Замуж за первого встречного или невеста с сюрпризом (СИ) - Стасина Евгения

А что думать-то? Жить. А там пусть время рассудит, стоило начинать или так, только зря дружбой своей едва зародившейся рискнули. Альбом, который без спросу листать принялся закрываю, и руки в карманах брюк спрятав, теперь только на Стешу смотрю. Спокойную такую, уже ставшую настолько привычной, будто всегда в моей жизни присутствовала.

– И что надумала? – стараюсь эмоций своих не выдать и радуюсь, что стены тонкие шум телевизора с зала не заглушают. А то дробь барабанная, что где-то под ребрами раздается, непременно меня с головой бы выдала.

– Еще и сама не поняла. Наверное, для начала заставлю себя хоть немного повзрослеть. А то уже и брак за спиной, а я как девчонка какая-то краснею, – смех ее пусть и сдавленный, нервный, меня насквозь прошибает. В глаза ясные как завороженный смотрю и пусть непривычно самому такие разговоры вести, а радуюсь. Ведь добрый знак.

– Рудольф Геннадьевич мне сегодня сказал, что больные ОКР люди нерешительные. И я с ним в этом вопросе согласна. Я сотни доводов самой себе привела, чтоб от тебя подальше держаться, и столько же, чтоб шанс дать.

Мудрено очень. Вроде куда подальше не послала, а можно ли, наконец, в объятья ее сгрести – ответа не дала. Бровь вопросительно приподнимаю, а она смущенно глаза к полу тупит, руками себя за плечи обхватив. Знала бы, как я сейчас ее ладошкам завидую!

– Ты знал, Гриша, что Леонардо ди Каприо с детства таким же неврозом страдает? Он к трещинам в асфальте неравнодушен. А Дэвид Бекхэм помешан на чистоте, поэтому прежде чем расслабиться порядок на полках наводит. Дениэл Редклифф в детстве ритуал для выключения света выработал, а Меган Фокс в ресторан со своими приборами приходит…

Что к чему? Мне-то какое дело до этих звезд? Так что за справку, конечно, спасибо, но не мешало бы уже что-то внятное сказать!

– Так вот: у одного Оскар, другой в историю мирового футбола вошел, третьего весь мир знает. Он же Гарри Поттер! – теперь смеется куда искреннее, и от стены, к которой привалилась, отпрянув, первый неуверенный шажок в мою сторону делает. – А у меня будешь ты. Если еще не передумал, конечно…

Робко ладошку свою к щеке моей тянет, а я дышать боюсь. Чтоб не спугнуть, ведь мне впервые в жизни даже сказать нечего. Оглушен.

Глава сороковая

Стеша

Вот говорят, что все новое, это хорошо забытое старое, а с Полонским поговорка эта совсем не работает! Все, что Борьке во мне нравилось, на него как-то иначе действует…

– Я сам могу, Стеш! – даже злится, когда я в третий раз за сегодняшний день ему угодить пытаюсь. С утра кофе в постель принесла, стоило ему заикнуться, что никак проснуться не может; днем торопливо рубашку настирывала, чтоб высохнуть к вечеру успела, а сейчас пытаюсь узел галстука освоить. Безуспешно. Зайцев же отродясь ничего подобного не носил…

– Что ты вечно суетишься?

А как иначе-то? Разве мужчинам не это надо? Они ведь как дети, и если вниманием обделишь, непременно настроение свое плохое на тебе выместят. На собственной шкуре проверено. Так что лучше как фее по квартире порхать, тем более, если ты и ростом не вышла, и кучей комплексов поросла. Чего доброго, передумает, а я вроде как только к такому вот Грише привыкать начала…

– Я просто хотела помочь…

– А по-моему, выслужиться. Стеш, я взрослый мужик. У меня есть две руки, которыми я сам неплохо галстук завязываю и кофе себе варю. И то, что ты в спальню мою переехала, вовсе не значит, что теперь как со списанной торбой со мной носиться надо. Давай как раньше, ладно? Разве что под одним одеялом.

Ага. А еще с поцелуями, разговорами о прошлом и будущем и моими плавками на змеевике в ванной, которые теперь необязательно в комнате на батарее сушить. Все равно увидит, не сегодня, так завтра.

Обиженно губы дую, но тут же в руки себя беру. Рано еще для скандалов, я вроде как собираюсь роман этот на всю жизнь растянуть. И на прежние грабли наступать не намерена: никаких причитаний и уборка по-прежнему только по воскресеньям! А если почувствую, что вновь во мне голодный до пропахшего белизной воздуха зверь просыпается, собственноручно себя наручниками к кровати прикую. Глядишь, и остальные ритуалы из моей жизни сгинут. Как иголки эти, про которые я лишь под утро вспомнила, когда довольная и ласками Гришиными разнеженная, на кровати потянулась. Потянулась, да так и замерла, с руками, над головой вытянутыми. Хорошо хоть Полонский кричать не стал и даже убедить как-то сумел, что пододеяльник снимать необязательно. Достаточно будет простынь вытряхнуть. А это какой-никакой, а прорыв.

– Стеш, уверена, что со мной пойти не хочешь? – из мыслей меня краткий мужнин поцелуй в висок вырывает, сопровождаемый вовсе не обязательной трепкой моих идеально причесанных волос. И как я могла не заметить, что он как медведь? Иной раз как к себе прижмет, аж кости хрустят!

– Уверена. Кто на мальчишник с женами ходит? Да и наверняка будет скучно, – в костюмах-то, да при галстуках, иначе просто невозможно! Или олигархи именно в таком виде стриптиз-клубы посещают? Щурюсь, отмечая, что в животе какое-то чувство доселе незнакомое поселяется, и все же считаю нужным предупредить:

– Не смей девушкам деньги в трусы совать, – это не гигиенично. Еще неизвестно сколько рук их до него перетрогало. Вряд ли ведь кто-то перед приватом медсправки у танцовщицы просит.

– Не ревнуй, Стеш, – я тут о серьезных вещах думаю, а он потешается! По карманам барахло распихивает и в прихожую бредет, наверняка туфли начищать… – И обувь свою я сам мыть буду!

Надо бы у него хоть список какой попросить. Чтоб знать, чего он от настоящей жены ждет. А то второй день пошел, как я с должности фиктивной супруги была до почетного звания дамы сердца Полонского повышена, а никаких ЦУ мне так и не дали. Только и знает, что по углам меня зажимать, да смеяться, когда мне до зуда в пальцах хочется минутную стрелку перевести и, наконец, руки обильно намылить. Разве что только смеется по-доброму, по-особенному как-то, ни обиды, ни злости во мне улыбкой своей не вызывая.

– И не забудь, что мы теперь вместе спим. Иначе дверь с твоей спальни сниму. Я ушел, – отлично. Может, так даже лучше будет: никаких тебе дверных ручек, а то любовь моя к ним позиций сдавать не хочет. Как не пыталась хотя бы на шести останавливаться, пальцы все равно сами свое дело делают. Все дергают ее, дергают… Как ошалелые!

Встаю с дивана, желая на что-то другое отвлечься, и к окну подхожу, взглядом отъезжающий внедорожник провожая. Интересная, все-таки, штука жизнь! Порою такие сюрпризы преподносит, о каких ты и мечтать не смела. Четыре месяца с моего развода прошло, а я уже и с одиночеством распрощалась, и вновь улыбаться научилась. Даже жаль, что Борька не видит! Ему бы явно не по себе стало, узнай он, что я, как никогда, счастлива. Ведь счастлива! Каким-то незнакомым светом Полонский мою жизнь окрасил.

Гриша

Ладно, похоже, Ромка прав: друг из меня никудышный. Или просто очень злопамятный, ведь желая его за болтовню о супруге моей проучить, для мальчишника я самый приличный ресторан в городе выбрал. Где и официанты в рубашках белоснежных, и швейцар в дверях встречает.

Смотрю на мужиков, что от скуки позевывают, и, рукой махнув, сдаюсь:

– Ладно. Вызывайте такси, а я насчет бани договорюсь, – или хоть бар какой подыщу, где вместо фортепиано доморощенные рокеры в застиранных футболках бессвязный бред горланят.

 Только встать порываюсь, как замечаю спешащего к нам менеджера. Хмурого, какого-то припозднившегося гостя к нашему столику сопровождающего. Ему бы радоваться, ведь счет обещает быть внушительным, а даже профессионализм его не помогает недовольство скрыть. Жестом на стул указывает и стоит гостю из-за спины его вынырнуть, для меня все на свои места встает. Такому я бы на его месте тоже не обрадовался. В джемпере не первой свежести, джинсах, пусть и современных, ни трубах каких-нибудь, но все же потертых, да в говнодавах, иначе не назовешь, явно не первый сезон снег топчущих. И даже это не так нервирует, как лысина, натертая до того, что даже свет хрустальных люстр от нее рикошетит.