Возвращение седьмого авианосца - Питер Альбано

Когда Кимио, Бернштейн и Мацухара покинули комнату, Сара защелкнула наручники на запястье Брента. Он быстро накинул ремень чемодана на плечо.

— Ключ у полковника Бернштейна, — сказала Сара, задержав его за руку. Она подошла ближе, крепче сжимая его руку.

Несмотря на растущее желание, Брент пробормотал:

— Я знаю, Сара.

— Брент, — сказала она тихо, приблизив к нему свое лицо. — Завтра вечером?

— Да. У команды левого борта будет увольнение. В том числе и у меня.

— И у Йоси Мацухары. Ты можешь взять его с собой? Кимио — вдова, и…

— По-моему, он проявил к ней легкий интерес, — заметил Брент.

Они рассмеялись.

— Я спрошу Кимио. Позвони завтра по нашему арендованному каналу. — И заглянув своими теплыми, нежными глазами в его глаза, она сказала: — Шалом алейхем.

— Шалом алейхем, Сара.

На следующий день Брент нашел подполковника Мацухару на ангарной палубе. Его зеленый комбинезон в пятнах масла и грязи с трудом можно было отличить в группе механиков, тщательно устанавливавших огромный четырнадцатицилиндровый тысячедвухсотсильный двигатель на место в передней части истребителя. Йоси улыбнулся, махнул рукой Бренту и вернулся к работе, контролируя подсоединение топливных трубок и крепление двигателя к огнеупорному кожуху. Бренту пришлось ждать почти полчаса.

— Ну, — сказал Мацухара, выходя из-за «Зеро». — Извини, что заставил ждать.

— Кое-что личное, Йоси.

Летчик указал рукой в направлении галерейной палубы.

…Каюта Мацухары была такой же маленькой и спартанской, как и у Брента. Приглашенный жестом летчика, энсин уселся на жесткую раму койки, а подполковник — на стул за небольшим столом.

— Заседание штаба, Брент-сан, — сострил он. Снова знакомое «сан», которое впервые произнес Фудзита, толкнуло Брента, оставляя глубокое теплое чувство.

— Правильно, подполковник, — сказал он в тон Мацухаре. — Некоторые вопросы тактики на вечер.

— Вы собираетесь провести наступательную операцию?

Брент засмеялся.

— Не совсем так, Йоси. — Американец легонько постучал себя по лбу. — Сегодня вечером я собираюсь встретиться с Сарой, она только что звонила. Кимио Урсядзава не прочь увидеть тебя, поужинать… может быть, мы сначала все вместе сходим в театр Кабуки.

Веселость исчезла с лица летчика, он напрягся.

— Брент, я не был в обществе женщин свыше сорока лет.

— Знаю.

— Мы воины.

— У воинов есть женщины… семьи. Я не предлагаю вам брать с собой Сару и Кимио встречать ударную группу Каддафи, — сказал Брент.

— Я бы хотел поговорить с женщиной. Знаешь, Брент, когда работаешь на корабле из года в год с одними и теми же людьми, темы для разговоров оказываются исчерпанными.

— Да. Даже за несколько месяцев своего пребывания на «Йонаге» я почувствовал это.

— А представь себе прошедшие десятилетия. Мы стали почти немы, по нескольку раз перечитали все книги, полностью отдались во власть своих самолетов, моделирования полетных ситуаций на тренажерах, бесконечного демонтажа и переборке двигателей и вооружения, изнуряли себя, убивая время ежедневными физическими упражнениями.

Брент знал об уединенном, монашеском существовании и тяжелых тренировках, которые сохранили экипаж «Йонаги» на редкость молодым. Марк Аллен сказал как-то, что он заметил этот феномен в Сойти Йокои, когда тот вышел из джунглей Гуама, и лейтенанте Хиро Оноде, которого адмирал опрашивал в 1975 году после тринадцатилетнего пребывания японца, «продолжавшего воевать», на филиппинском Лубанге. Несмотря на черные, без единого проблеска седины, волосы летчика, не имеющее морщин лицо и отменные физические данные, Брент знал, что Йоси, вероятно, начал учиться летать где-то в пятнадцать и, возможно, еще не перешагнул шестидесятилетний рубеж.

— Мне почти шестьдесят, — сказал Мацухара, словно прочитав мысли Брента. — Не уверен, заинтересуется ли миссис Урсядзава…

— Йоси! Она спрашивала о вас, значит, вы ей интересны.

Летчик расплылся в улыбке, как заблудившийся в Сахаре путник, внезапно наткнувшийся на оазис.

— С радостью пойду, Брент-сан.

Сидя, скрестив ноги на дзабутоне под балконом «Кобаяси-дза», одного из старейших японских театров Кабуки, Брент чувствовал себя неуютно на тонкой подушке и надеялся, что представление скоро начнется. От непривычного положения у него затекли ноги, поэтому он изменил позу и наклонился к Саре, она улыбнулась и накрыла его руку своей. На ней была плотно облегающая тело шелковая блузка, которая, казалось, сама обтягивала ее груди, и короткая юбка, открывавшая прекрасной формы ноги, на которых она сидела. Кимио, одетая в традиционное кимоно темно-пурпурного цвета с вышитыми на нем камелиями, орхидеями и розами, перетянутое в тонкой талии узким желтым оби с золотой кружевной бахромой, выглядела очень эффектно. Даже ее прическа была выполнена в национальном стиле с ивовыми веточками и золотыми булавками, мерцавшими в роскошных локонах.

Йоси сидел рядом с ней, в его глазах сквозил беззастенчивый голод. Глянув на занавес, Кимио наклонилась к Бренту.

— Вы когда-нибудь видели Кабуки?

— Нет, Кимио.

— «Кобаяси-дза» — очень старый театр, его основание датируется началом семнадцатого века. Говорят, что настоятельница синтоистского монастыря танцевала со своей труппой на первом представлении Кабуки в Токио где-то в 1610 году.

— Женщина? — удивленно прервал Кимио Брент. — Я думал, там не было женщин.

Улыбка Кимио обнажила ее прекрасные белые зубки, она, чуть повысив голос, чтобы перекрыть неустанный гул собравшихся зрителей, заговорила:

— Правильно. Кабуки организовали женщины, но позднее слишком многие актрисы оказались замешанными в проституции, и им запретили играть. — Она поежилась. — Теперь здесь только мужчины, но женские персонажи, оннагата, очень убедительны.

— И правда, — вдруг встрял Йоси. Сара хихикнула.

Кимио продолжала:

— Название сегодняшней постановки литературно можно перевести как «Сорок семь ищут и находят».

— Месть, — прокомментировал Брент.

— Святая для нас, Брент, — произнес Йоси с неожиданной мрачностью. — Каждого школьника учат… учили, что это реальный рассказ о классической мести.

— Смотрите внимательно, Брент, за ходом событий, — посоветовала Кимио. — Актеры говорят очень быстро, и действие сильно стилизовано. Главный герой — владелец поместья Асано, которого негодяй по имени Кира обманом вынудил обнажить меч в императорском дворце, что считалось тяжким преступлением. Асано делает себе харакири, его земли конфискуют, и сорок семь его самураев становятся ронинами, бродяжничают и пьют.

— Да, — кивнул Брент. — Адмирал Фудзита рассказывал мне эту легенду. В годовщину смерти Асано они перестали дурачиться — до этого просто притворялись, что распутничают, — и разрубили злодея Киру на куски.

— Потом они сделали себе харакири, — сказал Мацухара.

— Разумеется.

— Таков японский подход, Брент.

Клацанье деревянных хесиги[18] успокоило зал, и рабочий сцены в черном плаще отодвинул занавес, открывая бумажные вишневые деревья вдоль реки, представленной листом жести. По одну сторону реки находились обширные земли, венчавшиеся крепостью, а по другую — огромный лист бумаги с наклеенным на него рисовым полем. Музыканты, сидевшие рядом со сценой, начали перебирать струны сямисэнов, ведущий затянул свою песнь.

Брент был ошеломлен стремительностью, с которой актеры ворвались на сцену. Мертвецки белые от грима лица, сверкавшие под угольно-черными от туши бровями, показные рты — крошечные нарисованные алые губки, заменявшие настоящие, укрытые толстым слоем краски, — выглядели гротескно. Громоздкие костюмы, казавшиеся смешными от крыльев, рогов и даже паучьих ног, торчавших на шее одного из актеров. Вещая визгливыми голосами, оннагата неподражаемо демонстрировали женские манеры. Один из молодых оннагата, игравший ведущую роль, был просто бесподобен. Наконец Брент узнал вплетенную в сюжет побочную линию «Ромео и Джульетты», но двум влюбленным, разделенным картонным мостом через жестяную реку, которым никогда не суждено было встретиться.

Американец зачарованно смотрел, как действие перемещается на ханамити — дополнительные помосты для актеров в зрительном зале. Ему не удалось удержаться от смеха, когда через сцену пролетела бабочка — насекомое, висевшее на палке, ведомое рукой рабочего сцены, одетого в черную накидку с капюшоном. А потом другой, облаченный в черное, помощник изображал чванливую лисицу. Группы подобных фантомов периодически выбегали, чтобы оправить красивые, но громоздкие костюмы. Но, кроме Брента, на них никто не обращал внимания.

Затем наступила развязка с сорока семью одновременно умирающими перед крепостью самураями, влюбленные в это время потрошили себя на противоположных концах моста.