Бодался телёнок с дубом - Александр Солженицын

Но - щебечут, заливаются разноголосые птички, квакают лягушки, всё крупнее листы на деревьях, всё гуще тень, - а людей нет, дачные соседи ещё не приехали, никакие шпионы не бродят, - да не знают они, да не видят нас, прохлопают!

Правда, слух дошёл, что ободрали В. Страду на таможне. Провал на границе - как будто страшная вещь для советского человека, - но я так обнаглел, что уже и не пугаюсь: я начинаю ощущать свою силу и взятую высоту. Да и письмишко невинное, да и в коммунистическую газету - чёрт с ним. Работаем дальше!! И вдруг - по дачному адресу, куда никакие письма не приходят - (всем запрещено писать, приезжать) - письмо из таможни: "в связи с возникшей необходимостью по касающемуся вас делу" меня приглашают на шереметьевскую таможню к какому то Жижину (Куда утекла русская нация! Знаем куда, всосалась в землю Архипелага. А на поверхность вот эти и всплыли какие-то Жижины, Чечевы, Шкаевы)

Так не безмятежное небо над нами - огромное зреймо КГБ - и мигнуло, как Голова из "Руслана": знай наших! поминай своих... Всё они видят, всё копошенье наше - и мы у них в руках. Оледенели. Но - спокойно! Взять себя в руки, подумать несколько часов. Без лагерной выучки ещё, пожалуй, и помчишься, свободный гражданин, по вызову таможни. А не пора бы - поставить их на место! А напишем так:

"Выраженной вами необходимости встретиться я не вижу. Как правило, у художественной литературы не бывает общих дел с таможней. Если, однако, для вас эта необходимость настоятельна - ваш представитель может посетить меня."

И - квартира Туркиных, в Москве, дата - на десять дней позже, чем они меня вызывают, и - три льготных часа, буду их ожидать.

Послано. Две рабочих недели продолжаем напропалую - держимся, никто не огрызнулся, никто не нагрянул. И вот моя работа кончена, ещё несколько дней работы на машинке. Еду в Москву. Сидим на квартире, час проходит - смеются родственники и ты поверил, что придут? нашёл дураков! Под окнами - сквер, я ухожу туда гулять с приятелем, а хозяина квартиры прошу если придут распахни вот это окно. Но заговорились, забыл я на окно оглядываться, и оттуда разбойничьи мне свистят на квартал. (Что подумали бедные таможенники - попали в засаду и со всеми документами.) Я быстро вернулся:

- Простите, заставил вас ждать.

Они - полны любезности, плащи сняли, ещё стоят - да напуганные, после такого свиста сейчас, гляди, их самих свяжут!

Майор, лет шестидесяти, с тонким пустым портфелем, и по виду, пожалуй, правда таможенник. Лейтенант молоденький - гебист безусловно.

Садимся, полчаса разговариваем - и никому ж не вдогляд, что рядом со мной на диване беспечно, открыто валяется только что мне привезенный мондадорьевский "Раковый корпус" контрабанда явная!

Молодой:

- Давайте дверь закроем, мы кому-то мешаем.

(А там за дверью моих двое молодчиков подслушивают.)

Я:

- Ну что вы, кому ж мы мешаем! Тут все свои.

Пожилой:

- Всё-таки бывают исключительные случаи, когда у таможни находятся общие дела с литературой.

Открывает свой тонкий портфель, оттуда достаёт тонкую папочку и с ехидной готовностью подаёт мне - моё "Изложение". Моё "Изложение", но первым же зырком ухватываю: машинка не моя, не из наших.

Я:

- По содержанию моё, оформление - не моё, а как это к вам попало?

- На границе задержали.

Я (очень укоризненно):

- На границе?! - (Качаю головой) - Это ведь - для внутреннего употребления.

Он:

- Вот именно.

Пауза, в обоюдном сокрушении. Я ведь ничего не знаю, ни о Страде, ни о ком, нельзя сделать ошибочного движения, фигуру тронешь - ходи.

Тогда пожилой уже из кармана изящно украдчивым движением достаёт конверт и подаёт мне с превосходной любезностью.

- А это?

И - впились в меня четыре глаза! Да зрячий и я: почерк на конверте мой, и даже обратный адрес рязанский, ещё и лучше - значит, не прятался. Но теперь надо быстро хватать фигуру, а то опять неестественно будет, называй сам.

- Как - у Витторио Страды? вы - взяли! Боже мой, что вы наделали! Что вы наделали! Зачем же вы это сделали!

Пожилой (благородно):

- Это - по нашим правилам. Ведь конверт был распечатан. Вот если бы он был запечатан - мы бы ни в коем случае не стали его открывать!

- А - что же?

- Мы бы сказали пассажиру - бросьте при нас в почтовый ящик...

(А из того почтового ящика труба идёт, конечно, к ним в заднюю комнату.)

- ...Ну, а уж если распечатано - мы смотрим, и вот видим такое дело от вас... Надо выяснить... А я "Изложением" трясу:

- Скажите, а вот с этим материалом вы познакомились?

Пожилой, не так уверенно:

- Д-да.

- У вас там много людей работает? Мне бы хотелось, чтоб как можно больше с ним познакомились! чтоб вы были в курсе литературной жизни.

- Н-ну, не все у нас прочли, - всё-таки обнадеживает меня майор, значит похватывали!

- Так вот, - приступаю я к нему уже плотней. - Вы теперь понимаете, что делается? Происходит какая-то тёмная игра: какие-то мрачные силы продали мою вещь за границу. Теперь я пытаюсь остановить это проституирование нашей литературы...

- Почему проституирование?

- А как же? Произведение наше - продаётся, там искажается, а каким словом это назвать? - и мне не дают возражать! Я пишу в одну газету, в другую, обещают - и не печатают! Тогда я протестую в "Ле Монд", сдаю письмо на почту, заказным с обратным уведомлением -перехватывают...

- Откуда вы знаете, что перехватывают?

- Ну, если обратное уведомление за месяц не вернулось - что я должен думать?.. Надеялся на "Униту" - в "Уните" почему-то тоже нет. А теперь мне понятно! теперь всё понятно... Что ж вы наделали?.. Кому ж вы на руку играете?..

Надо же: тотчас разобраться, и это письмо дослать Витторио Страде с извинениями, чтоб они его успели напечатать.

Он ещё держится:

- Нет, простите, у нас правила...

Я (с лёгкостью, сочувствием, да просто как между советскими партийными людьми):

- Товарищи! Ну, я не хочу вас называть чиновниками, вы понимаете? Не хочу думать о вас так плохо. Ведь кроме своего служебного долга вы же граждане нашего общества! Вы же не можете так относиться: вот это - моё дело, а что рядом - я не знаю? Ваши правила - да, хорошо, а - почтовые правила? Они - обязательны? Почему же письмо, отправленное по почтовым правилам - не идёт? Хорошо, я не буду ссылаться на конституцию... Но по смыслу - если письмо было выгодно для нашей страны, для нашей литературы почему было задерживать? Это же последняя тупость была...

- Ну, работы почты мы не можем касаться...

- Если вы граждане? Вы всё должны охватывать вокруг! Шло письмо против разбойников издателей - в итальянскую коммунистическую газету. Это выгодно для компартии Италии! Зачем же вы задержали? Разве только из общего отвращения к моему имени?

И вдруг пожилой таможенник улыбается, как бы извиняясь за свои погоны, как бы на миг и без них (сегодня вечером с этим выражением будет семье рассказывать?):

- Не у всех. Не у всех.

Щадя его перед молодым, я не замечаю поправки:

- И вот потеряно три недели!

- Так вы же не являлись!

- Позвольте, а что это за вызов? - Достаю, сую: - "Необходимо явиться..." - кого так вызывают? Это ж милицейский вызов! Одну старуху вызвали так - она чуть не умерла, а оказывается - реабилитация покойного мужа, приятное известие!

Майор стеснён:

- Ну, мы в письме не могли прямо написать.

Я уже - прямо в хохот:

- Перехватят? Прочтут? да если вы не перехватите, кто же?

Таможенник делает последнее усилие вернуться к программе, с которой его послали, но - между прочим, это же не существенный вопрос:

- А вы - сами Витторио Страде передавали?

- Нет, я сам его не повидал... - (Я его в жизни не видал.)

Ещё легче, ещё незначительней:

- А - через кого?

Но к этому легчайшему вопросу я наиболее готов. Обворожительно-язвительно, водя пальцем по их же бланку:

- Скажите, пожалуйста, это правда, здесь написано, что вы министерство внешней торговли.

- Да, конечно, - ещё не поняли они.

Я откидываюсь на диван, так мне с ними легко и хорошо:

- А для министерства внешней торговли - не слишком ли много вопросов?

Живо схватились оба:

- Мы - не комитетчики! Вы не думайте, мы - не комитетчики!

Ишь, какой термин у них. "Гебисты" - не говорят. Так полное понимание:

- А если так - остальное вас не может интересовать.

Разговор - к концу, взаимная ясность, и только я настаиваю:

- Я настаиваю! Я очень прошу, чтоб вы как можно скорей отправили это письмо Витторио Страде! Boт сейчас наши представители едут на КОМЕСКО в Рим, и если бы это письмо было напечатано - как им было бы легко отвечать на вопросы!

- Мы доложим, мы доложим. Мы сами понимаем.

Я уж совсем развязно:

- Там - марки нет. Если нужно - я, пожалуйста, сейчас наклею.

И приятно обрадованные, как будто очень довольные выяснением, они ушли, не предлагая мне никакого акта и ничем не грозя.

Вот так с вами и разговаривать! Веселятся мои свидетели.