Пустыня. Крепость. - Колин Уилсон

Найл ловил себя на том, что относится с явной симпатией к насекомому, которое, по сути, стало частью его самого. Оказывается, в этом волнующем ощущении было нечто сходное с чувством, которое он испытывал к Мерлью: желание слиться с ней, овладеть ее волей. Вот почему, понял юноша, в нем проснулось такое волнение, когда та поцеловала, а затем куснула его за ухо, словно давая тем понять, что разрешает ему властвовать. Вот почему так растерян и подавлен он был, когда услышал вдруг уничижительное «тщедушный». Найл догадался, что Мерлью действовала обманом, с тем лишь, чтобы подчинить его волю себе… Уловив всплеск эмоций Найла, паучиха забеспокоилась. Ревность была ей незнакома, и это ощущение испугало ее.

Хоть она и была ядовита и питалась живыми существами, но в сущности оставалась довольно безобидным и легко ранимым созданием. Как странно: юноша едва ли не чувствовал дружеское расположение к этой твари.

Найл бережно раздвинул нити паутины возле верхушки куста и начал аккуратно обдирать листья. Самое лучшее снадобье получается из тех, что помельче и потолще. Он был так поглощен наблюдением за паучихой, которая прислушивалась, что там делается с ее сетью, что совсем забыл об опасности. Он даже упустил из виду пятнышко тени, проплывающей в десятке метров, и заметил лишь следующее, будто отброшенное легким облачком, даром что небо было ясным. Именно из-за этого паучьи шары плыли так медленно и так низко над землей… Как и в прошлый раз, отрешенность помогла юноше подавить импульс страха прежде, чем тот успел оформиться. Шары шли так низко, что сомнения не было: еще минута, и Найла непременно обнаружат. Он отнесся к этому со спокойствием человека, понимающего, что выхода все равно нет: здесь, на совершенно открытом месте, юноша был как на ладони. Он стоял, уставясь на куст и стремясь слиться разумом с паучихой. Смертоносны догадываются о его присутствии, в этом нет сомнения. Они улавливают укромное свечение всякой жизни.

Минут через пять Найл взглянул наверх. На его глазах из поля зрения уплывал последний шар, и юноша отчетливо видел силуэт смертоносца, сидящего под шаром в полупрозрачном пузыре. Медленно опустившись на землю, Найл не отрываясь смотрел им вслед. В отдалении, на северо-западе, маячили красные столбы. Пещера от них находится прямо к югу. Пауки держали курс именно туда. Саднящая боль пронзила сердце: очевидность того, что должно произойти, ошеломила, сломила Найла. Он же, по сути, был все еще ребенком, его жизнь проходила под родительской опекой. И вот совершенно внезапно его дом рушился у него на глазах. Его захлестнули по-детски безудержный страх одиночества, сознание беспомощности и жалости к себе, от которых хочется зарыдать в голос. Но следом рождалось и крепло-крепло уже иное чувство: ты уже не ребенок, ты взрослый человек.

Он мгновенно взял себя в руки и сразу подумал, что есть еще возможность оповестить семью. Найл сел, скрестил ноги, склонил голову и попытался выйти на связь с матерью.

После нескольких минут мучительной сосредоточенности он почувствовал такую усталость, что, казалось, сейчас умрет. Немного отдышавшись, Найл попробовал еще раз, но уже само ощущение, что контакт надо наладить срочно, сводило на нет все усилия. Он никак не мог расслабиться, погрузившись в отрешенное, лишенное чувства времени созерцание, столь необходимое для контакта. Прошло изрядно времени, прежде чем Найл сумел побороть слабость. Зной все усиливался – что высиживать тут? Отправившись в обратный путь к пещере, юноша почувствовал себя определенно лучше и даже испытал какое-то мрачное злорадство от того, что жар ему нипочем. Конечно, ему было трудно, пот струился ручейками, но Найл взирал на все это как бы со стороны, словно мучился не он, а ктото другой. Завидев растопыренный кактус-цереус, он внезапно ощутил тепло смутной надежды: внешнее все как будто не вызывало тревоги. Но уже в трехстах шагах от жилища Найл заметил нечто заставившее насторожиться. Большой камень и терновый куст, которые обычно закрывали вход, были откинуты в сторону, растение валялось чуть поодаль. Неутешное чувство бесприютности стало таким невыносимо острым, что казалось, вот-вот не выдержит и разорвется грудь.

Сорвавшись на бег, юноша закричал, и собственный голос, будто пощечина, заставил его опомниться. Найл пришел в себя. Поперек входа лежал человек, мужчина. На секунду юноша испытал облегчение: землистое распухшее лицо было незнакомым. И тут он взглянул на браслет, охватывающий бицепс. Отец! Паучий яд вкупе со зноем сделали свое дело, труп начал уже разлагаться. В пещере горели три масляных светильника. Семья напоследок решила, видимо, позволить себе небольшую роскошь. Корзины с провизией и запасом воды аккуратным рядком ждали возле стены. Скатана в рулон принесенная Найлом из Диры ткань.

Следов борьбы нигде нет. Копья стояли где им положено, у входа. На постели Руны лежала чашка с недоеденной муравьиной кашей. Если 6 не жуткий труп у порога, можно было подумать, что семья просто ненадолго отлучилась. Подхватив один светильник, Найл обошел всю пещеру. Никого. Муравьи, и те пропали.

Найл тяжело опустился на постель. Сердце юноши словно окаменело: бремя неожиданно свалившегося горя сокрушило все чувства. Он сидел, уставясь перед собой пустым неподвижным взором, не зная, как быть с внезапным своим одиночеством, сомкнувшимся глухой стеной вокруг. Найл перевел взгляд на чашку каши, подумал, что Руна и Мара, может, еще и живы, и сразу как будто проснулся. Вскочив наружу, он вгляделся в глинистопесчаную корку пустыни. Она была сухой и жестокой, но пытливому охотнику несколько невнятных отметин дали безошибочно понять, в каком направлении удалились пауки. Они ушли на северо-запад, к морю. Возвратясь к пещере, Найл собрался с духом и потащил, ухватив за одежду, труп до самой отцовской постели. Раздувшееся лицо мертвеца выглядело жутко, между раскрывшимися черными губами виднелись желтые зубы. Найл отвернулся, не в силах смотреть. Тело Улфа он накрыл тканью, принесенной из Диры – не из уважения, а скорее, чтобы не видеть мертвое лицо. Затем юноша переложил в одну из заплечных сумок кое-что из еды, не забыл и раздвижную трубку-жезл. Как и что делать, он до этой секунды совершенно не задумывался. Пока Найл возвращался к пещере, ему больше всего хотелось забыться хотя бы на время, чтобы не остаться наедине со своей беспомощностью. Не обнаружь он смердящего трупа, отравляющего воздух, еще и неизвестно, пошел бы Найл куда-нибудь вообще. Уходя, он завалил вход камнем, затем с полчаса подсовывал в щели камушки помельче. Солнце стояло теперь над самой головой, но Найла это не очень-то и заботило. Главное – удостовериться, что в пещеру не проникнут хищники. Место, десяток лет бессменно служившее семье жилищем, теперь превратилось в усыпальницу Улфа. Сыну хотелось, чтобы прах отца покоился в неприкосновенности, пока дети, возвратясь, не погребут его как воина.