Мария Кюри - Ева Кюри

Его почти нечеловеческое равнодушие имело глубокое влияние на Мари. Но не из подражания Пьеру, не из повиновения ему Мари всю жизнь избегает знаков восхищения.

У нее борьба с известностью - не убеждение, а инстинкт. Она непроизвольно робеет и вся сжимается, когда должна встретиться с толпой, а иной раз приходит в такое замешательство, что чувствует головокружение, общее физическое недомогание. Кроме того, весь уклад ее жизни заполнен множеством обязанностей, не допускающих напрасной траты ни одного грана энергии. Взвалив на свои плечи всю тяжесть научной работы, материнства, забот о доме, самообразования, мадам Кюри движется по своему трудному пути, как эквилибрист. Еще одна лишняя "роль" - и равновесие нарушено: она свалится с туго натянутого каната. Мари - жена, мать, ученая, преподавательница - не имеет ни одной свободной секунды, чтобы разыгрывать еще роль знаменитой женщины.

Идя различными путями, Пьер и Мари приходят к одной и той же позиции уклонения от славы. Два человека, осуществившие вдвоем огромное дело, могли бы воспринимать славу по-разному. Пьер мог быть далеким от нее, Мари тщеславной... Но нет! Обе души, как и оба мозга, - одного качества. Супруги победоносно выдерживают это испытание и в своем уклонении от славы оказываются едины.

* * *

Признаться ли, что я страстно желала разыскать хоть какое-нибудь нарушение этого закона, казавшегося мне жестоким? Мне бы хотелось, чтобы удивительный успех, научная известность, беспримерная для женщины, дали моей матери минуты счастья. Мне казалось чересчур несправедливым, что великолепные достижения непрестанно вызывали страдание у своей героини, и я дала бы многое за то, чтобы найти в ее письмах, хотя бы в приписке или среди признаний, какой-нибудь признак эгоистической гордости, возглас или облегченный вздох победы.

Напрасная надежда. Мари, получив звание "знаменитой мадам Кюри", будет временами счастливой, но только в тишине лаборатории или в тесном кругу своей семьи. Изо дня в день она становится тусклее, бесцветнее для того, чтобы не стать той "звездой", в которой не узнала бы себя. Всем незнакомцам, подходящим к ней с настойчивым вопросом: "Не вы ли мадам Кюри?", - она в течение нескольких лет будет отвечать безразличным тоном, подавляя вспышку страха и обрекая себя на бесстрастие: "Нет... вы ошибаетесь".

В присутствии своих поклонников или власть имущих, которые теперь обращаются с ней, как с высочайшей особой, она, как и ее супруг, выказывает удивление, усталость и более или менее удачно скрываемое нетерпение, а кроме того - скуку; смертельная, давящая скука угнетает ее, когда навязчивые люди говорят о ее открытии и таланте.

Из множества анекдотов один прекрасно выражает отношение обоих Кюри к тому, что Пьер называет "благостынями судьбы". Супруги обедают в Елисейском дворце у президента Лубе. Вечером одна дама подходит к Мари и говорит:

- Хотите, я вас представлю греческому королю?

Мари наивно, вежливо, в мягком тоне отвечает чересчур откровенной фразой:

- Не вижу в этом надобности.

Заметив, что дама опешила, и разглядев, к своему ужасу, что эта сначала не узнанная ею дама не кто иная, как мадам Лубе, Мари краснеет, спохватывается и поспешно говорит:

- Да... конечно, да, я исполню ваше желание!.. И когда вам будет угодно.

* * *

У Кюри появляется другой повод жить "дикарями": они просто убегают от любопытных. Больше, чем прежде, они ездят по безвестным деревням, а если приходится им ночевать в каком-нибудь деревенском трактире, записываются под вымышленной фамилией.

Однако лучшим способом маскировки оказывается их естественный вид. Глядя на неуклюжего, плохо одетого мужчину, который ведет руками велосипед по проселку где-нибудь в Бретани, и на его спутницу в крестьянском наряде, кто бы мог представить, что это нобелевские лауреаты.

Даже самые осведомленные люди сомневаются, они ли это. Одному ловкому американскому газетчику удалось напасть на их след. Нагнав их в Пульдю, он останавливается в полной растерянности перед рыбачьим домиком. Газета отправила его проинтервьюировать известную ученую - мадам Кюри. Где же она может быть? Надо у кого-нибудь спросить... хотя бы у этой милой женщины, которая сидит босиком на каменных приступках у двери и высыпает песок из деревенских парусиновых туфель.

Женщина поднимает голову, пристально вглядывается в непрошеного гостя светло-серыми глазами... и вдруг становится похожей на сотни фотографий, появлявшихся в печати. Это она! Репортер с минуту стоит как пораженный громом, затем усаживается рядом с Мари и вытаскивает записную книжку.

Увидев, что бегство невозможно, Мари покоряется судьбе и отвечает на вопросы короткими, отрывистыми фразами. Да, Пьер Кюри и она открыли радий. Да, они продолжают свои исследования...

Тем не менее она не перестает вытряхивать свои туфли и для верности колотит ими о каменный приступок, затем надевает на свои красивые ноги, исцарапанные колючками и камнями. Какой прекрасный шанс для журналиста! Какой благоприятный повод набросать с натуры интимно бытовую сценку. И милый репортер спешно запускает свое жало глубже. Как бы хотелось получить несколько откровенных сведений о юности Мари, о методах ее работы, о психологии женщины, посвятившей себя научным изысканиям!

Но в ту же минуту лицо Мари делается каменным, непреклонным. И только одной фразой, той самой, какую она будет повторять как свой девиз, одной фразой, рисующей ее характер, жизнь и призвание более выразительно, чем целая книга, Мари прекращает разговор: "В науке мы должны интересоваться фактами, а не личностями".

БУДНИ

Имя Кюри стало "знаменитым именем". У Пьера и Мари появилось больше денег, но меньше счастливых минут.

Мари в особенности утратила свой пыл и чувство радости. Наука не поглощает ее целиком, как Пьера. Всякие события текущего дня действуют на ее чувствительность и плохо отражаются на нервах.

Торжественная шумиха вокруг радия и Нобелевской премии раздражает Мари, не избавляя ни на минуту от заботы, отравляющей жизнь: болезни Пьера.

Пьер Кюри - Жоржу Гуи, 31 января 1905 года:

В данное время ревматизм оставил меня в покое, но летом был такой жестокий приступ, что я вынужден был отказаться от поездки в Швецию. Как видите, мы ни в какой степени не выполнили нашу обязанность по отношению к Шведской академии наук. Говоря правду, я держусь только тем, что избегаю всякого физического напряжения. Моя жена в таком же положении, и о работе по целым дням, как прежде, не приходится и думать.

Пьер Кюри - Жоржу Гуи, 24 июля 1905 года:

Мы продолжаем жить в качестве людей, очень занятых тем, чтобы не делать ничего интересного. Вот уже год, как мной не выполнено ни одной работы, я ни одной минуты не принадлежу себе. Очевидно, я еще не придумал средства оградить нас от пустой траты времени, а между тем совершенно необходимо это сделать. В этом вопрос жизни или смерти для умственной деятельности.

Причиной моих болей является, по-видимому, не настоящий ревматизм, а какой-то вид неврастении; мне стало лучше с тех пор, как стал лучше питаться и принимать стрихнин.

Пьер Кюри - Жоржу Гуи, 19 сентября 1905 года:

...Я ошибался, когда писал Вам, что состояние моего здоровья улучшилось. У меня было несколько новых приступов - их вызывает малейшая усталость. Я задаю себе вопрос, смогу ли я при таком состоянии здоровья когда-нибудь работать в лаборатории...

О прежних днях каникул, очаровательных, безрассудных, опрометчивых, когда супруги носились по дорогам, точно школьники, - об этом не могло быть и речи. Мари сняла маленький деревенский домик под Парижем, в долине Шеврезы. Там она ухаживает за мужем и дочкой.

Мари - мадам Перрен (из Сен-Реми-ле-Шеврез):

...Я не очень довольна здоровьем Ирен, она с большим трудом оправляется после коклюша; время от времени она снова начинает кашлять, хотя уже три месяца живет на даче. Муж очень устал, гулять уже не может, время проводим за чтением физико-математических статей.

У Ирен теперь есть маленький велосипед, и она очень хорошо с ним управляется. Ездит в мальчишеском костюме, и вид у нее очень забавный...

Страдая физически и чувствуя нависшую над ними грозную опасность, Пьер мучится сознанием того, как быстро уходит время. Не боится ли этот еще молодой мужчина смерти? Он точно соревнуется с преследующим его невидимым врагом. Все время куда-то неистово торопится. Заражает жену своей тревогой. Надо ускорить темп исследований, пользоваться каждой минутой, уделять больше внимания работе в лаборатории.

Мари считает своим долгом работать с большим напряжением, но оно переходит границы ее нервной выносливости. На ее долю выпал суровый жребий. Двадцать лет тому назад шестнадцатилетняя полька, еще с шумом в голове от всяких празднеств, вернулась из деревни в Варшаву зарабатывать себе на хлеб, и с этих пор она не прерывала тяжелого труда. Всю свою юность прожила она в холодной мансарде, согнувшись над учебниками физики. А когда пришла любовь, то и она оказалась неразрывно связанной с работой.