Пересмешник - Алексей Пехов

— Когда переоденетесь, чэр, вам прямо по коридору. Покажете дежурному жандарму пропуск, — на прощание сказал старший инспектор.

— Благодарю. Где мне забрать моих амнисов?

— Их выдадут вам на проходной, чэр. Доброго дня, — ему не терпелось покинуть мое отвратительное общество.

— Старший инспектор, — окликнул я его, когда он уже закрывал дверь. — Откройте секрет. Почему я оказался на свободе?

— У вас влиятельный друзья, чэр, — натянуто улыбнулся тот.

— Семь с половиной лет назад их влияния не хватило, чтобы сохранить мне жизнь и свободу.

— Но вы свободны и покамест живы.

— Мое оправдание до сих пор находится под покровом тайны. Что случилось? Почему Скваген-жольц изменил свое решение?

— Разве вам не хорошо от того, что последние годы жизни вы проведете не в тюрьме?! — резко спросил он, утратив всю вежливость. — Послушайте, чэр эр’Картиа. Буду с вами откровенен. Вы не любите меня, я не люблю вас, но даю вам совет — не влезайте в государственные тайны. Даже я не имею к ним доступа и удовлетворился теми же обтекаемыми и ничего не значащими формулировками, что и вы. Появились неопровержимые улики, и точка. Всего доброго, чэр.

Он ушел, оставив меня в одиночестве и задумчивости.

Я переоделся в костюм, в котором не стыдно показаться на люди, и пошел к западной проходной, той, что сразу выводила на Церковную набережную, менее многолюдную, чем центральный выход.

Старенький жандарм провел меня в хранилище, проверив выписанную эр’Хазеппой бумагу, достал из-под стола специальный ящик, истыканный блокирующими печатями, выдернул из крышки медные гвозди.

Меня тут же затопило ощущение невероятного облегчения, что я жив. Анхель, ненавидящая замкнутые пространства, забыв о своем раздражении, радовалась, что со мной не случилось ничего страшного.

— Ну, наконец-то! — ворчливо воскликнул Стэфан, когда я вытащил его из узилища. — Я уже начал предполагать самое худшее! Как ты смог их убедить?

— Потом, — односложно ответил я ему и попросил жандарма: — Снимите браслет.

— Кладите руку, чэр, — старик кивнул на аппарат.

Вновь зашипел пар, и я потер освободившееся запястье.

— Благодарю.

— Распишитесь в журнале.

Я взял гусиное перо, поставил автограф:

— Всего доброго.

— Всего доброго, чэр. Не забудьте пропуск. Отдадите его офицеру у выхода.

Теперь, немного отойдя от беспокойства за меня и понимая, что все гораздо лучше, чем она предполагала, Анхель затряслась от негодования. По ее мнению, у жандармов вообще не было причин задерживать меня и вести себя столь бесцеремонным образом. Стэфан как можно деликатнее напомнил соратнице, что она оттяпала лапу хапле, и сотрудники Скваген-жольца поступили еще очень демократично. Но Анхель проигнорировала его слова, с ожесточением сказав, что жалеет лишь о том, что не оттяпала паучихе голову.

Уже возле самого выхода я нос к носу столкнулся с Владом.

— Пересмешник! — пробасил он, «сверкнув» щербатой улыбкой, которая показалась мне немного неловкой. — Я услышал, что ты здесь с визитом.

— Встретил Фарбо по дороге? — я пожал его лапищу.

— Он мрачен и зол. Я слышал о Грее. Жаль его, хоть инспектор и был порядочным ершом. Всех мало-мальски важных персон вызвали на экстренное совещание подразделений. Судя по доставленному фиоссой сообщению, к нам присоединят серых.

— В данной ситуации это неплохо.

— Ты просто не знаком с Владимиром эр’Дви. Он пьет кровь, словно десяток завью.

Влад выше меня на полторы головы, шире в плечах и выглядит грузным, начинающим оплывать толстяком, мышцы которого постепенно превращаются в жир. Ходит он всегда осторожно, чтобы ненароком никого не задеть и не пришибить. Его руки, каждая толщиной с добрый жвильский окорок, без труда сгибают штуки пожестче подков, и о физической силе лучэра, который, как и мой славный дядюшка, избрал для своего жительства пустующую улицу в Темном уголке, ходят легенды. К тому же, несмотря на свои очень внушительные габариты, мой друг отличается удивительным проворством и реакцией. Однажды на спор он поймал за хвост мяурра, без труда прошедшего Круг Когтей. А это о чем-то да говорит!

Одет он, по обыкновению, неброско, а его коричневые ботинки как всегда не чищены.

— У тебя неприятности? — его гладкое, слишком красное лицо, чем-то напоминающее лицо младенца, которого лишили бровей, выглядело обеспокоенным.

— Нет. Ну, во всяком случае, я на это надеюсь, — сказал я, не спеша ничего рассказывать.

Он и сам обо всем узнает.

— Могу я чем-то помочь?

— Эр’Хазеппа уже взял эту почетную обязанность в свои руки, — улыбнулся я. — Как сам?

— Buvons, chantons et aimons,[24] как говорят жвилья, мой друг. Все как всегда. Работы, на мое счастье, немного. Рогэ скучает.

Я бросил мимолетный взгляд на торчавшую из-за широкого плеча друга длинную, оплетенную черной кожей, рукоять меча. Амнис Влада никогда мне не нравился. Эта надпись, протянувшаяся вдоль всего клинка — Jus vitae et necis[25] внушала мне некоторую… неприязнь.

— Хотел у тебя спросить — ты не в курсе, сейчас Скваген-жольц ставит на учет всех изначальных магов?

— Мало того. Quod principi placuit, legis habet vigorem.[26] Князь давно прибрал всех к рукам. А в чем дело?

— То есть таких, кто не на учете или не служит государству, не существует? — продолжал любопытствовать я.

— Послушай, Пересмешник, — нахмурился Влад, и его пепельно-серые глаза стали очень подозрительными. — Мне не нравится твой интерес. Что задумал?

— Праздное любопытство.

Он пронзил меня еще одним недоверчивым взглядом и расстегнул верхнюю пуговицу грубой рубахи:

— Знаю я, куда приводит такое любопытство.

Он заворчал, словно раздраженный медведь, и неохотно ответил:

— Я не лезу в дела департамента по учету магии Рапгара. Академия Доблести не любит праздного любопытства. Но насколько слышал разговоры — незарегистрированных не существует. Конечно, не все работают на нас, или армейских, или мэрию. Есть те, кто вышел на пенсию. Рогэ вот уточняет, что если маг прошел регистрацию, то та же Фиона эр’Бархен без труда проверит, использовал ли тот волшебство. Ты же знаешь, в последние годы все эти чудеса не на очень хорошем счету.

Я кивнул. Анхель, невзлюбившая Рогэ за то, что этот амнис со мной сделал, хранила ледяное молчание, хотя в былые годы они были не разлей вода.

— Надеюсь, я смог ответить на твой вопрос.

— Вполне, — сказал я, не став продолжать «допрос».

— Тогда я с твоего позволения пойду, — он промокнул вспотевшую лысину платком. — До встречи, Пересмешник.