Русская фантастика 2008 - Юрий Нестеренко

Он сердито боднул в спину шедшего впереди Кулипаныча.

— Ну, чего ползешь, как неживой? Вон уже родную яму видно. Жрать охота — сил нет! Шагай веселей!

Но колонна продолжала сбавлять шаг, пока не остановилась совсем, отчего-то не решаясь спуститься в воронку, служившую домом и тюрьмой.

— Что-то там стряслось, — озабоченно сказал Шабалин. — Пойду гляну.

Носилки поставили на землю, и прапорщик торопливым шагом ушел вперед. Навстречу ему по колонне катился испуганный шум голосов.

— Братцы! Да что же это?! — крикнули впереди.

Строй рассыпался. Каторжники, побросав ношу, столпились у края воронки. Неожиданно стало тихо. Егор пытался протолкаться в передние ряды, но плотно сомкнувшиеся перед ним спины застыли в оцепенении.

— Чего там? Чего? — напрасно допытывался он, подпрыгивая и заглядывая через головы.

— Порезали всех… — Егор едва узнал выбравшегося из толпы навстречу ему Блошку.

Лицо весельчака и балагура вытянулось и постарело, озорные морщинки вокруг глаз превратились в землистые трещины.

— И людей, и муравьев — в месиво… — подбородок его мелко задрожал, Блошка медленно опустился на землю и схватился руками за голову. — А у меня брательник там, во втором бараке…

— Кто порезал-то? — Егор заработал локтями, протискиваясь к брустверу.

На плечо его легла коричневая ладонь Кулипаныча.

— Не ходи, малец, нечего там смотреть. Камня на камне не осталось…

Толпа раздалась, пропуская дозорных муравьев, которые успели обследовать воронку. Они возвращались, перепачканные кровью по самое брюхо. Двое из них тащили труп необычайно крупного муравья с проломленной в нескольких местах головой. Остальные беспокойно суетились вокруг, возбужденно обхлопывая его усиками.

— А муравей-то не наш, — сказали в толпе. — Бойцовый солдат.

— Гарпунами забили…

— Видать, до последнего держались…

— Это как же понимать, братцы?!

— Похоже, война…

— С кем война? — спросил Яшка у Шабалина. Старший барака хмуро окинул взглядом пыльный горизонт.

— С соседним муравейником.

— Так они что же, — Косенков почесал в затылке. — И друг с дружкой воюют?

— Редко, но бывает…

Из воронки показалась ушастая голова пластуна-следопыта. Он ловко, по-паучьи, вскарабкался на бруствер и запричитал бабьим голосом:

— Беда, ребяты! Воду унесли! Ни единого горшка не осталось! Пусто в погребах!

Толпа всколыхнулась.

— Они что думают — им все дозволено?!

— Догнать и перебить всех! С водой-то не могли далеко уйти!

Муравьи-стражники, похоже, пришли к тому же выводу. Они забегали вокруг, снова выстраивая людей в колонну. Голова ее двинулась вперед, не дожидаясь команды. Подгонять каторжников не было нужды. Грозно рокоча и потрясая дрекольем, колонна рысцой запылила по степи. Впереди галопом неслись несколько дозорных муравьев, вынюхивающих следы. От них почти не отставал голенастый пластун, тоже, казалось, ставший вдруг шестиногим. За ним, прыгая через кочки и подбадривая друг друга матерками, бежали остальные. Порядка в шеренгах не соблюдали. Егора обогнал свирепо оскалившийся Блошка с тяжелым обломком жердины на плече.

Кулипаныч, сипло дыша в спину Егору и Яшке, успевал поучать на ходу:

— Бить надо по усам, они от этого шалеют. А если какой кинется, подсекай ему ноги и гарпуном по шее! Головенка-то на честном слове держится! Да один на один не лезь, держись бригады…

Выскочив на пологое всхолмье, бугристым валом заслонявшее линию горизонта, дозорные остановились и беспокойно зашевелили усами. Муравьи-стражники сейчас же вклинились в людскую колонну, на ходу разворачивая ее в цепь.

Армия каторжников взбежала на песчаный вал и оказалась на краю широкого лога, рассекающего степь надвое — вероятно, русла пересохшей реки. По отлогому противоположному склону беспорядочно сновали черные фигурки муравьев.

— Никак догнали, братцы!

— Ну, Господи, благослови!

Ощетинившись гарпунами и слегами, строй ринулся в атаку, увлекая за собой песчаные лавины.

— Ур-ра! — нестройно прокатилось по цепи.

Противоположный склон вдруг откликнулся звонким эхом. Вражеские муравьи, как по команде, разбежались в стороны, а над обрывом всколыхнулась густая поросль копий.

— Ур-ра! — донеслось оттуда, и навстречу каторжникам обрушился поток таких же оборванных людей, подгоняемых жвалами солдат.

Обе волны неудержимо катились вниз, не в силах задержаться на зыбких склонах.

— Стой! Стой! — отчаянно закричал Шабалин.

Обогнав цепь, он первым оказался на дне русла и заметался в стремительно сужающемся пространстве между армиями.

— Отставить, мать вашу! Куда?! — он перехватил слепо размахивающего дрыном Блошку и отшвырнул его назад, под ноги катящейся толпе.

Крики утихли. Обе армии, тяжело дыша, остановились, разделяемые узкой глинистой полосой на дне русла.

— С ума посходили! — произнес Шабалин, переводя дух. — С кем воевать собрались?

— А чего ж они? — злобно крикнули в толпе. — Сколько наших порезали! За такое убить мало!

— Заткнись, Меченый! — прапорщик поднял руку, требуя тишины. — Сперва разобраться надо.

— Чего там разбираться! — упрямо скривилось лицо со шрамом. — Они воду унесли — не разбирались!

— Подавиться бы вам той водой! — раздалось во встречной цепи. — Кто наших тлей передушил?!

Вражеская цепь угрожающе загудела. Кулипаныч повернулся к Шабалину.

— Командуй, старшой, щас мы им живо наваляем! Шабалин угрюмо покачал головой.

— Остынь, старик. Не терпится кровь пролить за родной муравейник?

— Да я ее с четырнадцатого года лью и не знаю, за что!

— Чего ждете?! — забился Блошка, вырываясь из удерживающих его рук. — Они Макарку зарезали! И вас всех перебьют!

— Не бреши ты, сморчок! — донесся со стороны противника голос, показавшийся Егору неожиданно знакомым. — По соплям получишь за клевету!

Яшка вдруг встрепенулся.

— Прокопенко! Ты, что ли? — крикнул он, вытягивая шею.

— Ох, мать моя! — из вражеских рядов, толкаясь, полез красноармеец в разодранной гимнастерке. — Здорово, командир!

— Как же ты, сукин кот, среди этой сволочи оказался?! — негодовал Косенков. — Ты же из нашего муравейника!

— А хрен его знает, Яков Филимоныч! Тут много таких! Какой-то штаб-ротмистр нас на бабу променял!

За спиной Прокопенко произошло шевеление, и к нему присоединились еще несколько красноармейцев.

Яшка, подсмыкнув обкусанные галифе, строго направился к ним.

— Это как же понимать, товарищи бойцы?! — раскатился его гневный голос, ударяя в высокие берега. — Вы на кого наступаете? На своего же боевого командира наступаете! С бандитами снюхались? Людей по баракам режете? Последние трудовые горшки отымаете!

— Зря ты так, Яков Филимоныч, — насупился Прокопенко. — Не резали мы никого. Нас только что из лагеря пригнали.

— Ишь ты, как ловко устроился! — Косенков хлопнул себя по ляжкам. — Пригнали его! Ты командир отделения или скотина подъяремная? Человеческое разумение у тебя должно быть аль нет?

Он отодвинул понурившегося Прокопенко, прошел между красноармейцами и, уперев руки в бока, остановился перед строем противника.

— Я ведь ко всем обращаюсь, господа хорошие! Привыкли чужим умом жить? За генералами на чужбину полетели, а они вас — в каторгу! Теперь что же, муравьями прикрываетесь? Новых хозяев нашли? А эти самые муравьи… вот прапорщик не даст соврать, — он ткнул большим пальцем через плечо, — только что пустили в расход без малого сотню душ вашего же брата-каторжника. И с вами то же будет! Толпа загомонила.

— Как это так — в расход? За что?

— А ты не врешь, комиссар?

— Я вру?! — прогремел Косенков. — А ты вон у Блошки спроси, где его брательник единоутробный! — он повернулся к своим. — Где Иван да Семен, да Василий с Николаем? Боевые наши дружки, с которыми вместе не одного жука добыли, муравьиного льва за гриву дергали, последним куском делились! — Яшка голодно сглотнул. — Где они, я вас спрашиваю! Лежат верные наши товарищи на сырой земле, далеко разбросав руки да ноги, а кто и головы…

Яшка скорбно понурился, одним глазом из-под нахмуренной брови следя за настроением масс.

— Это верно, — вздохнул кто-то. — Сами как тли живем, а за чужие яйца воюем…

— Хлеба с двадцатого года не видали!

— Думаешь, нам легче? — откликнулся Кулипаныч. — Эвона я последнюю рубаху на охоте изорвал! Кто мне новую выдаст?

— Что рубаха? — подхватили в рядах противника. — Табачку бы хоть на затяжку! Мху, и того покурить не дают, все огня боятся!

— Табачку бы, табачку! — сладким стоном пронеслось по обеим армиям.