мари Агетан, — сказал он, аккуратно пристраивая салфетку поверх жилета. — Роберт также ее знал, хотя и не так хорошо, как я. — Он многозначительно улыбнулся мне, и я с некоторой неловкостью улыбнулся в ответ. Вероника, сидевшая справа от меня, сжала под скатертью мою руку. — Вам нравится суп, Роберт? — осведомился Оскар.

— Я жду, когда он немного остынет, — ответил я, стискивая ладонь Вероники.

— Очень разумное решение, — ответил он, и его улыбка превратилась в легкую усмешку.

Фрейзер, жених Вероники, — удивительное дело! — не обращал ни малейшего внимания на то, что происходило под скатертью, под самым его носом. В тот вечер, как и в течение всего дня, он все свое внимание сосредоточил на Оскаре.

— Мари Агетан, — сказал он. — Мне знакомо это имя.

— Оно пользовалось дурной славой, — заметил Оскар.

— Кажется, ее убил сутенер? Он был испанцем… я начинаю вспоминать эту историю. Поло? Пабло? Что-то в этом роде.

— Верно, — Оскар вытер губы. — Полиция арестовала испанца, которого судили, признали виновным и отправили на гильотину. Естественно, он был совершенно невиновен.

— Перестаньте, Оскар! — запротестовал Фрейзер. — Я помню это дело. Я о нем читал. Как бы там его ни звали, он был плохим человеком.

— Вне всякого сомнения, он был мерзавцем и воплощением зла. Я его знал. Но он не убивал Мари Агетан.

Фрейзер полностью развернулся к Оскару. Он также забыл о супе, но совсем по другим причинам.

— Откуда вы можете знать, что он был невиновен, Оскар? Как вы можете быть уверены?

— Потому что я знал убийцу Мари Агетан, как знаю убийцу Билли Вуда.

Под столом Вероника выпустила мою руку.

— Ах, Оскар, — воскликнула она, умоляюще склоняясь к нему, — давайте не будем сегодня вечером говорить о печальных вещах. Мы в Париже, это мой подарок на день рождения…

— Вы совершенно правы, дорогая леди, — сказал Оскар.

Пока он говорил — возможно, мне так только показалось, но нет; я написал тогда об этом в своем дневнике, — Оскар посмотрел в сторону дирижера оркестра, и в тот миг, когда его глаза встретились с глазами Риго, оркестр впервые за весь вечер заиграл мазурку.

Оскар потянулся через стол, взял руку Вероники и поцеловал ее.

— У вас такая теплая рука, моя дорогая, — пробормотал он.

— Но, Оскар, — продолжал Фрейзер, который постукивал по столу ложкой, чтобы придать весомости своим доводам, — если вам известно истинное имя убийцы Мари Агетан, вам следует сообщить его в полицию.

— Нет, — покачал головой Оскар, — Мари этого бы не хотела.

— Но она мертва! Как вы можете знать, чего бы она хотела?

— Потому что она сказала мне об этом перед смертью, — просто ответил Оскар. — Я хорошо ее знал и любил. Мы понимали друг друга. Она принадлежала к числу тех немногих людей, которые меня понимали. И я ей благодарен.

— И все же, — тихо сказала Вероника, сложив руки под подбородком, — она была, как стыдливо говорит Роберт, «дочерью радости»… Или «ночной бабочкой», не так ли?

— Проституткой, — сказал Фрейзер.

— Куртизанкой, — поправил я инспектора.

Оскар оставался совершенно спокойным.

— Совершенно верно, но столь простые слова не передают сущности этой женщины. Я любил Мари вопреки ее профессии и окружению — она была уникальна. Личность человека есть таинственная субстанция и нельзя его оценивать только по делам. Он может соблюдать законы, но оставаться совершенно бесполезным. А может нарушать закон и одновременно обладать чистой душой. Он может быть плохим, не совершая плохих поступков. Может грешить против общества, приближаясь через свой грех к совершенству…

Официант унес суп, и нам предложили трюфели.

— Кстати, о совершенстве… — Оскар удовлетворенно созерцал содержимое своей тарелки.

Музыка смолкла; оркестр отдыхал между номерами. Оскар оглядел всех членов нашей маленькой компании. Все улыбались.

— Надеюсь, «Гранд Кафе» пришелся вам по душе, — продолжал он. — В некоторых парижских ресторанах наблюдается некоторая бесцеремонность в обслуживании. Однако здесь стараются доставить своим клиентам удовольствие. — Оскар через весь зал улыбнулся сомелье и бургундскому, которое одобрил, и в этот момент у двери в кухню столкнулись два официанта, раздался громкий стук, словно ударили цимбалы, два подноса перевернулись, и во все стороны полетела посуда и серебряные приборы. На мгновение воцарилась тишина, но тут же за полудюжиной столов раздался смех и дружные аплодисменты.