Предают только свои - Александр Щелоков

— Найдется что-нибудь выпить?

Андрей инстинктивно ощутил неладное. Линч был явно чем-то расстроен. Обычно сухой и сдержанный, он не позволял себе пить, когда был за рулем. Вывести его из равновесия могло только нечто чрезвычайное.

— Коньяк? Виски?

— Лучше водку, но ты ее не держишь, верно?

— Не держу.

— Тогда коньяк.

Линч взял стакашек и опорожнил его одним жадным глотком, словно старался залить пожар внутри себя. Руки его заметно дрожали,

— Что-то не так? — спросил Андрей осторожно.

— Все не так. Абсолютно все. Ты крепись, старина. Я приехал к тебе сообщать гадости.

Предисловие не сулило хорошего. Тем не менее Андрей не выдал встревоженности. В последнее время неприятности преследовали его, и он научился относиться к ним стоически.

Не дождавшись вопроса, Линч сказал сам:

— Зря мы с тобой ухлопали столько стараний.

Слово «мы», как понял Андрей, было предназначено для того, чтобы в неудаче он не чувствовал себя одиноким. Это заставило насторожиться еще больше.

— Ингибитор «Д» который мы достали, в Центре восторга не вызвал. По образцу установлено, что Диллер ничего не изобретал. Технология краденая. И ты знаешь у кого?

— У кого?

Голос Андрея звучал глухо. Он не знал, что и подумать и почему они так глупо бортанулись.

— В государстве, которое еще вчера было великим Советским Союзом. — Линч не скрывал ни злости, ни разочарования. — Некий инженер Рудольф Рогович из научного института «Октан» загнал по дешевке агентам Диллера «ноу хау» на целый ряд технологий. Инженера вычислили и взяли за задницу контрразведчики. Еще до того, как мы выслали образцы. Так что ударили мы по нулям, мистер Стоун!

— Подонок! — Андрей яростно стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

Линч посмотрел на него с грустью и налил себе еще виски. Проглотил, тяжко вздохнул. Сказал успокаивающе:

— Три к носу, старина. Рогович подонок — это ясно без слов. Но далеко не самый опасный. Давай простим его. Мужику и без того уже припаяли восемь лет. Сидеть ему, не пересидеть. Можно ли взять большее с нищего советского инженера? Тем более что самое крупное отродье ходит на свободе. Вспомни, как председатель Комитета государственной безопасности Вадим Бакатин отвез в американское посольство новинки технической разведки. Отвез с благословения главного могильщика государства Майкла Горби… Не зря говорят: предают только свои…

Андрей промолчал.

— Ладно, успокойся, — Линч придвинул к нему бутылку. — Выпей. И выслушай новость похуже.

— Ладно, бейте, — сказал Андрей обречено, но спиртного себе не налил.

— К американцам переметнулся генерал Веников. Об этом стало известно только вчера. В том, что он нас с тобой заложит, нет сомнения…

Андрей сидел не шевелясь, невидящим взором уставившись в окно. Новость ударила его с такой силой, что на какой-то миг отбила способность соображать.

— Ты слышал? — вынужден был переспросить Линч.

Андрей кивнул.

— Я приехал, чтобы срочно вывести тебя из-под удара. — Линч выдержал паузу. — Без промедления.

— Выходит, надо бросить все, закрыть дверь и уйти?

— Да, именно так.

— А вы сами?

— Дорогой коллега, я тронут, но для беспокойства обо мне у вас нет причин. На Побережье я живу восемнадцать лет и, как койот, знаю здесь все ходы и выходы… Мне главное — увести вас.

— Вдруг тревога ложная?

— Я понимаю тебя, Стоун. Но, увы, тревога настоящая. Мы уже с тобой потеряли державу, не стоит терять себя. Уж мы-то подобной участи не заслужили.

Андрей взял бутылку и налил себе виски. Спросил Линча:

— Вам?

— Немного.

Они выпили, глядя в глаза друг другу.

— Судя по всему, — сказал Линч, громко выдохнув, — ты был военным. Так? — И, не ожидая ответа, чтобы придать весомость своей догадке, сказал. — Я тоже. И всегда считал, что это нормально, когда решение, кому из нас умирать, кому оставаться в живых, принимали другие. Им принадлежало право приказывать нам: «Убей другого, погибни сам». И мы убивали и погибали. Во всяком случае, всегда были готовы убить и сгинуть по приказу. Потом я задумался: все ли здесь нормально? В древности вожди не посылали подчиненных на смерть, а вели за собой. Александр Македонский сам шел в бой в своих фалангах. И рисковал не меньше рядового всадника. Карл Двенадцатый был под Полтавой ранен. Кутузов в бою получил удар штыком в глаз. Наполеон сам всегда был на поле боя. И солдаты не задумывались, почему им надо идти в огонь. Сегодня право посылать на смерть других присвоили себе лицемеры. Они вырыли для себя бункера по обеим сторонам океана. В случае большой опасности они спрячутся под землей. Македонский, Карл Двенадцатый, Петр Первый отстаивали право на свою власть в боях. Сегодня власть требует, чтобы ее право на руководящие кресла защищали другие. Ты не задумывался, почему, когда три подлеца развалили великую державу, ни один райком компартии, ни один партком не опустел из-за того, что все ушли на фронт? Да потому, что те, кому мы даже не присягали, посадили нас всех в кучу дерьма. Горбачев, Яковлев, Лигачев — лжецы и подонки. Так не пора ли нам подумать и о себе?

— Похоже, что это так, — сказал Андрей, выныривая из глубины размышлений, — но…

— Стоун! Ты мне не веришь?! — делая открытие, почти радостно воскликнул Линч. — Тогда я скажу тебе два слова. «Львиный леопард», — Линч произнес это по-русски. — Я, признаться, такого зверя не знаю, но меня просили в крайнем случае назвать для тебя именно его…

«Львиный леопард»…

Один из последних дней в Питомнике Андрей и Корицкий провели на лесном озере. Захватив палатку и рыболовные снасти, они махнули в самую глушь, где рыба одинаково охотно клевала на мотыля и опарыша, на личинку стрекозы и просто отрезок красной виниловой проволоки.

Они устроились на крутом берегу среди зарослей ольхи, забросили удочки и лежали на мягкой траве, делая вид, что никаких дел, никаких забот для них не существовало и не существует.

— Я сам володимирский, — говорил Корицкий. Говорил, нарочито нажимая на оба «о. — Мы из духовных. И я горжусь тем, что коренной русич. А вообще-то мы, русские, подрастеряли свое величие. Право, подрастеряли. Гордость утратили. Язык портим. Говорим не на русском, а черт знает на каком тарабарском жаргоне. Названий русских городов не уберегли. Многих слов не сохранили. Сейчас скажи, что мой пращур ушкуйником был, так, пожалуй, из десяти русских все десять и не поймут, о чем я. А ведь когда-то слово звучало серьезно. „И бысть их, — писал летописец, — двести ушкуев, и поидоша вниз Волгою рекою, и взяша ушкуйники оные Кострому град разбоем…“

Корицкий замолчал.

Они лежали на теплой земле и смотрели в небо, по которому текли белые легкие тучки. И это беззаботное созерцание вернуло обоих в пору детства, когда в каждом изгибе облаков люди умеют угадывать то очертания дракона, спрятавшегося за камнями, то тигра, приготовившегося к прыжку. Вот и сейчас одно из облаков, тяжелое и мохнатое сверху, стало выгибаться книзу, принимая вид сказочного чудовища.

— На кого оно похоже? — спросил Корицкий.

Андрей понял, что они думали в тот момент об одном и том же.

— На медведя, — ответил он весело. — Или скорее на льва…

— Не угадал, — Корицкий ответил с мальчишеской веселостью. — Это львиный леопард.

— Такого чуда не знаю, — признался Андрей. — Вы шутите.

— Нисколько. Потому как вы не бывали во Владимирской губернии. А там с давних пор на гербе рисовался чудо-зверь, стоящий на задних лапах. «Львиный леопард», — объяснял нам учитель. И я воспринимал это как должное. У нас — володимирских — все свое, все исконное. Когда подрос и учился в Москве — уже усомнился. Стал выяснять. Прочел описание старых русских гербов у Винклера и узнал, что на владимирском червленом щите именно львиный леопард. Так в старинной геральдике называли льва, который стоит на задних лапах и повернул морду на зрителей. Если лев изображен в полный профиль, то он остается львом. Так вот львиный леопард во всей красоте изображался на уездных гербах губернии. А названия у нас какие! Вязники, Киржач, Меленки, Суздаль, Муром, Юрьев, Судогда… Вы вслушайтесь: Ме-лен-ки… Что-то исконно русское, такое, чего и объяснить не могу. Или Юрьев. Сейчас его некоторые зовут Польским. А ведь это неверно. Краков — это город польский. А наш Юрьев — ПольскОй!

— Я не догадывался, Алексей Павлович, — сказал Андрей, что вы такой…

Он запнулся, не зная, как воспримет его слова и Корицкий.

— Отчизник, хотите сказать? Ревнитель России? Тогда говорите без стеснения. Хоть и затаскали у нас болтуны слово «патриот», не обращайте внимания. У меня это чувство не позолота на коже, а качество внутреннее. Скажу больше, именно это и о позволяло мне служить России, когда порой невмоготу было видеть зверства дяди Джо, а я все же служил. Не ему, а своей России. Верил, она отряхнет с себя перхоть и воссияет…