Семья (не) на один год - Мария Сергеевна Коваленко

— Никита, это мой дом! Не твое дело, кого я и где жду!

Лера изо всех сил ударила по моей груди. Приложилась ладонями о голую кожу, не щадя ни меня, ни себя. Звон от шлепка слышен был, наверное, в самом дальнем углу дома. Но я даже боли не почувствовал.

Это было как возвращающий к жизни разряд дефибриллятора.

Когда-то, в прошлой жизни, я приказал себе не трогать Леру. Но сейчас забыл.

Минуту назад в кровати смеялся над своей ревностью, считал шансы и тушил надежды. А сейчас в черепушке ни одной трезвой мысли не осталось.

Необратимая реакция запустилась мгновенно. Отчаяние и злость распадались как атомы в реакторе, а вместо них появлялись совсем другие эмоции. Слишком темные и мощные, чтобы им противостоять. Слишком яркие для такого полутрупа, как я.

— Ври мне больше!

Больше не в силах бороться с собой, я вклинился коленом между длинных ног. Завел руки Леры над головой и взял их в замок левой ладонью.

Быстро, будто годами тренировался. Совсем без сопротивления. Как так и нужно.

— Отпусти меня!

Рассмотреть в темноте выражение лица бывшей жены оказалось сложно. Но осипший голос выдал испуг лучше мимики.

— Не спится, сладкая?

Я буквально распял ее тело своим. Чувствовал теперь, как дрожит и как напряжена. Каждую совершенную выпуклость ощущал. Каждый потрясающий изгиб.

— Я проклинаю себя за то, что пригласила тебя.

Голос Леры стал еще тише. Теперь она шипела.

— Всего лишь?

— Проклинаю тебя, что снова спас, хотя я не просила.

— Это со мной случается... да! Ничего не могу с собой поделать.

Свободной рукой я поднял за подбородок ее голову и заставил Леру посмотреть в глаза.

— Лучше бы Кристину свою спасал! — вдруг с ненавистью, громче прежнего выпалила она, и у меня от этой неожиданной, предательской ревности окончательно отключило мозг.

Ничего с этой девчонкой не получалось по плану. Ни пять лет назад. Ни сейчас.

Свет клином сошелся.

Коротило от ее губ, ее дрожи и близости со страшной силой.

Ворвись в дом француз или СанСаныч с шашкой наголо — никто бы не остановил. А сам я притормозить уже не мог.

— Лера... — Не позволяя отвернуться, мазнул носом по щеке... дурея. И смял нежные губы своими губами.

Пять лет испарились за миг.

Не было одиноких ночей в холодных камерах. Не было разъедающего нутро отчаяния. Не было скупого, молчаливого прощания.

Была лишь она одна. Чистая и нежная девочка, которую я сам учил целоваться и сам сделал женщиной.

Была моя Лера. Моя! Без приставочного «бывшая».

Такая, какой помнил.

С ее запахом, ее вкусом, ее стонами. С ее телом, от которого съезжала крыша.

С ее губами, пухлыми, нежными. Упрямыми вначале и убийственно послушными потом.

Девочка, которая много лет ждала только меня. Самая чувственная и сладкая на свете.

Жена по всем писаным и неписаным законам.

Невозможно было от нее оторваться.

Проще всадить заточку под ребра, чем заставить себя отпустить ее.

Шарик земной остановить было легче.

Я совсем не разбирал, где нахожусь и что делаю. Мучил ее рот своими губами. Шарил руками по телу. Не чувствуя, как она молотит кулаками по плечам, сминал упругие ягодицы. Обхватывал узкую талию.

От желания перед глазами черная пелена стояла. Как одержимый, я вжимал в себя свою Леру. И даже звонкая пощечина не сразу вернула с небес на землю.

— Чокнутый! Псих! Ненормальный! — Леру колотило, когда она вырвалась из моих объятий.

В тусклом свете я видел, как трясутся руки и подрагивают плечи. Насмотреться не мог на то, как блестят глаза.

— У тебя ведь нет ничего с этим французом. Я прав?

Щека горела, но было плевать. Одного поцелуя хватило, чтобы понять больше, чем за две наши встречи.

— Тебя. Моя. Жизнь. Не. Касается! — с расстановкой, словно бегун после марафона, выпалила Лера.

— Он никогда не трогал тебя, как я. И не заставлял стонать!

Я оперся руками о стену, взяв в капкан свою девочку. И шизел от невозможных, потрясающих открытий.

— Лаевский, ты самовлюбленный мерзавец! Индюк! Эгоист без совести!

Будто теперь даже прикасаться ко мне не хотела, Лера плечом попыталась пробиться сквозь преграду.

— Ты никогда не была в его кровати.

Вместо того чтобы пропустить, я зубами осторожно прихватил ее за плечо.

— Нет, у тебя не сотрясение! — ошарашенно зашептала Лера. — Ты сбрендил! Чокнулся! Тебе к психиатру нужно!

— Только если ты будешь моим психиатром.

От желания снова поцеловать эту дикую кошку в голове все клеммы перегорели. Грань между насилием и желанием растаяла на глазах.

Не мог я держаться или выпустить.

Не получалось быть с Лерой благородным и правильным.

— Все еще любишь меня, да?

Сам не знаю, на что я надеялся, задавая этот вопрос. Не на ответ — точно. Скорее на взгляд, на движение, на дрожь.

— Ты самый последний человек на свете, которого я могла бы полюбить!

Лера даже не моргнула. Выплюнула слова, как проклятие. И обхватила себя руками с такой силой, будто могла вот-вот развалиться на части.

Гордая, как настоящая королева. И испуганная, как одна знакомая девчонка.

Никаких других вопросов мне больше не понадобилось.

От счастья сердце готово было из груди вырваться. Голова кругом шла. И неважно стало, какие горы мне предстоит свернуть в самое ближайшее время.

— Свадьбу можешь отменять.

Чтобы еще сильнее не испугать свою девочку, я убрал руки. Сам поправил на ней пижаму. И целомудренно поцеловал в висок.

— Французу я тебя не