'Орлы Наполеона' - Александр Григорьевич Домовец

Остолбеневший от неожиданности Сергей мгновенно заметил и озабоченный вид Долгова, и крепко сжатые губы, и недобрый прищур. А Жанна была бледна, как смерть, и на художника не смотрела.

— Похоже, у нас возникли трудности, Сергей Васильевич, — заговорил Долгов отрывисто. — Совершенно, я бы сказал, неожиданные. Пришла ко мне Жанна и рассказала такое, что… Словом, я её упросил пойти к вам вместе со мной.

— Зачем? — спросил Сергей хмуро. — И что могло случиться?

— Будет лучше, если вы всё услышите ил первых уст. Повернулся к девушке. — Мадемуазель, прошу вас повторить для наших друзей то, что вы мне рассказали четверть часа назад.

— Да уж, сделайте одолжение, — пробормотал озадаченный Фалалеев. — Э-э, что это с вами, мадемуазель? На вас лица нет. Ну-ка, присядьте.

Жанна благодарно взглянула на Фалалеева и тяжело села, почти рухнула на стул. Отхлебнула вина из предложенного стакана. Негромко сказала:

— Значит, вышло так. Услышала я случайно один разговор…

Сержант Мартен пребывал в тревожном недоумении. Нещадно дымя трубкой, супил кустистые брови и морщился, словно жевал лимон без сахара.

За многолетнюю службу случалось всякое. Но чтобы вот так, дружно, вся деревня поднялась и потребовала выгнать заезжих людей… нет, такого он припомнить не мог. Не бывало такого.

Конечно, русских никто не любит. Он, Мартен, их тоже не любит. К тому же, по совпадению, после приезда художника Белозёрова произошли всякие события — и странные, и страшные. Но именно по совпадению.

Винить в этом живописца слишком глупо. И тем не менее сельчане пришли в ярость настолько, что готовы были чуть ли не пинками выставить Белозёрова из Ла Роша. Озверели, проще говоря. Было в их ненависти что-то непонятное, ненормальное, неестественное.

Чутьём старого жандарма сержант ощутил — что-то здесь не так. Никаких серьезных причин для обычного поведения жителей Ла-Роша не видел и воинственность их не понимал. Зато знал наверняка, что, пока русские не уедут, надо быть начеку.

Вчера в мэрии вроде бы договорились, что пятого мая гости беспрепятственно покинут Ла-Рош, но это ничего не значит. В деревне насчитывался десятка два босяков-дебоширов, которые мало работали, много пили и в любой момент были готовы учинить драку. По несчастью, Белозёров крепко отделал Анри Деко, а этот парень был у воинственных голодранцев кем-то вроде главаря. Простит ли он русскому выбитые зубы? Верится с трудом…

Но если с художником — гостем правительства! — что-то случится, ему, Мартену, тоже несдобровать. Это уж как дважды два. И плевать начальству, что для поддержания порядка на три окрестные деревни за всё про всё три полицейских. (А с пропажей Пифо и вовсе два.) Либо обеспечь порядок, либо топай на пенсию. А пенсии Мартен боялся. Нищенская она и скучная.

В общем, хоть так, хоть этак, впору брать Белозёрова под охрану. Понятно, что два полицейских во главе с сержантом — войско не бог весть какое. Но всё-таки вряд ли кто-нибудь рискнёт сунуться к человеку, коего охраняет жандармерия. А завтра художник со товарищи отбудет в Орлеан, и в Ла-Рош вернётся прежняя спокойная жизнь.

Вот и славно. Ему, Мартену, ничего больше и не надо. Не те уже годы, чтобы искать приключения на свою… в общем, искать приключения.

Или он всё-таки паникует зря? Шалят нервы-то. Всего и дел — пережить одну-единственную ночь…

Когда Жанна закончила, в комнате с минуту было тихо, как в склепе. Наконец Фалалеев, схватившись за лоб, прервал молчание.

— Но это же бред! пролепетал прыгающими губами. Достал из кармана платок. Вытер мгновенно вы ступивший пот.

— Сначала я решил точно так же, бесстрастно заметил Долгов. — Однако с какой стати мадемуазель Биньо решила нас обмануть? Или, паче того, шутки шутить? Не вижу резона. Такое и не придумаешь-то… И уж точно, что она в полном здравии и, следовательно, никакого бреда нет.

Фалалеев топнул ногой.

— Вы сами-то понимаете, мадемуазель, что нам сказали? — спросил, глядя на горбунью почти с ненавистью.

— Понимаю, конечно, очень хорошо понимаю, — ответила Жанна, и была в её голосе смертельная усталость. Мельком посмотрев на Белозёрова, опустила глаза. Чуть улыбнулась. — Это и есть то, о чём я вас предупреждала, мсье. Та самая опасность. Всё сходится, разве нет? А вы не хотели верить…

— Но почему же вы по-прежнему… — вырвалось у него. Запнулся.

В сущности, она пришла, чтобы спасти их. Его. И это после событий сегодняшней ночи, когда он отказал ей в том, в чём женщине отказывать нельзя? Как же ей трудно сейчас… даже не смотрит на него, И всё-таки спасает.

Жанна прекрасно поняла смысл незаконченной реплики.

— Теперь это уже не важно, — сказала негромко. — Лучше подумайте, что со всем этим делать.

К вечеру погода испортилась. Ветер гнул деревья, а с неба, обложенного тучами, всё чаще срывались тяжёлые капли дождя, гулко падая на крышу гостиницы.

— Ночью ливень будет, — авторитетно заявила мадам Арно, меняя во время ужина тарелки. — У нас в начале мая всегда уж так — то ливни, то грозы.

— Нам это всё равно, — равнодушно сказал Марешаль, махнув рукой. — Завтра утром нас тут уже не будет.

Действительно, часом раньше из Орлеана за ними прибыл экипаж, тот самый, на котором сюда и приехали: большой, удобный. "Это вам не шарабан дядюшки Бернара", — хохотнул француз, сообщая Сергею о приезде министерской кареты.

Мсье Лавилье за ужином был мрачен, молчалив и, на удивление, почти не пил. Зато его супруга-прелестница щебетала за двоих.

— Передайте соль, мсье Белозёров. Благодарю вас… Как жаль, что вас вынуждают уехать. Вы, наверное, так и не успели закончить наброски замка?

— Что поделать, мадам, не сложилось, — сухо сказал Сергей, разрезая мясо. — Вернусь в Париж, займусь Эйфелевой башней. Тоже интересная тема.

— А я очень люблю рисовать Сакре-Кёр[35] на Монмартре. Невероятно живописен, хотя ещё и не достроен.

— Рисуйте, мадам, рисуйте побольше. Труд сделал из человека художника…

— А ты, Семён, похоже, засыпаешь, обронил Долгов, глядя на Фалалеева, деликатно зевающего в кулак.

— На себя посмотри, — огрызнулся тот. — У самого глаза слипаются, видно же…

Марешаль засмеялся.

— Ну, если устали, так и ложитесь пораньше, — посоветовал он. — Завтра, кстати, надо бы с выездом не тянуть. Что, если тронемся в восемь часов, Серж?

— Годится, — сказал тот, поднимаясь. — Я тоже на боковую. Притомился что-то, в сон тянет.

— Это всё от нервов, — мрачно произнёс мсье Лавилье.

— Завтра мы вас проводим, — взволнованно пообещала мадам.

Тонкое лезвие ножа проникло в еле заметную щель между дверью и косяком. Приподняло крючок. Дверь бесшумно открылась.

В комнату вошли несколько человек. Было темно и тихо,