Вызов небесам - Евгений Беляков

В назначенный час ворота особняка распахнулись перед несчастной матерью. Роберт Салливан провел ее за руку по анфиладе комнат особняка и завел во внутреннее помещение, видимо, бывшую кладовку, куда не поступал солнечный свет и не доносились звуки с улицы. Войдя в комнату, женщина увидела в центре ее тумбу, на которой сидел в позе лотоса мальчик лет двенадцати, одетый в одежду свободного покроя из легкой серебристой ткани. Голову подростка венчал экзотический головной убор. Нечто похожее когда-то носили египетские фараоны. Мальчик сидел абсолютно неподвижно, словно каменная статуя, его остановившийся взор был уперт в стену. На приход посетителей он никак не отреагировал.

- Это ваш сын? — спросила женщина у Роберта.

- Тише, — прошипел он в ответ, — не видите, он медитирует. Это Стив, он сын моей жены.

- А куда он смотрит? — тоже понизила голос женщина. — Он замер, прямо как изваяние…

- Он сейчас скачивает информацию из сфер, нам с вами недоступных, — шепотом пояснил Роберт. — Когда очередной сеанс окончится, вы сможете задать ему вопрос. Фотография мальчика у вас с собой?

- Да, конечно, — произнесла женщина и дрожащими пальцами стала рыться в сумочке, отыскивая фотографию своего ненаглядного Тимми.

Ожидание длилось долго, не менее получаса. Наконец, мальчик на тумбе пошевелился и скосил глаза на вошедших.

- Стиви, — произнес Роберт, выступая вперед, — вот у этой женщины очень давно пропал сын. Чтобы найти его, она готова даже перейти в нашу веру. Ты можешь ей помочь?

Мальчик утвердительно качнул головой. Женщина на подгибающихся от волнения ногах сделала к нему два шага и протянула фотографию сына:

- Вот он, мой Тимми… Я хочу только узнать, что с ним. Жив ли он и где сейчас находится… А если его больше нет на этом свете, то где мне искать его могилку.

Подросток взял фотографию, несколько секунд вглядывался в нее, затем вернул женщине, принял прежнюю позу и снова погрузился в транс. Пока он медитировал, женщина шепотом спросила Роберта:

- А кто его отец, если не вы?

- Сие нам неведомо, — отрицательно покачал головой тот, — но он оттуда, — при этих словах Роберт указал пальцем на потолок.

Глаза у женщины расширились, рот раскрылся, она сама теперь замерла в нелепой позе. Придти в себя ее заставил только подросток, вышедший из сеанса медитации.

- Да, он жив! — произнес Стив, вперив прямо в женщину свои немигающие глаза. А где он сейчас пребывает, я покажу. Дайте карту!

Роберт услужливо подал ему лежащий на столе в углу атлас Соединенных Штатов. Мальчик полистал его, наконец, его палец уперся в какую-то точку на карте штата Луизиана.

- Ищите его здесь. Запомните, теперь его зовут Дэнни.

Женщина благодарно закивала и стала пятиться к выходу.

Маленького Тимоти, два года назад похищенного, усыновленного по подложным документам и переименованного его новыми родителями в Дэниела, действительно отыскали в указанном Стивом населенном пункте. Стоило счастливой матери воссоединиться с вновь обретенным сыном, как молва о божественном всезнающем ребенке пошла гулять по всему Фэрхейвену и за его пределами. Мать Тимми, перешедшая в Антропоцентристскую церковь и ставшая ярой проповедницей нового культа, немало этому способствовала. К особняку Салливанов потянулись толпы страждущих.

Роберт Салливан здраво рассудил, что от паломников теперь все равно избавиться не удастся. Значит, остается воспользоваться нахлынувшей славой Стива на благо церкви и своей семьи. Журналистов в дом Салливанов теперь все равно не допускали, но сейчас их гнали взашей сами жители города, уверовавшие в божественную сущность Стива. Просителей Салливаны принимали каждый день, отводя на это часа два-три. С адептов Антропоцентристской церкви за оказанные услуги плату взимали весьма умеренную, некоторых Роберт вообще освобождал от оплаты, остальным приходилось раскошеливаться на весьма значительные суммы. Информация о состоянии фондового рынка по-прежнему предоставлялась исключительно Бэрриджу. Банковские счета Роберта и Элизабет росли с комической скоростью, к декабрю там находилось больше миллиарда долларов. Сам источник семейного благосостояния ничего себе не требовал, кроме еды и одежды. Даже книги его больше не интересовали: всю потребную ему информацию он теперь добывал самостоятельно и не знал большей радости, чем постоянное пребывание в контакте с информационными сферами Вселенной. Всезнание позволяло ему ощущать себя владыкой судеб.

Глава 5. Карпатский изгой

Когда тебе двенадцать лет, самые радикальные перемены в твоей жизни ты поначалу готов воспринимать с оптимизмом. Сперва тебе объявляют, что вскоре тебе придется расстаться с друзьями, с которыми ты прожил всю свою пока недолгую жизнь. Потом тебе как снег на голову сваливается отчим, которого ты до того ни разу в жизни не видел, а знаешь о нем только то, что он тоже украинец по национальности, как ты и твоя мать, и принадлежит к той же Антропоцентристской церкви. Затем ты узнаешь, что должен срочно ехать с этим самым отчимом в его родное село Пробойновка и по крайней мере ближайшую пару лет не казать оттуда носа, якобы, для твоей же безопасности. Наконец, в соответствии с пожеланиями отчима, тебе меняют отчество и фамилию, и вот ты уже не Корней Сатанаилович Гриценко, а Корней Петрович Костюк. У любого взрослого от таких новостей голова кругом пойдет и, чего доброго, нервное расстройство случится, но у тебя, к счастью, пока еще здоровая подростковая психика, и подобные перемены ты умеешь воспринимать не как неприятности, а как новые открывающиеся перед тобой возможности.

Да, придется на время расстаться с кесаревскими друзьями, но ведь не навсегда же, в конце-то концов! К тому же там, в Пробойновке, ты наверняка сумеешь найти новых приятелей. Да, кому-то повезло переехать в Москву или в Питер, а тебя загоняют в какое-то отдаленное село, но ведь это село находится на той самой Украине, которую ты благодаря рассказам матери всегда считал своей родиной, хотя никогда там не был, если не считать недавней поездки в Крым. К тому же, говорят, там будут горы, да еще повыше тех Крымских, которые так тебе понравились и за успехи в покорении которых приятели всю обратную дорогу дразнили тебя горным козлом! Ты уже предвкушаешь, что в походах по Карпатам ничуть не уступишь местным ребятам, которые, собственно, в этих самых горах и родились, а значит обязательно завоюешь среди них солидный авторитет. Последние дни перед отъездом ты даже старательно упражняешься в украинском, чем раньше обычно пренебрегал, поскольку во всем Кесареве на этом языке только с матерью и можно было общаться, ну, еще с полиглотом Марио, который вообще с такой легкостью осваивает чужие языки, что вскоре начинает разговаривать на них чуть ли не лучше тех, кто его им, собственно, и обучал. Короче, ты вовсю готовишься к новой жизни и намерен принять ее всей душой.

До нового места жительства семейству Корнея пришлось ехать на поезде с двумя пересадками, а потом еще долго трястись от станции Коломыя в кузове грузовика, поскольку не было никакой другой возможности доставить вещи в это захолустье. Родное село Петра Костюка находилось в Карпатах у самого подножья горного хребта под названием Горы Гринявы. Где-то поблизости располагался Карпатский заповедник, но чтобы до него добраться, надо было преодолеть этот самый горный хребет и переправиться через реку Черный Черемош. Сюда никогда не забредали туристы, здесь никому и в голову не приходило открыть горный курорт, как в не таких уж далеких Ворохтах, Кременцах, Яремче и Ясинях. Здешняя местность издавна имела славу бунташной, ближайший городок Верховина еще в XVIII веке прославился как главная база отрядов опришков — беглых крепостных крестьян, успешно воевавших с панами под началом легендарного Олексы Довбуша. Впоследствии местное население с переменным успехом сражалось и с поляками, и с немцами, и с Советской властью, с последней, пожалуй, даже наиболее упорно. Как только повеяли ветры перестройки, коренные жители Прикарпатья легко и непринужденно избавились и от чуждых им советских учреждений, и от навязанной им православной религии, вернувшись к привычному униатству. Петра Костюка, променявшего религию отцов даже не на православие, а на какой-то непонятный неогностицизм, в селе давно считали больным на голову. Прекрасным подтверждением этого диагноза в глазах селян стало то, что этим летом он внезапно умотал из села куда-то в Россию, и даже не на заработки, что было бы привычней, а ради женитьбы на какой-то фифе, каковую он теперь и привез в село вместе с ее уже большим и, как оказалось, внебрачным сыном. Новоселы немедленно стали объектом насмешек и плохо скрываемого презрения.

Уже по первым впечатлениям, Пробойновка показалась Корнею страшным захолустьем, даже по сравнению с его родным Кесаревом. Бедное небольшое село, затертое в горной долине, обшарпанные, давно не ремонтированные домишки с удобствами во дворе, из всех благ цивилизации — только электричество. По правде говоря, мальчик ожидал от своего нового места жительства того лоска, который присущ горным селениям в Крыму, увы, здесь не рассчитывали привлечь на постой туристов и потому привычно не обращали внимания на убогость своего быта. Хата Костюка ничем не отличалась от прочих. Выделенная Корнею комнатушка оказалась так тесна, что он сразу пожалел о том ладном коттедже, в котором они с мамой проживали в Кесареве.