Если бы я был вампиром - Алекс Кош

Я понял почти все, что он сказал, но кое-что все же не давало мне покоя.

– Скажите, – спросил я. – Вы ведь говорили, что правящий клан самый слабый, ну кроме Нооса?

– Так и есть, – кивнул Наставник.

– Но вы же сказали, что вы не показатель их слабости. Почему?

Кельнмиир улыбнулся, обнажив свои белые клыки.

– Сила вампира измеряется не только временем, проведенным в тренировках, или врожденными способностями. Оно зависит и от ряда других факторов. Основной – продолжительность жизни…

– И Кельнмиир, как я слышал, один из старейших вампиров! – слегка сорвавшимся от радости голосом выкрикнул Кей.

Ромиус укоризненно посмотрел на своего протеже, но тем не менее согласно кивнул.

– Кельнмиир, – Ромиус слегка поклонился Наставнику, – старше почти всех вампиров втрое. А меня…

– Раз в пятнадцать, – подсказал Кельнмиир.

– И это при моих двухстах годах от роду, – согласился Ромиус.

– Скольких?! – переспросил я.

Вообще-то я заподозрил нечто подобное, когда узнал об Ассамблее Ремесленников, длящейся три месяца. Причем это считалось чем-то совершенно обычным, когда порой за решением какой-нибудь особо сложной задачки (вроде очередного спасения мира) они просиживали год-другой.

– А сколько тебе лет? – повернулся я к Кею, когда на мой риторический вопрос никто не ответил.

– Пятьдесят шесть, – ответил Кей. – А что?

– Да нет… – протянул я. – Ничего. А мне всего двадцать с небольшим.

– И что? – На меня удивленно уставились все трое.

– Ну… – Я попытался собраться с мыслями. – Если Кею пятьдесят, а он выглядит как я, то получается, что дети у вас должны расти медленнее. И это получается, что я сейчас для вас по возрасту должен быть на уровне ребенка.

Все трое рассмеялись.

– Откуда ты такое взял? – отсмеявшись, спросил Ромиус.

– Ну… – Я смутился. – Как выглядит у вас человек двадцати лет?

– Так же, как и ты, – ответил он.

– Но ведь Кей тоже выглядит как я.

– Ну да, – согласился Кей.

– Я ничего не понимаю, – вконец запутался я.

Ремесленники переглянулись, словно родители, умиляющиеся наивности пятилетнего ребенка.

– Чего ты не понимаешь? – чересчур мягко спросил Ромиус.

Впору было взбеситься, но толку от этого все равно бы не было, поэтому пришлось вздохнуть и напрячь мозги. Не хотелось мне почему-то выглядеть полным дураком перед этими людьми. Я все-таки здесь единственный представитель своего мира…

Получается, что у них человек до двадцати лет растет как обычный человек моего мира, а потом его биологические часы замедляют свой бег и время существенно растягивается.

По-другому быть не может.

Значит, по их мнению, я совершенно нормальный человек и практически ничем от них не отличаюсь. Самое время их удивить.

– Понимаете, – слегка виноватым голосом начал я. – В моем мире человек едва ли доживает до восьмидесяти лет. К пятидесяти годам он уже теряет… товарный вид, а к шестидесяти выходит из дома только на редкие утренние прогулки.

– Ну, у нас, предположим, тоже не каждый доживает до четырехсот лет, если он, конечно, не вампир, – покосился на Кельнмиира Ромиус. – Но до такого не доходит. Да в восемьдесят человек только начинает жить! Как же вы смогли достичь такого прогресса, о котором ты рассказывал? Наверное, все человечество у вас живет очень сплоченно?

Смеялся я долго. А когда отсмеялся, долго соображал, как бы объяснить причину своего смеха. Потому что смех смехом, а ведь все это грустно…

– Увы. Двигателем прогресса в нашем мире является как раз не сплоченность, а, наоборот, разобщенность: гонка вооружений, войны, мелкие стычки, политические интриги. Все что угодно, только не сплоченность.

– Ужас какой, – подал голос до этого молчавший Кей. – Вот я все слушаю и слушаю… А зачем тебе туда возвращаться, а? Ну прожил бы ты там свои оставшиеся шестьдесят лет, ну и что? А у нас ты бы мог прожить в три раза больше и наверняка чувствовал бы себя лучше. Войн и политических интриг у нас и своих, конечно, хватает, но почему-то мне представляется, что наш мир куда приветливей вашего.

– Знал бы ты, насколько ты прав, – вздохнул я. – Не просто приветливее, а в сравнении с нашим он просто идеален.

– Ты еще не все знаешь, – покачал головой Кельнмиир. – Узнай ты наш мир получше, так говорить не стал бы.

– А уж если бы вы узнали мой мир получше… Ладно, не будем об этом. Кстати, – я посмотрел на Кея, – а с чего ты решил, что я здесь проживу в три раза больше? Я же не житель вашего мира.

– Ты – нет, а Вельхеор – да. А ты в теле Вельхеора, – усмехнулся Кей.

А ведь и вправду! За все время, проведенное в теле Вельхеора, я ни разу и не задумался о том, что оно не мое. Получается, что наши тела полностью идентичны. Еще вчера вечером, перед тем как лечь спать, я умывался и смотрелся в зеркало. Может, я просто очень хотел спать или просто забыл об этом, но ни о чем подобном я не думал…

Только сейчас у меня появилось странное ощущение, как будто я надел чужую рубашку. Но ведь тело не рубашка, о нем так просто не забудешь…

– Раз уж мы подошли наконец-то к главным вопросам, то, может быть, ты мне объяснишь, что творится в твоей голове? – неожиданно спросил Кельнмиир.

– А что с его головой? – заинтересовался Ромиус.

– Да, а что с моей головой? – присоединился я к Ремесленнику.

– Почему я не могу прочитать ни одной его мысли? Одна бредятина.

– Интересный факт, – кивнул Ромиус. – И у меня уже есть готовый ответ. Не зря же я протер все штаны, сидя на этой Ассамблее. Вы не задумывались, каким образом Виктор говорит с нами? Я имею в виду языковой барьер. Не думаете же вы, что в разных мирах могут быть одинаковые языки? Так вот, я посовещался с некоторыми Ремесленниками, в основном специалистами по астральным проекциям… Получается, что тело является как бы двусторонним переводчиком для проекции Виктора.

– Проекции?.. – как всегда не понял я.

– Проекции на плоскость этого материального мира, а точнее, на это тело.

– То есть в голове у него мысли на привычном ему языке, снаружи его говорят на нашем языке, а тело преобразует его мысли в речевую форму, доступную нам…

– И наоборот, – подхватил Кей. – Преобразует нашу речь в форму, доступную его… хм-м… доступную ему.

Так вот откуда взялись речевые обороты, которых они никак знать не могли, все эти их «пофиги» и «нафиги».

– Но ведь получается, что у Вельхеора в другом мире никаких языковых проблем также не будет! – зло сверкнул красными глазами Кельнмиир.

– Мы наконец-то начинаем подбираться к насущным проблемам… – пробормотал Ромиус.

– И какие же у нас насущные проблемы? – тут же спросил Кей.

– Найти способ вернуть Виктора в его мир, если он, конечно, захочет, и решить, что делать с Вельхеором.

– Уж я-то решу, что делать с этим засранцем, – скривился в злой ухмылке Кельнмиир.

Нужно будет непременно узнать, почему он так ненавидит Вельхеора. И задать еще миллион и один вопрос на другие темы, но…

Сейчас нужно задать вопрос самому себе. Хочу ли я возвращаться в свой родной мир?

Я никогда не вдумывался в понятие Родины, потому что в наше время Родина забывает о нас раньше, чем мы вспоминаем о ней. А сейчас я, возможно, впервые в жизни подумал о ней. Не о родном городе или стране, а о родном мире, в котором все понятно, а что непонятно, то хотя бы объяснимо. Безусловно, интересно изучать новый, совершенно незнакомый мир. Это захватывающе и завораживающе, но только если за спиной всегда остается Родина. Родное место, в которое всегда можно вернуться после длительного путешествия. Там враги, там друзья, там девушка… Девушка… не моя, конечно, девушка, но ведь все может быть… при условии, что я вернусь домой… Если я вернусь домой…

– Я хочу домой, – произнес я вслух громко и четко, а потом уже тише спросил: – И все-таки… есть вероятность того, что я еще когда-нибудь вернусь сюда?

– Конечно есть, – успокоил меня Ромиус. – Как и вероятность того, что ты отсюда никуда не денешься.

Тут уж я не знал, радоваться или огорчаться.

– Давайте наконец закончим праздные беседы и перейдем к делу! – вскочил с кресла Кельнмиир.

– Сядь, – спокойно произнес Ромиус, посмотрев на вампира, пережившего тридцать с лишним веков, как на нетерпеливого ребенка. – Сначала следует решить еще одну проблему.

– Какую?

Кельнмиир стал чем-то неуловимо похож на охотничью собаку, учуявшую спрятавшуюся в норе лисицу.

– Мне кажется, что кто-то из твоих учеников пытается преодолеть ментальную защиту этого помещения. Ты хорошо их выучил, он это проделывает весьма ловко…

– Я их этому еще не учил, – процедил Наставник, и стена в дальнем углу комнаты исчезла. Стал виден зал чуть меньше того, в котором находились мы.

За стеной стоял в забавной позе и делал странные пассы молодой человек в черной одежде, лица которого было отсюда не разглядеть. Он не обратил никакого внимания на исчезнувшую стену, из чего я сделал предположение о том, что стена стала прозрачной лишь с нашей стороны.