Проклятье Победителя (ЛП) - Мари Руткоски

Они оба знали, что у Кестрел, находившейся посреди ночи в одиночестве на этой дороге, едва ли был выбор.

— Что происходит? — Кучер-геранец покинул свое место, подошел к Кестрел и Арину и уставился на сияние города за холмом. Затем он встретился взглядом с Арином. — Прибыл бог возмездия, — выдохнул он.

Кестрел обнажила свой кинжал и прижала его к горлу кучера.

— К черту твоих богов, — произнесла она. — Распряги мне лошадь.

— Нет, — сказал Арин кучеру, который нервно сглотнул под клинком Кестрел. — Она тебя не убьет.

— Я — валорианка. Убью.

— Кестрел, после сегодняшней ночи… многое изменится. Но позволь мне объяснить.

— И не надейся.

— Тогда подумай. — Она увидела в лунном свете, как челюсть Арина напряглась. — Каким будет твой следующий ход после убийства кучера? Ты бросишься на меня? Сможешь меня одолеть?

— Я убью себя.

Арин сделал шаг назад.

— Ты этого не сделаешь.

Однако в его глазах стоял страх.

— Самоубийство — ради спасения чести. Всех валорианских детей учат, как это делается, когда мы достигаем определенного возраста. Отец показал мне, куда бить.

— Нет. Ты этого не сделаешь. Ты играешь до конца.

— Геранцы стали рабами потому, что не умели убивать и боялись умереть. Я говорила тебе, что не хочу убивать, но не обещала, что никогда этого не сделаю. И я никогда не говорила, что боюсь смерти.

Арин посмотрел на кучера.

— Распряги обеих лошадей.

Кестрел не отнимала нож, пока кучер снимал упряжь с первой лошади.

Когда она взобралась на спину животного, Арин бросился на нее. Кестрел предвидела это. На ее стороне была высота и обувь с деревянными каблуками. Она пнула его в лоб и увидела, как он покачнулся. Затем она вцепилась одной рукой в гриву лошади и направила животное галопом вперед.

Луна светила достаточно ярко, чтобы Кестрел вовремя замечала ухабины. Она сосредоточилась на дороге, чтобы не думать о предательстве, жгущем ее кожу. Впечатанном в ее губы. Туфли упали с ее ног, а косы хлестали по спине.

Вскоре она услышала позади себя топот копыт.

*

Ворота поместья были открыты, а тропа усеяна телами генеральской стражи. Кестрел заметила Ракса, чьи мертвые глаза казались остекленевшими. Из его живота торчала рукоять короткого меча.

Она направила лошадь к дому, но тут в воздухе просвистела арбалетная стрела и воткнулась в бок животного.

Лошадь закричала. Кестрел упала на землю, где неподвижно лежала какое-то мгновение, ошеломленная. Затем она осознала, что в ее правой руке больше ничего нет и начала шарить пальцами по земле в поисках ножа.

Как только рука Кестрел схватила рукоятку, в поле ее зрения появилась чья-то нога. Каблук воткнулся в мерзлую почву, а подошва зависла над ее пальцами.

— Это хозяйка дома, — объявил распорядитель торгов. Кестрел уставилась на него снизу вверх. Ее поразило то, насколько естественно он держал арбалет и как осмотрел ее, начиная с босых ног и заканчивая порванным платьем и кровоточащей раной на лбу. — Пианистка. — Его ступня опустилась и слегка надавила на ее кисть. — Бросай нож, или я раздавлю твою руку.

Кестрел разжала пальцы.

Мужчина схватил ее за загривок и поднял на ноги. Дыхание Кестрел участилось от ужаса. Распорядитель торгов улыбнулся, и она снова увидела его таким, каким он был на арене, когда расхваливал Арина. «Этого раба обучали как кузнеца, — говорил торговец. — Он пригодится любому солдату, не говоря уже об офицере с собственной стражей и оружием, которое нужно поддерживать в надлежащем состоянии».

Ни у одного валорианца в городе, кроме генерала Траяна, не было собственной стражи.

Кестрел вспомнила, как распорядитель торгов встретился с ней тогда взглядом. Вспомнила его восторг, когда она повысила сумму, и выражение его лица, когда торг подхватили остальные. Это была не радость от того, что цена поднялась, осознала Кестрел. Это была тревога.

Как если бы торги за Арина были устроены для нее одной.

Земля содрогнулась от приближающегося топота копыт.

Когда Арин остановил лошадь, улыбка распорядителя торгов стала еще шире. Мужчина махнул рукой в сторону теней под деревьями. Оттуда появились вооруженные геранцы и направили свое оружие на Кестрел.

Распорядитель торгов подошел к Арину, который спешился, и положил ладонь на щеку юноши. Арин сделал то же. Они застыли в позе, которую Кестрел видела лишь на покрытых пылью геранских картинах. Это был жест, обозначающий дружбу столь крепкую, что она могла сравниться с семейными узами.

Арин встретился с ней взглядом.

— Ты — бог лжи, — прошипела Кестрел. 

Глава 27

Они отвели ее в дом. Кестрел шла молча, а в ее босые ступни втыкались камни и прутики. Когда распорядитель торгов толкнул ее через порог, на плитках за ней остались кровавые следы.

Но от этого ее отвлекла другая сцена. В фонтане лицом вниз плавал Гарман, ее управляющий. Его светлые волосы колыхались на воде, подобно водорослям.

В холле позади фонтана собрались толпой рабы генерала. Они выкрикивали множество вопросов, а вооруженные мужчины отвечали только: «Мы захватили город», «Губернатор мертв» и раз за разом повторяли: «Вы свободны».

— Где экономка? — спросил распорядитель торгов.

Среди рабов началось шевеление. Скорее не саму экономку-валорианку вывели вперед, а рабы расступились, чтобы женщину стало видно.

Распорядитель торгов схватил экономку за плечи, прижал ее спиной к стене и, держа широкую руку на ее груди, достал нож.

Женщина начала рыдать.

— Остановитесь, — сказала Кестрел. Она обернулась к рабам. — Остановите это. Она была к вам добра.

Никто не двинулся с места.

— Добра к вам? — переспросил распорядитель торгов. — Она была добра, когда заставляла вас чистить уборные? Когда наказывала вас плетьми за разбитую тарелку?

— Она бы никому не причинила вреда. — Голос Кестрел надломился от страха, который она не могла больше сдерживать. Он заставил ее сказать неправильную вещь: — Я бы этого не позволила.

— Ты больше не будешь никому приказывать, — сказал торговец и перерезал экономке горло.

Захлебываясь в собственной крови, женщина сползла по расписанной цветами стене, прижимая руки к горлу, будто могла закрыть рану. Распорядитель торгов по-прежнему стоял над ней. Он позволил ее крови заливать свою одежду, пока несчастная не затихла на полу.

— Но она ничего не сделала. — Кестрел не могла остановить себя, хоть и знала, что говорить что-либо было глупо, ужасно глупо. — Она делала только то, за что я ей платила.