Сержанту никто не звонит (Сборник) - Шимун Врочек

– Но почему я его вижу? – спросила Юлька. – И вижу, что он делает! А остальные – нет. Они как слепые. Как куклы. Делают все, что он захочет…

Чародей склонил голову к левому плечу, и стал похож на старую птицу.

– Потому что вы наказаны, Ваше Высочество. Именно поэтому вы видите его истинный облик. Помните, что грозит нарушителю запретов? – сказал Филин-Редкозуб. – Не трогать единорога, не кормить животных, не поить кащея…

– Но я…

– Не жалеть шаггурта, – безжалостно продолжил Редкозуб. – Карается…

Юлька замерла.

– Чем карается? Чем?!

Редкозуб помолчал.

– Знанием, – сказал он наконец. – Знанием, девочка. Теперь ты понимаешь?

XIII

Как убить шаггурта?

– Марина, – позвал папа. – Марина!

Папа ходит по комнате, натыкаясь на вещи, и зовет маму. Он больше ничего не видит. У него седая борода, которую никто не расчесывает и седые волосы, которые никто не стрижет. Он болен.

XIV

Во рву – черная вода. И там кто-то шевелится. Иногда вверх взметаются черные щупальца. Вместо прозрачной ключевой воды и золотых рыбок. Хрустальный мост превратился в каменный. В корнях охранного дерева живут двухголовые змеи.

На небе исчезают звезды. Потом останутся только темные пятна.

На ветвях деревьев сидят откормленные черные вороны.

XV

– Я буду сражаться, – сказал серый кот. – Я спасу вас, моя принцесса!

– Ты болен, – сказала Юлька, посмотрев на него. – И не можешь драться.

– Я плохо слышу, это правда, – ответил Серый Рыцарь. – И левый глаз ничего не видит. Это тоже правда. Но мои когти и зубы ещё при мне. И моя честь тоже. Поэтому я буду сражаться. Нет ничего выше чести. Даже сливки… нет, даже они… Ради сливок я живу, а ради чести – умру.

– Я не хочу, чтобы ты умер, – сказала Юлька и заплакала. Папа, мама, Виталька, Колька – все они уходили от неё.

– Я знаю, – сказал кот. – Но если не будет чести – не будет и меня, Ваше Высочество. Неужели вы хотите любить пустое место?

– Ты погибнешь, – сказал призрак Витальки. Он возник из ниоткуда – в куртке из желтой кожи, в летном шлеме и в круглых очках. Руки у него были в перчатках до локтя.

Сейчас он был очень похож на своего отца.

– Но ты погибнешь с честью, – продолжал Виталька, подняв голову. – Можно с тобой?

Серый Рыцарь помолчал. Потом встал и поклонился Витальке – как равный равному.

– Сочту за честь, мессир.

– Я с вами, – сказал Редкозуб, похожий на филина. – Я все-таки, ещё чародей.

XVI

Давным-давно, в замке, называемом Роза-на-Скале, жили король с королевой, и была у них маленькая дочка.

И было у них все хорошо.

ПУТЬ ВОИНА ПО-ЕВРОПЕЙСКИ

Последний романтик

1

Ноги под дерн не поместились. Пришлось рубить ветки и закидывать сверху. Теперь лежат, как медведи в берлоге. Мама и три детеныша. Обнялись и ждут весны. Капрал разве что лапу не сосет.

– Муау!

Я говорю: подожди, девочка. Еще немного. Папа почти закончил.

Беру еловую лапу и кидаю сверху. Потом сажусь на землю и говорю: сил моих больше нет.

…Я думал – по дороге быстрее будет. Потому что морковка опять успела проголодаться. А в деревне можно было взять молока. И нажевать с хлебом. И она бы так не орала. Лежала бы и сосала «дулю». Важная, как китайский император.

А они тут как тут – верхом. Закричали:

– Вот он, сукин сын!

Окружили и стволы наставили. Капрал сверху смотрит. Синий мундир, усы сапожной щеткой и пистоль за поясом. Он его даже доставать не стал. Видит, у меня руки заняты. До шпаги никак не дотянуться. А пистоль я в лесу выкинул. Во-первых: пороха к нему не было, я в одной рубахе из окна выскочил. Во-вторых: пистолет тяжелый, пришлось выбирать.

Я говорю:

– Вы меня, как, арестовывать будете? Или на месте порешите?

Капрал говорит:

– Посмотрим.

Морковка открыла глаза и говорит: уа-у. Таким обиженным тоном.

Я подумал – надо было выбрать пистолет. А девчонку оставить. Все руки оттянула, даром что четыре месяца. Посреди леса, волков и лисиц. Тогда у нее был бы шанс.

Я говорю:

– Все хорошо, девочка.

– Ее скоро нужно кормить, – говорю.

Капрал усмехнулся и говорит:

– Не бойся, накормим. Ты давай – одежонку скидывай! Только не дергайся, а то не ровен час…

Что получится, капрал не сказал. Но я и так понял. Потому что нетрудно догадаться. Особенно, если прошлой ночью это видел.

Я девчонку на землю положил и говорю:

– Вы там были?

– Нет, – отвечает капрал.

Я по глазам вижу, что врет. Они у него сделались отдельно от лица. Словно кто-то другой в капральской физиономии дырки проделал и выглядывает. И здорово ему стыдно, этому другому.

– Раздевайся, – говорит капрал. – Кому сказано.

Я расстегнул рубашку, чтобы его не злить.

– Моя жена жива?

– Конечно, – отвечает, не раздумывая.

А другой, который за капралом прячется и которому стыдно, говорит:

– Нет.

– Понятно, – говорю я.

Я говорю: мне нравится, как это звучит. Ты сама попробуй. Маленькая девочка. Маленькая девочка. Разве не здорово?

Жена говорит:

– Папина дочка.

А я говорю:

– Зато характер твой.

Я пошел в лес. Сначала пытался резать дерн шпагой, но ничего не получилось. Потом мне дали нож. Я выкраивал куски травы и относил к яме. Художественно так вокруг нее раскладывал. Замерз, как собака и весь перемазался. А потом капрал говорит:

– Хватит.

Я посмотрел на яму и говорю:

– Еще немного. Кажется, я выше ростом. Пятки будут торчать.

Один говорит:

– А ты без головы меряй.

И засмеялся. Остальные тоже. Все, кроме меня и капрала. Он перед этим, как мои шрамы увидел, сказал:

– Это откуда?

– Рамбург, – ответил я. Без одежды стало холодно. Мурашки высыпали по всему телу. – Палашом.

– А это?

– Под Несвижем… картечью.

– А вот это?

– Когда маленьким был, расшибся.

Поэтому сейчас капрал сказал:

– А ну, заткнули пасти!

Морковка смотрела какой-то сон и молчала в тряпочку. Я вообще думал, что такое невозможно. Такая тишина. Все время, что морковка не ела – она кричала. Не переставая. Я думал – свихнусь. Или оглохну. Так что выбор между ней и пистолетом был достаточно трудным.

Я стою голый и говорю:

– Что будет с ней?

Капрал говорит:

– Отвезем князю.

Я говорю:

– Мне нужно попрощаться.

Он перевел взгляд на девочку. Потом говорит:

– Ладно.

Я девчонку прижал, она – раскаленная. Как уголек. Вернее, мне так с холоду почудилось. Морковка «дулю» выплюнула и проснулась. Смотрит на меня. Глаза серые, рожица серьезная.

– Гу, – говорит.

Потом выгибаться начала. Потому что я-то холодный.

Я говорю:

– Цок, цок, лошадка! – она улыбается. Взял морковку и подкинул вверх. И еще раз. Она смеется. Я даже согреваться начал. Потом прижал девчонку к себе. От нее тепло и молоком пахнет.

– Ты наша принцесса, – говорю. У капрала такое лицо сделалось, словно он луком подавился.

И тут морковка описалась. Вообще горячо стало. Я даже глаза зажмурил. Стоим, греемся…

Капрал сказал:

– Ну все, пора.

Я глаза открыл, говорю:

– Еще одно. Сейчас я скажу дочери пару слов, а вы все отойдите.

Капрал подумал немного и говорит:

– Ладно.

– Анна-Фредерика! – говорю я громко. Чтобы они разобрали. – Слушай мое завещание…

И перешёл на шепот.

Она слушает и будто все понимает. Как большая. На левой щеке – грязное пятно. Это я рукой задел, когда обнимал.

Потом я девчонку последний раз поцеловал и говорю:

– Мы готовы.

Потому что я не знаю – зачем князь это сделал. Если, конечно, это был он. Его люди. Они не сказали.

С этими всегда так. Забывают представиться. Профессиональная этика. Что-то вроде «кодекса наемного убийцы».

Мне до ямы шагов десять. Или восемь – если не мельчить.

Я огляделся. Один из тех, что надо мной смеялись, у ямы встал и на меч опирается. Другой траву в мешок лихорадочно напихивает. Это чтобы моей голове там помягче было.

– Опять все в последний момент, – говорю, – да?

Капрал дернул щекой:

– И не говори. Оболтусы.

Тут морковка на руках заворочалась. Кулачками глаза трет и куксится. Такое ощущение, что сейчас заплачет.

Я говорю капралу:

– Можешь дать мне слово? Это вместо последнего желания.

Он говорит:

– Какое слово?

Я говорю:

– Возьми девчонку. Только сам – без этих твоих… Передашь князю на руки. Скажешь: Утрехт все дочке завещал. Пусть князь растит, как свою. Сделаешь?

Капрал лицом стал, как апостол. Такой же суровомордый. Словно ему ответственность за человечество какую-то жилу перекрыла. И теперь с выдохом проблемы. Говорит:

– Сделаю.

Я говорю:

– Слово?

Он говорит:

– Слово.

И тогда я протянул ему девчонку.

Все-таки там был мой дом. Что сводило на нет их численное преимущество. Или мой кураж сводил? Не знаю. Когда вокруг темнота, грохот и вой, через который пробивается детский крик, а фоном – истошный визг нянек… А еще где-то за стеной убивают твоих людей…