Можайский — 1: начало - Павел Саксонов

Очевидно, что сама постановка вопроса способна заставить поморщиться тех из «исследователей» истории фотографии, которые привыкли говорить о награждении Шевалье, ничего не сообщая об авторстве тех работ, за которые француз получил золотую медаль. Не правда ли: сейчас показалось бы странным, что кто-то получает награду за чужую работу и входит в летопись на чужом горбу. И хотя, разумеется, достижения господина Шевалье говорят сами за себя, и уже имея такие достижения за своими плечами, господин Шевалье, безусловно, вошел бы в историю и без всяких медалей Парижской выставки, но, тем не менее, произошло именно то, что произошло: награда была присуждена не автору работ, а человеку, который эти работы на выставку представил!

Спросите любого француза, знает ли он хоть что-то о Сергее Львовиче Левицком[87]? Можно уверенно утверждать — вплоть до пари на яйцо против тельца, — что каждый из спрошенных ответит отрицательно. Задайте этот же вопрос отечественным «исследователям»: если не все, то большинство из них точно, только пожмут плечами. А между тем, именно работы Сергея Львовича были теми, за которые господин Шевалье получил награду!

Предвидя, пусть с современной точки зрения и не вполне логичные, возражения наиболее дотошных «исследователей» — мол, без оптики Шевалье Сергею Львовичу не удалось бы сделать такие замечательные снимки, — подготовим заранее «вопрос на вопрос». Господа, не кажется ли вам странным то, что сами снимки эти сделал не кто-то из соотечественников прославленного французского физика, а человек, в общем-то, Франции чужой, хотя и проживший в ней какое-то время? Как могло получиться такое, что не французские мастера, а русский оказался автором победивших на выставке работ?

Ответ на этот вопрос лежит на поверхности и заключается в том, что Сергей Львович был не только фотографом. Подобно своему старшему современнику Грекову и младшему — Болдыреву, он был еще и прекрасным мастером, внедрявшим в жизнь свои собственные изобретения. Придуманный им метод наводки на резкость — используемый, кстати, до сих пор в крупноформатных аналоговых аппаратах, — а также — и тоже впервые в мире — внедренное им искусственное освещение при съемке (то самое изобретение, без которого немыслима в сложных условиях и современная фотосъемка) и стали именно тем, что вывели русского мастера на первое место, позволив ему опередить соотечественников Шевалье. Вот и получается, что оптика французского физика отнюдь не имела определяющего значения: работали-то с ней многие, но много ли толку было в ней, выражаясь языком современным, без инноваций Сергея Львовича Левицкого?

Полагаю, каждый из нас — и пишущий эти строки, и читающие их — с восхищением рассматривают фотографии, сделанные в море. Обилие современной техники для подводной съемки поражает воображение, а тех, кто и сам не прочь попробовать себя на ниве «подводного» фотохудожника, даже ошеломляет: выбор воистину непрост! Но многие ли знают, кто стал первопроходцем в этом деле?

Как это водится, в справочниках можно прочитать многое. Например, о том, что немец Вильгельм Бауэр[88] — конструктор подводных лодок, приглашенный в Россию и ставший основоположником нашего подводного флота — был первым из тех, кто сделал «подводный» фотоснимок. Было это в Кронштадте, а съемка происходила с борта подводного корабля. Вот только какое это имеет отношение к истории собственно тех аппаратов, которые используются непосредственно в море?

Можно прочитать о неудачных опытах в проведении подлинной подводной фотосъемки мистера Томпсона и мистера Кениона, проводившиеся ими в шестидесятых годах девятнадцатого столетия.

Можно прочитать о мистере Уильямсоне — американском режиссере экранизации 1913 года знаменитого романа Жюля Верна «Двадцать тысяч лье под водой». Эта экранизация запомнилась зрителям впечатляющим подводным миром, запечатлеть который позволило остроумное решение мистера Уильямсона, поместившего оператора в созданную по его заказу «сферу с окошками».

Можно прочитать о британском офицере, Фредерике Янге, в 1915-и году создавшем, как отмечается особо, «одну из первых» камер для подводной съемки.

Можно прочитать о господах Чарльзе Мартине — штатном фотографе журнала «Нэшнл Джиографик» — и Уильяме Лонгли — ихтиологе, — снимки которых подводного мира Карибского моря были опубликованы в американском журнале в 1927-м году.

Наконец, можно прочитать о том, что в 1930-м году французский оружейный завод, очень удобно располагавшийся в Тулоне, приступил к выпуску подводных камер для военных задач.

Но почему же справочники, словно — и в данном случае, можно сказать, буквально — в рты понабрав воды, ничего не пишут о Вячеславе Измайловиче Срезневском[89] — русском спортсмене, ученом, основоположнике научно-технической фотографии, создателе первого в мире ударопрочного фотоаппарата — того самого, с которым в свои путешествия отправлялся Николай Михайлович Пржевальский, — первого в мире фотоаппарата для аэросъемки и первого в мире водонепроницаемого фотоаппарата для подводных съемок? Возможно, потому, что Вячеслав Измайлович не слишком вписывается в концепцию, согласно которой все, хоть сколько-нибудь заметные достижения, к России не имеют ни малейшего отношения! А между тем, этому замечательному человеку принадлежит и еще одно конструкторское новшество, по достоинству, хотя и молчаливо, оцененное всеми астрономами мира — камера для регистрации фаз солнечных затмений!

К числу людей, память о которых насильственно истирается из нашего сознания, относится и Сигизмунд Антонович Юрковский[90]. Его изобретение — шторно-щелевой затвор — известно ныне по образцам, выпущенным — разумеется, без согласования и указания приоритета — английскими компаниями «Геррри» и «Торнтон Пикар» и немецкой «Герц». А можно ли представить современную фотографию, ее динамизм, ее полноту и жизненность, ее репортажную сущность, без этого изобретения?

Впрочем, для нас — автора и читателей — Сигизмунд Антонович интересен не только изобретением шторно-щелевого затвора, утвердившего основу моментальной фотосъемки, но и — даже в первую при этом очередь — тем, что именно с ним связано «проникновение» в российскую полицейскую среду научного — систематизированного — подхода к процессу фотосъемки преступников.

Вообще — и на этот раз совершенно справедливо — первенство в попытках систематизации опознавательной фотографии принадлежит английскому художнику и фотографу шведского происхождения Оскару Рейландеру[91]. В своей статье «Краткие советы по фотографированию преступников», опубликованной в Британском Фотографическом Альманахе за 1872 год, он — первым, насколько это можно судить — предложил вошедший позже в обычную и ставшую ныне привычной практику метод фотографирования задержанных в фас и в профиль. Решение в то время не столько очевидное, сколько смелое, ибо ни на каких статистически подтверждаемых выводах оно еще не базировалось.

Вторым — и тоже по праву знаменитое имя! — стал Альфонс Бертильон. Его система — бертильонаж — не только получила широкое признание, но и являлась наиболее эффективной при проведении опознаний вплоть до повсеместного внедрения методов дактилоскопии. При этом следует особенно отметить то, что созданная Альфонсом Бертильоном система полностью так и не отмерла. Именно она до сих пор лежит в основе словесных — составленных со слов очевидцев — ориентировок на розыск людей: не только преступников, но и безвестно пропавших — таких, присовокупить фотографии к делам о розыске которых почему-либо не представляется возможным.

Однако система Бертильона, прежде всего, лежала в плоскости антропологии. Именно это определило ряд свойственных ей специфических особенностей, в том числе — известную громоздкость непосредственно самих способов фотографирования, хотя, при всех ее недостатках, сопутствовавший ей и до мелочей продуманный принцип ведения картотечного учета сделал ее, вплоть до появления дактилоскопии, одним из самых совершенных методов опознания.

Тем не менее, к тому времени, когда — в 1883-м году — Альфонс Бертильон сумел впервые доказать эффективность своей системы, в России уже шла работа над систематизацией и разработкой единых правил опознавательной фотографии. Одним из первых, кто выступил в пользу такой систематизации, и был Сигизмунд Антонович Юрковский. Уже в 1884 году увидела свет написанная им статья «Фотографирование арестантов» и примерно тогда же стали знаменитыми его слова: «Опознавательная фотография — полицейский протокол с явно усовершенствованными паспортными приметами».

Как это ни парадоксально, но если у себя на родине господин Бертильон столкнулся с непониманием, с необходимостью в боях и на унизительных условиях доказывать работоспособность своей системы и продвигать ее в жизнь — и всё это при том, что полицейское ведомство во Франции было уже и развитым, и вполне современным, — то именно в России, где только-только начали осознавать необходимость реформирования полицейского дела вообще и сыска в частности, сразу же по достоинству оценили блестящие разработки французского криминалиста: уже с первых дней их существования их имели в виду и работали с ними и над их, насколько это было необходимым, усовершенствованием.