Поселок Просцово. Одна измена, две любви - Игорь Бордов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Государев тем летом тоже заскочил как-то раз. Помню, вышло обсуждение, что бы такое сделать на обед. Алина предложила овощи. «О, овощи!» — восторженно округлил глаза Государев. Меня всегда немного забавляла эта его манера вдруг без всякого намека на иронию восхищаться какой-либо разновидностью пищи, зачастую самой обыкновенной. Пока Алина ходила в огород, у нас зашёл почему-то разговор о её кулинарных способностях. Майкл ими восторгался, а я считал, что, например, моя мама гораздо вкуснее готовит (и, возможно, уже тогда я думал так потому, что готовка для мамы была удовольствием, а для Алины — скорее бременем; впрочем, папа заверил меня, когда у нас вышел однажды подобный диалог, что всё дело в сковородке). Но Майкл был не согласен. В этом аспекте он прямо-таки готов, казалось, был вырасти стеной за Алину. Я пожал плечами.
Вечером мы сидели вдвоём с Государевым на всё той же скамейке и смотрели на всю ту же груду дров. Зашла речь о Мишкиной личной жизни. Выяснилось, что в настоящий момент он глубоко развил отношения с Викой Слезновой. Я с этой Викой учился, кажется, на 5-м. Я был не в восторге от неё. Она была какой-то тихой-самойсебенауме. К тому же плоскохуденькая и на полголовы выше Майкла. Но Майкл был серьёзен, а это было серьезно. Поэтому я просто покивал со слегка выпяченной нижней губой. Мне вдруг стало интересно, верны ли были слухи, что Майкл добился-таки плотской связи с Настей Семёновой. Эта девушка была даже на голову выше Государева; она была очень эффектная, хотя, на мой взгляд, слегка наивная, возможно, — до некоторой глуповатости. Меня даже одно время тянуло к ней в сугубо сексуальном смысле, и я тоже лез к ней целоваться по пьяной лавочке, но был отвергнут. Возможно, поэтому, — из ущемлённой гордости, а не из праздности, — передо мной столь живенько всплыл этот интимный вопрос. Государев и тут сохранил серьёзность и лаконично поведал мне, что да, связь была, но Настя блюдёт себя для мужа, а посему связь была такой, к которой надо бы было готовиться, чтобы потом не испытывать определенной брезгливости. Мне было странно. Про себя я думал то ли с досадой, то ли с задумчивым дивлением: как же все перемешано в этом институтском котле; кто только с кем ни попробовал, и как это всё скрыто и до противного полуморально!
Видимо, я так долго любовался моей грудой дров, что в конце концов самогонопотребители (уже другие) не смогли этого вынести и заявились. «Давай, — говорят, — доктор, мы тебе поленницу сложим; и всего-то за цену двух бутылок». Я заглянул в кошелек, махнул рукой и молвил: «Кладите!». Интересно, что члены этой новой партии просцовских пьяниц оказались более сдержанными. Они попросили полцены только в середине работы, и за бутылкой отправились не к Сергею, а в некое другое место. «Что ж, — пришла мне в голову горькая мысль, — здоровая конкуренция — признак здорового общества».
Вдруг, ближе к концу лета, возникли Яков с Аней. Не помню, каким образом мы перехлестнулись с ними в К… Выяснилось, что Берманы вовсе не против побывать у нас в гостях в Просцово (тем более что пошли грибы, а Яков страсть как любит грибалку). И даже они отвезут нас на своей машине! Я подивился машине. Как оказалось, Аня была не из бедной семьи. Спустя лет 15, потеряв многих (в том числе Берманов) из виду, я спросил однажды Государева, мол, как там Яков и Анька, не развелись? На что Государев со свойственным ему напускным комичным пафосом ответил: «Куда денется бедный еврейский мальчик от богатой еврейской девочки?!» (Впрочем, время рассудило иначе.)
Мы выехали из К… ближе к обеду. Мне было странно видеть Якова за рулём, остепенившегося (мне казалось, скорее изображающего степенность), взрослого, серьёзного. Он навеки запечатлелся в моей памяти этаким сластолюбивым, котообразным общажным сиднем-лежебокой. За столом между утлыми кроватушками (одна двухъярусная), столом круглым, больше привыкшим к пепельницам, картам и пивным бутылкам, чем к тарелкам с едой. И вот сидит этот Яков, красиво и медленно затягивается сигаретой, посматривает искоса на недотёпу-Игорька и что-то неторопливо ему про сложность (но и приятность) жизни втолковывает. Игорь слушает смиренно. А из кассетника Гребенщиков какой-нибудь что-то по-английски пыжится. И вот теперь уже другой какой-то, серьёзный Яков, крутит весомо баранку, давит педальку и скупо так, по-деловому, с Аней на соседнем сидении переговаривается. Я же с Алиной сижу скромно сзади и благоговейно помалкиваю в виду всей этой метаморфозы.
Поехали через Шевцово. Там вдоль дороги были красивые лесочки. Мы остановились и пошли понюхать грибов. Но грибы от нас спрятались. Мы почти не расстроились и поехали дальше.
Мы провели с Берманами два дня. Но так оно и текло, ровно, по первому впечатлению. Эта наша остепенённость, женатость как будто в чём-то сковывала нас, не позволяла быть открытыми и бесшабашными, как когда-то. Вечерком мы расположились в огороде, что-то даже пожарили или попекли, но почти не попели; не пелось. Хорошо пелось в общаге или в институтском колхозе, когда все были пьяны и веселы. Тогда Яков для девочек спел бы в своей «сытой» (как обозначил её Государев) манере «На день рожденья твой я подарю тебе букет свежих роз…», или «Пустынный пляж», а пуще, когда девочки совсем прихмелеют «Бутылку красного вина» или «Мата Хари блюз». Я же сголосил бы «голодную» «Дождь идёт с утра» или «Прекрасного дилетанта», особенно если бы нашлось кому-нибудь подбасить или подпиликать. А так — что?.. Алина и Аня уже не «девочки», а вполне приличные-себе жёны. Так что что тут надрываться? Разговор тоже шёл вяло. О работе, но без углубления, ибо кисло. Помню почему-то, Яков поделился, что у них в квартире в Н… есть кабельное телевидение, а там — куча порноканалов, и чего там только нет, вплоть до скотоложства. Яков всегда говорил об этом с присмешечкой, ему часто нравилось поднимать потенциально