Ночь без любви - Виктор Пронин

— Ты что, обалдел!

— И у меня нет. Хотя иногда и жалею об этом. И у моих друзей, знакомых, приятелей — нет. Белый пиджак и черная рубашка — это уже нечто из ряда вон, это стремление подчеркнуть опять же некие мужские достоинства, мужские прелести. Тоже признак южных людей. У нас одеваются скромнее, незаметнее, и нравы у нас проще, и застолье безалабернее. Мы боимся выделяться, Зайцев.

— Парик! — напомнил следователь.

— У ребят с Кавказа волосы часто жесткие, густые, темные. Носить их длинными тяжело, хлопотно. И потом длинные волосы — женский признак, они разрушают образ мужественного и значительного мужчины. Кстати, и бороды они не носят, вот усы — да, усы носят с удовольствием и тщательно за ними ухаживают.

— Очки!

— Очки, Зайцев, вещь обязательная для каждого уважающего себя пижона. Большие, не очень темные, с меняющимся затемнением, в тонкой металлической оправе — это крик моды. Крик! Ты вот об этом даже не знаешь, а многие люди без таких вот очков стесняются показаться на улице, они просто чувствуют себя неполноценными. А человек, разъезжающий на последней модели «Жигулей», в белом пиджаке и черной рубашке, с антенной над машиной… Чтобы он не имел очков в тонкой оправе?! Да это просто невозможно. Кроме того, он идет на ограбление, и очки ему нужны, чтобы хоть как-то замаскироваться, скрыть свое лицо…

— А почему рестораны, комиссионки и базар?

— В понятие красивой жизни таких людей неизбежно входит ресторан. А ради чего идут на ограбление? Ради красивой жизни. Радиоотделы комиссионок? Самые престижные, самые дорогие ныне вещи — импортные магнитофоны, транзисторы, усилители и прочая звуковоспроизводящая дребедень. А если учесть, что люди они приезжие, то на базаре у них вполне могут оказаться соотечественники, которые помогут, передадут, спрячут… У них обычно налажена вполне надежная связь через проводников, стюардесс и так далее.

— А возраст?

— Посмотри, как он бежит! Летит над дорогой! В тридцать так не побежишь, учитывая, что его образ жизни отнюдь не способствует легкости бега. Рестораны, выпивки, шашлыки… Дать ему меньше двадцати я не решился, поскольку для подобного ограбления требуется достаточная озлобленность, достаточное пренебрежение ко всем нашим моральным ценностям.

— А почему бы тебе не допустить, что они немедленно уедут после ограбления?

— Это не вопрос настоящего профессионала! Опасно! Дороги перекрыты, аэропорт, вокзалы, автостанции под наблюдением На автодорогах посты, которые уже предупреждены о преступлении… они же не могли знать, насколько им удалось остаться неузнанными… Гораздо разумнее уйти в подполье здесь, в городе. Чтобы для всех знакомых не произошло никаких перемен в их жизни.

— Фу ты! — разочарованно протянул Зайцев. — Я уж подумал было, что ты в самом деле увидел в той фотографии нечто непостижимое, недоступное другим… А тут все так просто!

— Эх, Зайцев! Что может быть проще спичек? А человечеству понадобился не один миллион лет, чтобы изобрести их. Мало, Зайцев, смотреть, надо видеть. Видеть! А ты вон даже задержать преступника без стрельбы не сумел.

— Понимаешь, не думали, что они даже на базар к своим приятелям придут вооруженными.

— Позвонил бы мне, спросил бы… Они в шоке находились, им повсюду опасности мерещились, засады, задержания. Все эти несколько дней они жили как бы в мушке прицела. Вот и не решались показаться без оружия. Хотя, конечно, грамотнее было бы поскорее избавиться и от денег, и от пистолетов. Но тогда тебе пришлось бы повозиться, чтобы доказать их вину.

— Мне и без этого возни хватит, — сказал Зайцев сокрушенно.

Он встал, подошел к окну, долго смотрел на ночной город, как это бывает со всеми следователями. И трудно было сказать, рассматривает ли он собственное изображение в стекле, любуется огнями или не видит ничего, прокручивая перед своим мысленным взором открывшиеся перед ним истины.

Печаль предателя

Зайцев озадаченно ходил по разгромленной квартире — он не понимал той злости, с которой тут поработали грабители. Чтобы унести вещи, вовсе не обязательно выкалывать глаза портрету хозяина, ломать модель парусника или бить об пол хрустальную вазу. Тем не менее ее осколками был усыпан весь пол, а парусник не просто изломали, его, видимо, топтали ногами, пытались отодрать от снастей черные паруса с вышитым черепом. Зайцев повертел ею в руках, подивился тщательности изготовления каждой детали и осторожно положил на стол.

— Хулиганье! — сипловато возмущался толстый рыжий хозяин, который неотступно ходил за Зайцевым, опасаясь, что тот без него не сможет по достоинству оцепить злодейство. — Сажать! Без суда и следствия! На хлеб и воду! Пожизненно!

— Посадим, — отвечал Зайцев и шел дальше. Звуки его шагов были гулки и печальны, эхо от них билось о стены обесчещенной квартиры, усиливая ощущение беды. Оперативники снимали отпечатки пальцев с полированных стенок шкафа, высматривали что-то на подоконнике, ощупывали входную дверь, обменивались непонятными словами, иногда даже усмехались чему-то, и тогда хозяин оскорбленно отворачивался, будто они над ним смеялись, над его несчастьем.

— Самое настоящее безобразие! — сокрушался он. — Понравилась вещь — возьми ее, черт с тобой! Но зачем уничтожать?!

— Скажите, Фиалкин, — обратился к нему Зайцев, — вы кого-нибудь подозреваете?

— Я?! — Хозяин обиженно заморгал белесыми ресницами. — Я не вожусь с людьми, которых можно в чем-то заподозрить.

— Это хорошо, — одобрил Зайцев. — Так и надо. Ну что, ребята, — обратился он к оперативникам, — есть следы?

— Сколько угодно. Даже странно…

— Полная уверенность в безнаказанности, — осуждающе заметил Фиалкин. — Видно, опытные грабители, не первую квартиру берут.

— Да, сработали грамотно, — согласился Зайцев. — Никаких следов взлома. И дверь и замок в полном порядке… Или отмычка хорошая, или ключ у них был, а? — Зайцев вопросительно посмотрел на Фиалкина. — У кого-нибудь еще есть ключ от вашей квартиры?

— Что значит у кого-нибудь? У жены, у меня… И все.

— Это хорошо, — повторил Зайцев. И снова, в который раз, обошел квартиру, остановился у телефона в прихожей, постоял над ним в раздумье, набрал знакомый помер. — Ксенофонтов? Привет. Звоню с места происшествия. Квартирная кража. Ничего особенного, — добавил Зайцев, не замечая укоризненного взгляда хозяина, которому такое отношение к его несчастью явно не поправилось. — Ты как-то просился поприсутствовать… Считай, что твоя мечта исполнилась. Прокурор не возражает, тем более что и случай заурядный. Если хочешь, подъезжай, посмотришь, как работают наши ребята. Тут тебе и отпечатки пальцев, и собака след взяла, и проникновение в квартиру, и исчезновение из нее… В общем, полный комплект. Едешь? Записывай адрес…

Положив трубку, Зайцев вышел на площадку — оттуда доносились оживленные голоса. Оказалось, вернулся проводник с собакой. Высунув язык, она улеглась здесь же, в прихожей, поглядывая на всех снисходительно и улыбчиво.

— Ну что? — спросил Зайцев.

— От окна собака провела нас через двор, соседний сквер и потеряла след у трамвайной остановки.

— Трамвай? — переспросил Зайцев удивленно. — Несолидно. Так серьезные люди не поступают. Такси уж заказали бы, что ли…

Зайцев осмотрел подоконник, карниз с четким отпечатком подошвы, еще раз окинул взглядом двор, заросший кустами, березами, рябинами. Но были и свободные от зарослей места — детская площадка, пустырь у гаражей, тылы продуктового магазина. Очень возможно, что преступника видели из какого-нибудь окна — они с четырех сторон выходили во двор. Тем более что время предвечернее, пенсионеры, приготовив ужин, уже выглядывали своих домочадцев.

— Ну что ж, предстоит большая оперативная работа.

— Простите, не расслышал? — тут же отозвался Фиалкин.

— Работы, говорю, вы нам задали много. — Зайцев пристально посмотрел на Фиалкина и понял, что тот уже успел в суматохе опрокинуть рюмку-вторую. Когда же он? — подумал Зайцев, вроде и не отлучался… Хотя правильно, дверца холодильника на кухне один раз предательски хлопнула, вырвавшись из неверных рук хозяина. — За наш успех выпили?

— Ох! — непритворно вздохнул хозяин. — Тут поводов — пить не перепить… На работе суета, начальство косится, дома разлад, жена одна, жена вторая… Сын… А! — Фиалкин досадливо махнул рукой и решительно направился на кухню.

А Зайцев еще раз обошел квартиру, и опять за ним неотступно следовал хозяин, шумно вздыхал, косясь на холодильник, к которому его, похоже, тянуло все нестерпимее. Фиалкин тер толстые свои щеки, успевшие за день покрыться рыжей щетиной, маялся и, судя по всему, уже не чувствовал себя здесь хозяином.

— Как, по-вашему, он попал в квартиру? — спросил Зайцев.