Мелье - Борис Поршнев

Приметим попутно, что и тут снова одна субстанция, но как бы разорвавшаяся и противостоящая сама себе: у власти, обращенной против подданных, нет иной силы, кроме силы самих подданных. Следовательно, она опирается на их раскол.

Что же разобщает, разъединяет народ? Все, все от специальных уловок правителей до самих условий жизни, основанной на частной собственности. Мелье исследует эти приемы и эти причины.

Вот, например, споры, вот, например, смуты и рознь в любом приходе по поводу раскладки всяческих поборов. Мелье говорит о вещах, близко ему знакомых: люди ссорятся, враждуют, спорят, каждый жалуется, что чрезмерно обложен сравнительно с соседом, который, мол, богаче его, а платить будет, пожалуй, меньше его. И когда они так осыпают друг друга тысячей упреков и проклятий, им не приходит в голову объединиться и общими усилиями пойти против короля и его министров, стряхнуть их иго. Ведь здесь и лежит источник их смут и взаимной вражды. Но они скорее готовы передушить друг друга.

Частная собственность породила не только столкновения всех личных интересов, но и весь строй жизни, разобщающий людей. В будущих коммунах, говорит Мелье, все дети получали бы одинаковое воспитание, поэтому легко было бы заставить их хотеть одного и тою же добра, сделать их всех способными с пользой служить своему отечеству. Это было бы очень благотворно для общества. Тогда они смогут беззаветно и единодушно стремиться к общему благу. Но это будет после революции. А сейчас разнородное воспитание, образование и образ жизни вызывают в людях чувство отчуждения; создают различия в характерах, мнениях, настроениях. Соответственно люди не могут мирно ужиться, между ними раздоры, не могут они единодушно стремиться к общему благу.

Столько подчинения и зависимости между людьми, столько зависти и коварства даже среди самых близких родственников, что один не может положиться на другого. Кажется, что невозможно что бы то ни было. Предпринять, не подвергаясь опасности быть кем-нибудь преданным, открытым. В таком чреватом последствиями деле, как попытка добиться преобразования столь дурного правительства, не безопасно довериться даже другу, даже брату

И в этих словах Мелье как будто слышится отголосок его личного опыта. Пробовал ли он открыться? Искал ли кому довериться? Иными словами, пытался ли начать хоть с малого, или возносил свой голос лишь в целом к огромному, отвлеченному народу?

А это относится и к теории раз народ разобщен интересами и частными целями, что же, безнадежно ждать его сплочения против деспотов? Нет, конечно, Мелье лишь обнажил препятствия, но это не все. Бесконечно трудно было, может быть, даже труднее всего было пробиваться мысли этого сына крестьян и пастыря крестьян к тому, что мы теперь называем «организация».

На некоторых страницах «Завещания» сквозит эта мысль — полускрытая мечта об образовании сначала некоего «союза» из тех, кто уже частично видит заблуждения и злоупотребления, кому нужно лишь немного добавить просвещения, чтобы глаза их вполне открылись. «Но еще больше, — продолжает Мелье, — нуждаются они в том, чтобы им пособили, особенно в крепком союзе, особенно в тесном взаимопонимании между собой по поводу освобождения от тиранической власти сильных мира сего. И к этому крепкому союзу, основанному на взаимопонимании, надо будет их призывать». Как же достигнуть взаимопонимания? Сегодня мы назвали бы это нелегальной, подпольной устной и письменной пропагандой: «Начните с тайного сообщения друг другу своих мнений и требований. Распространяйте повсюду с наивозможной ловкостью писания вроде, например, вот этого…» Мелье имеет в виду свое сочинение. Я написал его, говорит он в другом месте, дабы помочь вам, «если вы готовы войти в соглашение друг с другом».

Вот так, снизу будет крепнуть и шириться соглашение, союз. Мелье призывает: поддерживайте друг друга в этом справедливом и необходимом деле, которое касается общего интереса всего народа! Конкретнее же о путях организации и пропаганды, вероятно, не знал и сам Мелье. А если и знал, писать об этом, хотя и намеком, значило бы предать других. Вспомним, что даже того из соседних кюре, в руки которого должен был попасть третий экземпляр рукописи «Завещания», Мелье обозначил лишь буквой «Д», да и направил его не прямо, а в город Мезьер, пользовавшемуся его доверием господину Леру, который, может быть, один только и знал, кто такой «Д»; со слов Леру ныне мы можем, по-видимому, восстановить, что это был кюре Делаво из деревни Бальзикур; последнему, то есть кюре «Д», приложенное письмо, в свою очередь, препоручает ознакомить с «Завещанием» других собратьев…

Представлял ли Мелье себе революцию как дело одних бедняков деревни и города, как восстание низов против всех прочих без изъятия?

Он не был стратегом и тактиком революции. Она была еще в дымке. Да такая, как мечталось Мелье, и вообще не могла свершиться. Крестьянская масса, хотя бы и сопутствуемая городским плебейством, не открывает новую главу истории. Но Мелье размышлял о том, как уменьшить круг ее противников, более того, как увеличить круг ее союзников.

Отважные и неожиданные взгляды высказал он по этому поводу в предсмертном письме. Оно адресовано грамотным читателям — низшему духовенству, низшему судейству Нельзя ли привлечь на сторону народа этот обширнейший слой людей? Мелье видит, что они равно могут быть и очень вредны и очень полезны в революции.

Этого союзника надо поставить лицом к лицу перед грядущей революцией, даже напугать ею. Мелье так и начинает: посмотрите, как возросла тирания наших королей и до какой степени она усилилась со времен правления Карла VII, когда она уже, по словам Коммина, вызывала жалость к народу, и до наших дней. А если это будет продолжаться? Народу нечем будет поддерживать жалкое существование, и он, наконец, будет вынужден восстать. Он станет действовать как действуют побежденные, которые находят спасение только в отчаянии — в этом последнем прибежище несчастных.

Дальше следует своеобразное утешение: низшему духовенству, мелким сельским попам при этом не так высоко и не так больно будет падать, как большой знати. Вы, господа, успокаивает их Мелье, не должны опасаться этой неприятности, ибо когда произойдет указанная перемена, то ваше падение, если и произойдет, то не с большой высоты и потому вовсе не будет таким сильным, как падение тех господ, о которых я выше говорил и которые изрядно расшибутся.

Мелье пылко убеждает этот средний слой принять сторону народа. «Если можете, господа, — втолковывает он им, — доставьте эту радость народу, ведь люди из народа — это не только ваша паства, они ведь к тому же ваши родные и близкие, они ваши союзники и друзья, они ваши соотечественники и кормильцы».