Париж с нами - Андрэ Стиль

Но люди неприветливы совсем по другой причине: три четверти из них и не подозревают, что основное ядро демонстрации ушло к префектуре. Знай они об этом, они немедленно двинулись бы туда же. А сейчас им кажется, что вся демонстрация здесь и, надо признать, она производит очень жалкое впечатление. Охранники хозяйничают вовсю, теснят демонстрантов, как хотят, и чувствуют себя победителями. Довольные своими успехами, они хохочут, хотя им и мешают ремешки касок. Охранники торжествуют победу — почти без всякого труда они получат премиальные за участие в стычках. Дело в шляпе, и можно больше себя не утруждать — вот почему они все реже и реже атакуют толпу… Они даже стали менее грубыми и снисходительно, с наигранным добродушием уговаривают демонстрантов разойтись:

— Идите по домам, вы же видите — все равно вам крышка!

— Вас водят за нос.

— Берите пример с ваших вожаков. Что-то их не видно, попрятались в свои норы!

Ну, а если им ответить как следует, они немедленно перестают чесать языки и дают волю рукам или же схватывают кого-нибудь из демонстрантов.

Дети, чтобы не потерять друг друга, взялись за руки и пробиваются сквозь толпу, то наступающую, то отступающую под натиском охранников. Поля и Жинетту кидает из стороны в сторону, но они все же не замедляют шага. Толпа уже совсем редкая, она не похожа на те демонстрации, полноводные как реки, когда народу удавалось добиться крупных побед. Она скорее напоминает маленькие ручейки, оставшиеся на берегу после отлива.

Повсюду лужи; одни от слезоточивых газов, которые стелются по земле и щиплют глаза, другие — какие-то непонятные.

— Поло, осторожно…

— Что такое?

— Подними ногу.

— Ой!

Поль поспешно поднял ногу. В густой, липкой красной луже остался след подошвы, но он вскоре затягивается, и поверхность лужи снова становится гладкой. Поль нерешительно исследует ногой эту страшную жидкость.

— Не смей! Она чья-то! — кричит Жинетта. Девочка хочет сказать, что эта кровь принадлежит человеку и совсем непохожа на ту, которую видишь обычно в мясной лавке.

— Да, это настоящая кровь, — подтверждает Поль.

Увидев человеческую кровь, дети одновременно вздрогнули, словно электрический ток пронизал их. Они были потрясены до глубины души, только что им было жарко, а теперь по телу пробежал озноб.

— А вон смотри, там… Клебер!..

Жинетта видит Клебера впервые, она его не знает даже в лицо. Вдвоем с Полем они подходят к нему. Тот жестикулирует, уговаривает людей не расходиться, чуть ли не хватает их за полы — словом, старается выиграть время.

— Клебер! А Клебер! Послушай! Ты не видел Жака? — спрашивает Поль и для краткости показывает жестом, что он ищет того Жака, у которого перебинтована рука. Клебер понял.

— Нет, не видел! Уходи отсюда, немедленно уходи! Слышишь?!

Охранники снова ринулись на толпу. Клебер, спасаясь от ударов, отпрыгнул в сторону, но, пробежав несколько метров, остановился, показывая демонстрантам, что бояться нечего.

Кто-то толкнул Поля совсем тихонько в плечо, и мальчик неожиданно для самого себя поскользнулся, упал и проехал с метр по тротуару. Оказывается, он стоял на замерзшей луже, а ботинки у него подбиты гвоздями.

Поль рассмеялся, но тут же испуганно подумал: «Неужели и кровь замерзает?»

Он вскочил на ноги, потер ушибленную коленку и, протискиваясь между людьми, стал искать Жинетту. Он увидел ее рядом с Клебером. Девочка не пострадала. Поль ощупал свое плечо, повел им и с разочарованием понял, что оно не болит. Правда, ему рассказывали об ушибах, которые дают о себе знать только некоторое время спустя. И такие бывают самыми опасными. Чем же его ударили? Прикладом? Едва ли. Скорее всего просто толкнул кто-то из бежавших и, возможно, даже не охранник. А Полю очень хотелось, чтобы его ударили именно прикладом. Но может быть, так оно и было? Только совсем слабо…

Когда все утихло, Поль стал пробираться к Клеберу и Жинетте. Он не спускал глаз с охранников, но все же не удержался и прокатился по замерзшей луже.

— Клебер, скажи, как зовут Жака, как его фамилия?

— Потье. Поищи его на соседней уличке.

С десяток охранников выстроились, готовясь к новой атаке.

— Пошли, — сказал Поль и взял Жинетту за руку.

На обратном пути, совершенно естественно, Поль снова доставляет себе удовольствие проехаться по льду. Один из полицейских крикнул что-то, и Поль обернулся. Охранники, вытаращив глаза, глядели на мальчишку: и как это в подобной обстановке может прийти в голову скользить по лужам! Офицер-охранник от изумления даже забыл отдать приказ об атаке и принялся на все корки ругать Поля. Он хотел припугнуть мальчишку и одновременно искал себе сочувствия среди демонстрантов: посмотрите, мол, на что способны такие сорванцы! Охранник воображал, что люди, которых он избивал и собирался снова избивать, будут вместе с ним насмехаться над Полем. Но не тут-то было! Толпа, правда, смеялась, но смеялась она над охранником — Поль, прежде чем убежать, показал тому нос и шлепнул себя по заду.

На соседней уличке положение несколько лучше. Здесь больше народу, но все же толпа не похожа на прежние грандиозные демонстрации. Жака и тут не оказалось. И где он — никто не мог сказать. Наконец на третьей уличке Жинетта увидела Брасара. Он стоял в очень неспокойном месте, совсем рядом с кордоном охранников.

— Тебе туда незачем ходить! — заявил Поль Жинетте.

— Это почему? Скажите пожалуйста!

— Как его зовут?

— Брасар, я же тебе говорила.

— А по имени как?

Жинетта в ответ надула щеки, показывая, что она не имеет об этом ни малейшего понятия.

— А почему же я не могу пойти с тобой?

— Стой здесь, и все!

Это было сказано тоном, не допускавшим возражений. Поль протиснулся как можно ближе к Брасару, но не знал, как его окликнуть. Нельзя же назвать его просто Брасаром или господином Брасар, и Поль позвал:

— Товарищ Брасар! Товарищ Брасар!

Брасар подошел к мальчику. Узнав, что тот ищет Жака, он с досадой провел ладонью по лицу и махнул рукой: вот ведь несчастье, насколько ему известно — Жак в тюрьме.

— А в чем дело? — спросил Брасар.

— Нас послала его жена. Жак должен немедленно идти домой. Мне велели передать: пусть придет как можно скорее. Это вот-вот должно произойти.

Все понятно. Брасар все же улыбнулся — очень уж смешно выразился Поль! Но как же быть? Нельзя же передать через мальчика Франсине, что Жак арестован. Кроме того, может быть, Жаку удалось удрать и он сейчас вместе со всей демонстрацией у префектуры…

Жинетта встретила Поля с надутым видом. Он не сразу понял, в чем дело… Ах, вот оно что! Я был с нею строг. Приказывать, вести себя непреклонно — все это для Поля значит быть строгим, как учитель в школе. Дуется? Ну и пусть, он тоже будет дуться. Что она себе вбила в голову? Он ее не взял с собой, потому что боялся за нее — ведь он ее любит. Так в чем же дело?

Жинетта все же последовала за Полем. Они шли быстрым шагом, и оба молчали. Только после того как Поль ощупал свое плечо и попробовал им пошевелить, беспокойство за товарища развязало Жинетте язык:

— Тебя ударили? Больно?

Поль потрогал плечо, вспомнив о падении, но никакой боли он не чувствовал. А ему так хотелось, чтобы хоть чуточку было больно…

— Пустяки, меня слегка саданули прикладом, — объяснил он Жинетте. — Давай поторопимся.

Поль пошел рядом с подружкой, взял ее под руку, помогая ей идти, и выбрав момент, когда она отвернулась, с лукавым видом поцеловал ее в щеку.

Жинетта покраснела и рассмеялась.

— Куда же ты меня ведешь? — спросила она.

— В префектуру!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

В префектуру!

Первое впечатление было обманчивым. На самом деле демонстрация удалась. Пришло около тысячи полных решимости и воодушевления людей. Глупо утверждать, что когда-то бывало лучше! Конечно, бывало! Взять хотя бы празднование Четырнадцатого июля или Первое мая, когда люди собираются колоннами и спокойно идут. Ясно, что такие демонстрации привлекают больше народу. Да и то, по-настоящему мощные манифестации бывали раньше, году так в сорок шестом, а теперь не то время. Ну, а сегодняшняя демонстрация совсем другое дело. С самого начала было ясно, даже ребенок мог заранее сказать, что она не пойдет гладко как по маслу, это вам не прогулочка, а настоящая демонстрация протеста.

Особенно почувствовалась ее мощь, когда демонстранты вышли на такие узкие улички старого города, как верхняя часть улицы Гро-Орлож. Здесь сводчатая галерея еще ниже, чем в начале, словно арки вросли в землю, что вполне вероятно — все они хромоногие и так же перекосились, как древние домишки, вдоль которых они тянутся. Выйдя сюда, демонстрация невероятно вытянулась и одновременно сжалась, стала компактной и сплоченной. Вокруг колонн арок толпа образовывала завихрения, напоминавшие сучья в доске. В спину дул, налетевший с рыбачьей гавани, слабый, но холодный ветер, ему тоже, как людям, было тесно в этой узкой уличке, он подгонял толпу, и та шла словно под парусами. Снова послышалось пение.