ФАЛЬШАК - Андрей Троицкий

Две пули прошли мимо. Но две попали в цель. Одна царапнула бедро чуть выше колена, другая пробила грудь навылет. Ищенко, засунув пистолет за пазуху, чтобы не уронить в воду, выбрался на берег. Медленно, помогая себе руками, полез вверх по откосу. Он ухватил Жбана за плечо куртки, перевернул на спину. Жбанов кашлял кровью и задыхался.

– Посмотри на меня, – прохрипел Ищенко. – Посмотри, сучья лапа…

– Ну и рожа у тебя, – Жбан засмеялся, выплевывая кровавые брызги. – Будто трактор проехал…

Ищенко вытащил пистолет, опустил ствол и трижды выстрелил в лицо Жбанова, расстреляв обойму. Отдышавшись, он стал медленно спускаться к ручью. Нужно возвращаться на прежнее место, чтобы забрать лопату и закопать недоноска. Добрых полчаса Ищенко плутал в зарослях осинника, пока не вышел на то место, откуда начинал погоню. У потухшего костра стоял Панов, на его плече висела матерчатая сумка. Ищенко коротко объяснил ситуацию: Жбан, воспользовавшись моментом, ударил его в лицо головешкой и пытался бежать. Но бегун из него никакой. Про часы и хитрую кнопку Ищенко решил не рассказывать, посчитав эту информацию лишней.

– Как с деньгами? – спросил он.

– Бабки лежали под ванной, ровно четыреста пятьдесят штук, я пересчитал, – ответил Панов и, внимательно посмотрев на своего напарника, повторил почти слово в слово за Жбаном. – Ну и рожа у тебя. Кирпича просит.

– Я не виноват…

– Бери лопату и пошли. Надо все закончить. Солнце садится.

Когда Ищенко и Панов дотопали до ручья и уже хотели выходить из зарослей осинника, увидели на противоположном берегу фигуры людей. Две женщины и мужчина средних лет, все с кошелками в руках, обступили тело Жбанова, лежавшее на откосе. Грибники о чем-то переговаривались, видно, решали, что делать в такой ситуации. Совещание длилось недолго. Одна из женщин, бросив корзину на землю, помчалась куда-то. Видно, к коменданту дачных участков, звонить в милицию. Баба с мужиком, оставшиеся на месте, отошли в сторону от трупа, постелив на землю брезентовую тряпку, сели и стали ждать.

– Пошли отсюда, – пятясь задом, прошипел Панов. – Ты, мудила, все испортил.

Ищенко хотел казать какие-то слова в свое оправдание, но промолчал, потому что таких слов не нашлось.

Начальник службы охраны комбината минеральных удобрений Сергей Ремизов приехал в Москву один. Он не взял помощника, потому что предстояло обтяпать простое дело, устроив несчастный случай со смертельным исходом художнику Леониду Бирюкову, и втягивать своих парней из службы охраны в эту волынку не желательно. Ремизов самостоятельно выполнит просьбу своего начальника и давнего друга Артура Дашкевича, уложит этого несчастного художника в гроб и накроет саваном. Без проблем.

В полдень Ремизов снял одноместный номер в недорогой гостинице по подложному паспорту на имя некоего Ивана Николаевича Золотарева, уроженца и жителя поселка Лысьва Пермской области. Из документов Ремизов имел при себе водительские права на имя того же Золотарева, а также удостоверение главного технолога молочного завода и даже удостоверение депутата областной думы. Наверное, гражданин Золотарев, по жизни конченый ханыга, по пьяному делу попавший под колеса поезда и лишившийся правой руки, очень удивился, узнав, что он ведет двойную жизнь. И в другой параллельной жизни он, судя по документам, стал уважаемым человеком, обзавелся семейством, детьми, сделал карьеру, дорос до главного технолога и даже был избран депутатом областной думы.

Давно взяв себе в привычку, выполнять задания основательно, на совесть, Ремизов и на этот раз не собирался халтурить. Утром следующего дня он нарисовался на автомобильном рынке в Южном порту, где по сходной цене купил трехгодовалые «Жигули» неброского серого цвета. Передвигаться по Москве на своих двоих неудобно и глупо, но, главное, машина нужна для дела, на расходы босс выделил некую сумму, которую предстояло освоить. К нужному дому Ремизов подъехал во второй половине дня, поднялся лифтом на последний двенадцатый этаж, обследовал чердак, погулял по крыше и спустился вниз по лестнице. Ремизову понравилась эта небольшая экскурсия. Окна квартиру, которую занимал художник, выходили не на улицу, а во двор, по всему периметру заставленному машинами. Дверь совсем новая, металлическая, будто ее поставили буквально несколько дней назад. На площадке мусоропровод, один на все квартиры. Но эти обстоятельства не имели серьезного значения.

Важно другое: на каждом этаже есть дверь, ведущая на общую лестницу, но чтобы попасть на туда, нужно миновать большой открытый балкон. Спуститься вниз по лестнице или подняться наверх можно только одним способом, пройти предбанник между двумя застекленными дверями, ведущими на лестницу и сам балкон. Такие штуки на лестницах встречаются далеко не в каждом доме, именно этот тамбур и балкон стали для Ремизова главным сюрпризом. План действий сложился в голове сам собой. Спустившись вниз, Ремизов прошелся две сотни метров, сел за руль, но двигатель не завел, продолжая обдумывать детали операции. Все получалось логично и убедительно. Бирюков, так и не переживший очередного творческого кризиса, решает покончить с собой, выбросившись с общего балкона своего восьмого этажа. Проникать в квартиру, вскрывать сложные замки не нужно. Ремизов подождет художника в застекленном тамбуре или возле лифта. Собьет с ног, оглушит ударом по голове. Затем перетащит тело на балкон, вольет в рот водки или сделает инъекцию героина, приподняв свою жертву, перебросит через перила.

Бирюков свалится на козырек подъезда и, если все случится в темное время суток, дворовая публика, выгуливающая собак и детей, даже не увидит, что произошло. Восьмой этаж, поэтому шансы остаться в живых после такого полета ничтожны. Возможно, Бирюков проживет еще несколько минут, но не более того. Труп пролежит на козырьке до утра. А Ремизов, сделав дело, выйдет во двор, сядет за руль, отгонит «жигуленок» куда-нибудь в область, в лес и сожжет. Если выпадет худший вариант и придется действовать в светлое время суток, меняется лишь маршрут отступления из подъезда. Ремизов не станет спускаться вниз, он все проделает с точностью до наоборот. Поднимется на последний этаж, оттуда по лестнице на чердак, по крыше переберется в соседний подъезд и выйдет к машине. Пусть вся эта беготня не очень нравится Ремизову, но лишних мер предосторожности не бывает. Дашкевич, отправляя его в дорогу, еще раз повторил: главное в этом деле не засветиться, не наследить.

Ремизов поехал в гостиницу, решив, что заслужил хороший отдых: за один день удалось все продумать и спланировать. Везет, так по крупному. Он позвонил Дашкевичу и коротко, используя иносказания и недомолвки, отчитался об успехах. «Наш петушок живет в высоком курятнике, – сказал он. – Чувствую, вылетит оттуда. У меня все под контролем». «А наш петушок не слишком в Москве разгулялся? – Дашкевич, как всегда, был не в настроении. – Еще день на дворе, а ты уже наверняка пузырь засосал. Ты в Москву что, за белой горячкой поехал?» «Я трезвый, – ответил Ремизов, готовый обидеться. – Ни то что капли в рот не брал, пожрать некогда». «Ладно, – смягчился Дашкевич. – Старайся».

Но полоса удач кончилась в тот же вечер. Ремизов, завернув в казино, неожиданно для себя вошел в раж и продул в двадцать одно почти половину денег, что Дашкевич выделил на дело. «Одни сволочи в московских казино работают, твари долбанные, – сказал Ремизов гардеробщику, помогавшему ему одеваться. – Хуже наперсточников. А на карточной раздаче вообще одни каталы, у которых в рукавах по четыре туза и картинки». В ответ старик гардеробщик сурово покачал головой. Поэтому не получил чаевых.

А на следующее утро в гостиничный номер Ремизова пожаловали администратор в сопровождении двух дюжих охранников, одетых в черные рубашки. Администратор, худой мужичок с постным лицом, объявил, что постояльцу придется немедленно собрать вещи и убраться из гостиницы по добру по здорову, иначе дело дойдет до милиции. Якобы вчера Ремизов, будучи сильно пьяным, приставал к горничной с предложениями, оскорбляющими ее женское достоинство, о чем она составила заявление на имя директора гостиницы. «Никуда не пойду, даже не подумаю, – заупрямился Ремизов, испытывающий сильнейшую мигрень. – Не имеете права меня трогать. Я народный депутат областной думы. И какое к черту достоинство у этой шлюхи? Написала бы правду, сучка, что денег мало предложил».

Охранники подхватили постояльца под руки, администратор кое-как запихал в чемодан вещи. «Уберите лапы, – надрывался Ремизов. – Вы, люди в черном, вам говорят: уберите свои кривые грабли. Я депутат, фигура неприкосновенная. Я прямо сейчас на Охотный ряд поеду, жаловаться на вас, сволочей». Но неприкосновенную фигуру заставили одеться, выпихнули в коридор и спустили на лифте в холл. Ремизов понял, что сопротивление бесполезно, станешь не по делу возбухать и рвать глотку, еще и вправду до милиции дойдет. Отвезут в отделение и проверят чемодан, где в отдельной коробочке лежали пистолет со снаряженной обоймой и два шприца с раствором героина. «Иди, иди, депутат, – администратор подтолкнул постояльца в спину. – Дуй до горы».