Смерть в белом галстуке - Найо Марш

Он ждал. Она принялась раскачиваться взад-вперед, всплескивая руками и склоняя голову то вправо, то влево, словно заведенный автомат.

— Не могу. Просто не могу. Я больше ничего не скажу. Я просто ну ни словечка больше не скажу. Это нехорошо. Нет-нет, ни словечка.

— Ладно, — сказал Аллейн без особого раздражения. — Не надо. Попробую по-другому. А что — неплохой портсигар, а? Старинный медальон. Я бы сказал, периода итальянского Ренессанса. На редкость изысканно сработан. Это чуть ли не сам Бенвенуто, ибо только он добивался этих мельчайших завитушек. Вам известна его история?

— Нет. Морис его где-то подобрал и вделал в портсигар. Я помешана на старинных вещах, — сказала миссис Хэлкет-Хэккет, всхлипывая без слез. — Просто помешана на них.

Аллейн открыл крышку. Внутри было выгравировано: «И. от М.У.». Он закрыл портсигар, но не отдал его.

— Не теряйте его, миссис Хэлкет-Хэккет, — сказал он, — медаль-то — мечта коллекционера. Вы не боитесь носить ее с собой?

Заметив его интерес, она, казалось, воспрянула духом. Промокнув еще раз глаза, она сказала:

— Я ужасающе невнимательна к своим вещам. Возможно, мне не следовало им пользоваться. Прошлой ночью, например, я его где-то забыла.

— Забыли? Где?

На миг она опять испугалась его нового вопроса.

— Где-то на балу, — ответила она.

— А не в зеленой гостиной, что на верхнем этаже?

— Я… возможно, и там.

— В какое время?

— Не помню.

— Во время ужина вы не находились в этой комнате вместе с капитаном Уитерсом?

— Да. А почему нет? Почему бы мне там и не находиться? — она заматывала платок вокруг пальцев и разматывала его. — Откуда вы все это знаете? Разве мой муж, если что, не следит за мной?

— Я не имел в виду ничего подобного. Просто я получил сообщение, что перед часом ночи вы некоторое время находились в этой комнате. Вы же сказали, что оставили там свой портсигар. Но что вы сделали, выйдя из комнаты?

— Я отправилась в туалетную, чтобы привести себя в порядок, и обнаружила, что у меня нет портсигара, когда открыла там свою сумку.

— Правильно. Идя от зеленой гостиной в туалетную комнату и минуя по пути две двери, не заметили ли вы на этаже лорда Роберта? Не думайте, ради бога, что я ловлю вас на слове. Я просто хочу знать, видели ли вы его.

— Он поднимался по лестнице, — ответила она. Голос ее стал спокойнее, и было заметно, что она контролирует себя.

— Хорошо. Пока вы находились в туалетной комнате, не слышали ли вы, как набирается номер телефона, как урчит телефонный диск?

— Да. Теперь, когда вы напомнили мне об этом, могу сказать, что слышала эти звуки.

— Выйдя из туалетной комнаты, вы возвратились за портсигаром?

— Нет. Не пошла.

— Почему?

— Как почему? Я забыла о нем.

— Вы опять о нем забыли!

— Не то чтобы забыла, но я направилась к лестничной площадке, куда выходила другая гостиная, в которой меня дожидался Морис. Придя туда, я вспомнила о портсигаре, и Морис принес его мне.

— Дал ли телефон в это время отбой?

— Не знаю.

— Кто-нибудь еще был на этаже?

— Думаю, что нет.

— Итак, маленькая незаметная дама сидела совершенно одна.

— Нет. На этаже не было никого. В гостиной сидел Доналд Поттер.

— Сколько времени ходил капитан Уитерс за вашим портсигаром?

— Не помню, — беспокойно сказала она, — не думаю, чтобы долго. Я разговаривала с Доналдом. А потом мы все отправились вниз.

— Не упоминал ли капитан Уитерс о том, что в телефонной гостиной, куда он пришел за портсигаром, находился еще кто-то?

— Нет, ничего подобного он не говорил.

— Не будете ли вы столь любезны оставить мне этот портсигар на сутки?

— Зачем? Для чего он вам нужен?

После некоторого колебания Аллейн ответил:

— Мне надо, чтобы еще кое-кто узнал его. Вы мне его доверите?

— Что ж, — сказала она, — отказать я не могу, не так ли?

— Я стану обращаться с ним в высшей степени бережно, — успокоил ее Аллейн. Положив портсигар в карман, он повернулся к Фоксу, который так и оставался в дальнем углу кабинета. В руке он держал открытый блокнот.

— Ну что? Полагаю, это все, — сказал Аллейн. — Я что-то упустил, Фокс?

— Не думаю, сэр.

— В таком случае не будем вам больше надоедать, миссис Хэлкет-Хэккет, — проговорил Аллейн, становясь прямо перед ней. Когда она поднялась с кресла, он прочел в ее глазах невысказанный вопрос. — Не хотите ли вы что-нибудь добавить к уже сказанному вами? — спросил он.

— Нет-нет! Но чуть раньше вы сказали, что выясните то, о чем прежде спрашивали, и еще сказали, что попробуете по-другому.

— А! — бодро подхватил Аллейн. — Это насчет того, что ездили ли вы от Марздон-хаус в «Матадор» в машине капитана Уитерса, и если ездили, то сколько времени это заняло? Да, мы переговорим со швейцаром и с официантом в «Матадоре». Наверное, они сумеют нам помочь.

— Господи, не нужно этого делать!

— Почему же?

— Не нужно. Ради бога, не делайте этого! Ради бога… В ее голосе послышались приглушенные истерические нотки, и в конце концов ей даже стало не хватать воздуха. Фокс тяжело вздохнул и закатил глаза. Вздохнула и миссис Хэлкет-Хэккет. В этот момент отворилась дверь. В кабинет вошла невзрачная девушка, одетая к выходу.

— О, простите, — проговорила она, — я не знала….

Миссис Хэлкет-Хэккет оглядела ее с видом попавшего в засаду мастодонта и на ощупь побрела из кабинета, стараясь уйти побыстрее, насколько позволяли это ее французские каблуки.

Дверь за ней захлопнулась.

Девушка, хоть и некрасивая, но великолепно завитая, подкрашенная и одетая, перевела взгляд с Аллейна на Фокса.

— Мне очень жаль, — с беспокойством повторила она, — боюсь, я не должна была заходить сюда. Мне следует уйти и посмотреть, не могу ли я что-нибудь сделать?

— Будь я на вашем месте, — сказал Аллейн, — не думаю, чтобы я что-то мог предпринять. Миссис Хэлкет-Хэккет чрезвычайно расстроена трагедией, случившейся прошлой ночью, и мне кажется, что ей лучше побыть одной. Вы — мисс Бирнбаум?

— Да. А вы — детективы, да?

— Именно. Моя фамилия Аллейн, а это мистер Фокс.

— О, здрасьте! — поспешно сказала мисс Бирнбаум и, поколебавшись, протянула им руку.

Она с сомнением заглянула в лицо Аллейну, и он почувствовал, как сжались, точно у испуганного ребенка, ее холодные пальчики.

— Я полагаю, вы тоже расстроены случившимся, не так ли?

— Да, — покорно согласилась она. — Ужасно, правда? — она переплела пальцы. — Лорд Роберт был очень мил, да? Он был очень добр ко мне.

— Надеюсь, ваши зубы теперь не болят?

Она посмотрела на руки, потом посмотрела ему в глаза.

— У меня зубы не болели, — возразила она.

— Нет?

— Нет, просто мне захотелось уйти домой. Я не-на-ви-жу выезд в свет, — добавила мисс Бирнбаум с неожиданной яростью. — Я знала, что уйду, и ушла.

— Очень жаль. А зачем же вы тогда соглашались?

— Потому, — ответила мисс Бирнбаум с обезоруживающей откровенностью, — что моя мать заплатила миссис Хэккет, ну то есть миссис Хэлкет-Хэккет, пятьсот фунтов за то, чтобы она вывела меня в свет.

— Ага! — понял Аллейн. — Вам надоела школа?

— Вы ведь никому не расскажете то, что я вам скажу, а? Я-то и словечка никому прежде об этом не говорила, ни единой душе. Но вы мне нравитесь, и я сыта всем по горло. Просто потому, что я не светская. Господи, как хорошо кому-то об этом сказать!

— Что же вам больше нравится?

— Я бы хотела учиться искусству. Мой дедушка был живописцем. Джозеф Бирнбаум. Не слышали о нем?

— Полагаю, слышал. Не его ли кисти картина, называющаяся «Иудейская суббота»?

— Правильно. Ну, разумеется, он был иудеем. И я еврейка. Моя мать — нет, а я — да. И еще, что я не хотела говорить. Мне ведь только шестнадцать. Вы решили, что я старше?

— Да, мне так казалось.

— Это потому, — разъяснила мисс Бирнбаум, — что я еврейка. Они, знаете ли, очень быстро взрослеют. Ну ладно, мне кажется, я не должна вас больше задерживать.

— А мне хотелось бы вас задержать на минуту. Если возможно.

— Тогда, пожалуйста, — согласилась мисс Бирнбаум и села. — Надеюсь, мисс Хэлкет-Хэккет больше не вернется?

— Не думаю.

— Я ничего не имею против генерала. Он, конечно, глуп, но человек добрый. Но меня просто ужасает миссис Хэлкет-Хэккет. Я — неудачница, а она терпеть этого не может.

— Вы уверены, что вы такая уж неудачница?

— Да-а! Прошлой ночью только четыре человека пригласили меня на танец. Лорд Роберт, когда я только вошла туда, потом какой-то толстый человек, затем генерал и сэр Герберт Каррадос.

Она украдкой оглянулась, и губы ее дрогнули.

— Я пыталась показать, будто успех в обществе для меня — все, — сказала она, — но это совершенно не по мне. Я ужасно переживала. Если бы я могла рисовать и забыть обо всем этом, это и не имело бы значения, но когда ты здесь — так противно чувствовать себя неудачницей. Потому у меня и заныли зубы. Вообще так странно, что я рассказываю вам все это!