И горы смотрят сверху - Майя Гельфанд

трясет своими кулачищами, а дети, напуганные, прижимаются к матери. – А ты? Что ты умеешь делать, кроме как языком молоть? – и он схватил обожженные ладони Залмана, в жизни своей не державшие ничего тяжелее Талмуда.

Но мальчишка рассвирепел не меньше старика, рывком высвободил руки и закричал, нагло глядя Ханоху в лицо:

– Социализм предполагает работу без помощи капиталистов, общественный труд при строжайшем учете, контроле и надзоре со стороны организованного авангарда, передовой части трудящихся!

– Господи, опять заученные фразы. – Ханох бессильно опустил руки. – Послушай меня, мальчик, – продолжил он уже спокойнее, – я тоже когда-то был молодым. И я тоже считал, что могу перевернуть мир. Что могу заставить солнце светить по ночам, а звезды – мерцать днем. Но такого не бывает! Пойми ты, бедные всегда будут бедными, а богатые будут богатеть. И это – закон жизни. Ты его не изменишь, ты должен с ним смириться.

Все замолчали. В комнате повисла тяжелая тишина. Слышны были только треск горящих дров в печке и скрежет кошачьих лап о деревянный пол.

– Вот меня давно такой вопрос интересует, – сказал вдруг Залман, по-хамски развалившись на стуле, – вот вы, евреи правоверные, свинину не едите? Нет? А почему, можно поинтересоваться?

– Да бог с тобой, Залман, – сказала Двойра, – что ты несешь такое? Ты что, с ума сошел, что ли?

– Не сошел я с ума, – буркнул он, – а ты помолчи, баба. Ты свинину ела, я тебя спрашиваю?

– Да что с тобой? Не ел никто из нас свинины, – ответила Хана.

– Не ели, – он торжественно обвел взглядом собравшихся, – ага.

– А ты, можно подумать, ел, – усмехнулся Ицик, оторвавшись от своей работы – он, как обычно, мастерил, по своей привычке низко согнувшись над столом.

– Представь себе, ел. И очень мне это понравилось.

– Господи! О, либер гот! – всплеснула руками Хана. – С ума сошел!

– Ты, бохерецел[43], язык-то свой укороти, – предостерег его Ханох, – как бы хуже не было.

– А вы мне тут не угрожайте, – ощерился Залман, точно волчонок, – мы пуганые. Мне вас бояться нечего. И свинину жрать буду, потому что Библии я вашей больше не верю.

– Что?!

– А то! Надоели вы мне. Не верю вам больше. Ни вам, никому другому! – задыхаясь, закричал Залман. Он посмотрел на маленькую Лилечку и встретил испуганный, застывший взгляд.

– А социалистам, значит, поверил? – заорал Ханох.

– Поверил. Потому что они – за правду. За народ! А вы… вы, вы! – вы злобный капиталист! Буржуй! Враг! Мы будем душить вас, когда придем к власти! Без пощады и без жалости! Мы, мы, мы! – «Господи, что же я делаю? – в панике пронеслось в голове у Залман. – Господи, останови меня!»

– Вон! – заорал Ханох так, что стены задрожали. – Вон из моего дома, бесстыдник! Чтоб ноги твоей здесь не было, тварь неблагодарная!

– Вот только придем мы к власти. Мы, социалисты! – («Что я говорю!») – Вот тогда и посмотрим, кто кого из дома погонит! Вот тогда и увидим! Вы меня еще попомните, – («Все кончено».) – Я вас уничтожу. Клянусь, – мстительно прошипел Залман, схватил шапку и выбежал из дома, чтобы не возвращаться сюда больше никогда. Тяжелая, зловещая тишина повисла в комнате.

* * *

«…Практические работы должны быть начаты немедленно. Они распадаются на подготовительные и военные операции. К подготовительным относится поиск всякого оружия и всяких снарядов, подыскание удобно расположенных квартир для уличной битвы… Затем к подготовительным работам относятся немедленные распознавательные, разведочные работы.

Затем, не ограничиваясь ни в каком случае одними подготовительными действиями, отряды революционной армии должны как можно скорее переходить и к военным действиям. Каждый отряд должен помнить, что, упуская сегодня же представившийся удобный случай для такой операции, он, этот отряд, оказывается виновным в непростительной бездеятельности, в пассивности, а такая вина есть величайшее преступление революционера в эпоху восстания, величайший позор всякого, кто стремится к свободе не на словах, а на деле».

Духов закрыл книгу В. И. Ленина и отложил ее в сторону. В его голове уже созрел план убийства Пухова. Здоровой рукой он начертил на бумаге план резиденции чиновника. Тайная команда, куда входили молодые революционеры, вела слежку за Пуховым. По правилам конспирации был создан специальный шифр. Культя вел специальную книжечку, куда записывал свою остроумную выдумку:

Леонид Иванович – 5 рублей 25 копеек

Алексей Захарович – 3 рубля 76 копеек

Игнатий Давыдович – 6 рублей 12 копеек.

Шифр был хитроумным: под первыми буквами вымышленных фамилий скрывал он подпольщиков. Леонид Иванович – он же Лев Истратов; Алексей Захарович – Айдар Заманбеков; Игнатий Давыдович – сам Иван Духов. Суммами же он обозначал парольный номер, который обязан был присвоить себе каждый член организации. Позже, когда начали появляться телефонные аппараты, в небольшом пока количестве, под паролем стал скрываться телефонный номер.

Залман Ицикович был человеком умным и честолюбивым. Он понимал, что его талмудического образования недостаточно для настоящей революционной борьбы, поэтому все силы своей пламенной души бросил на поступление в университет. Привыкши трудиться над фолиантами, он без труда вызубрил математику, выучился рисованию и черчению, сносно знал географию и физику. Жил он теперь на попечении Духова, а точнее всей революционной ячейки, в прогнившем затхлом подвале. Подкармливали его кто чем мог, приносили теплые вещи и книги.