Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков. - Василий Васильевский

Итак, если вместе с Англянами и Датчанами служили в Варангии Германцы, то под этими Германцами нужно понимать Французов, людей Французского языка, точно так же, как /149/ под «секироносным и кельтическим народом» — γένους πελεκυϕόρου καὶ Χελτικοῦ, — о котором говорится у Никиты в другом месте (р. 342, 22). Далее, если мы припомним, как тесно были соединены в XII веке Франция и Англия, если припомним, что в самой Англии некоторое время господствовал французский язык, и что, наоборот, к Англии принадлежали французские земли на материке, то нам не будет необходимости прибегать к каким-либо сложным разысканиям о том, могли ли быть и были ли когда Французы членами Варангии: некоторые члены варяго-английской дружины могли называться [373] с таким же правом Французами, как и Англичанами, хотя господствующим языком среди Варягов до самого турецкого завоевания был язык английский. Это последнее обстоятельство мы узнаем от Кодина, сочинение которого о придворных должностях и обрядах Византийского двора относится уже к XV столетию. «Варанги (во время трапезы) восклицают императору многие лета на своем отечественном языке, то есть, по-английски, и при этом, ударяя своими секирами, производят шум» (de officiis Cpolitanis, p. 57): πολυχρονίζουσιν — κατὰ τὴν πάτριον — γλῶσσαν αυτῶν, ἤγουν Ίγκλινιστί. По сочинению Кодина можно изучать значение варяжской дружины в последние времена византийской империи; но мы не считаем нужным идти так далеко. Видно, что в его время Варанги были только дворцовой стражей, лейб-гвардией, то есть, что значение их сузилось против первоначального смысла, соединявшегося с этим термином в XI столетии. Приводим одно замечание Кодина, которое возвращает нас к исходной точке нашего исследования: «В древности, когда императорский отряд состоял из шести тысяч человек, каждые пятьсот человек стояли под отдельным знаменем» (р. 48): ἦν μὲν οὖν πάλαι συνήθεια, ὅτε ἡ τοῦ βασιλέως σύνταξις ἦσαν έξακισχίλιοι, ἦσαν καθ' ἓν ἓκαστον ϕλάμουλον πεντακόσιοι.

Эти шесть тысяч человек императорского особого войска и суть, по нашему мнению, те шесть тысяч Русских, о которых говорилось у армянского историка, — то царское отборное войско, которым командовал лично император Роман Диоген под Хелатом, — другими словами: те παραμοναὶ, которые не имеют коней, или та смена (τὸ ἀλλάγιον), о которой говорится у самого Кодина. Древность, к которой относится существование шеститысячного корпуса, есть конец X и начало XI столетий.

Повторим вкратце содержание нашего исследования.

Из византийских и арабских источников мы знаем, что /150/ в 988 году из Руси отправлен был в Византию вспомогательный военный корпус. Армянский современный историк определяет его численность в 6000 человек. Вслед затем [374] мы постоянно встречаем Русских как участников в войнах империи, преимущественно на азиатской границе и в южной Италии. Там те, и прежде всего и чаще всего, история и сага локализирует Варягов, так что необходимо предполагать какую-либо связь между теми и другими. Под Варягами XI столетия обыкновенно разумеют скандинавских Нордманнов. Но уже самая численность варяжского корпуса, определяемая тем, что 3000 Варягов на походе в Грузию составляют только часть корпуса, дает повод усомниться в справедливости этого мнения. Критический разбор скандинавской саги убеждает нас в том, что роль Нордманнов в Византии сильно преувеличена, даже извращена позднейшими слагателями саг, что, напротив, в песнях скальдов XI столетия слово «Варяг, Вэринг» имело другое значение, не прилагалось к Нордманнам, или прилагалось не к одним Нордманнам. Пребывание Гаральда Гардрада в Византии совпадает, правда, с появлением слова «Варанги» в византийских источниках; но Гаральд прибыл в Греческую землю из Руси, в одно время и вместе с Русскими сражался с Сарацинами Сицилии и Азии, а там где является отдельно от Русских со своим скандинавским отрядом, он и его отряд по византийским источникам называются не Варангами, а другим специальным термином. У самых скальдов Вэрингами названы те люди, которые охраняли особу императора, ослепленного Гаральдом, а по прямому указанию историка Пселла, это были Тавроскифы, то есть, Русские. Итак, Варягами были Русские. Если мы рассмотрим с этой точки зрения все византийские и южно-итальянские упоминания о Варягах (до конца XI века), то не только не найдем прямых противоречий такому предположению, но напротив, при этом предположении многое в истории становится проще и в источниках яснее. Прежде всего, нам становится понятно, почему нигде и никогда (в XI столетии) имя Русских не встречается наряду с Варягами, а либо одно, либо другое, или у одного писателя Русские, а у другого — на том же месте Варяги. Нам становится понятным, почему, например, Скилица слово «Русские», которое читается у Атталиоты, заменил словом Варяги. Но самое главное, [375] современные свидетели и первоначальные источники для византийской истории XI века суть Пселл и Атталиота. У первого слово /151/ Варяги не встречается ни разу, но совершенно ясно и отчетливо в соответствующей роли выводятся на сцену Русские. Атталиота же прямо употребляет слово «Варяги» и «Русь» как синонимические. После этого нам оставалось только обратить внимание на способ выражения документальных источников, современных Пселлу и Атталиоте. Мы увидели, что в четырех хрисовулах два слова, Варяги и Русь, соединяются особенно тесным образом; они всегда стоят нераздельно — с тем только различием, что впереди ставится то одно, то другое; что эти два слова в грамотах выражают одно целое, противоположное Сарацинам, Франкам, Немцам и Англичанам. Одним словом, византийский официальный язык употребляет выражения: «Русь-Варяги, Варяго-Русь».

Все это, взятое вместе, убеждает нас в том, что Варягами назывался в XI столетии русский корпус, отправленный Владимиром в конце X века и, очевидно, существовавший непрерывно; из среды этого корпуса были и те императорские телохранители (лейб-гвардия), которые именуются также «Варягами» — в тесном смысле. Одна заметка, читаемая у Кедрина и Скилицы, могла бы подать повод к предположению, что было некоторое различие между Варягами в обширном смысле и Варягами, составившими охранную стражу императора. Но выражение, что Варяги, находившиеся во дворце императора, были кельтический народ, очень неопределенно, противоречит другим показаниям Скилицы и Кедрина и, по всей вероятности, составляет позднейшую глоссу. Тем не менее, мы все-таки не считаем возможным устранить вполне скандинавских Нордманнов из предполагаемого состава варяжского корпуса и варяжской дружины. Скандинавы приходили в Константинополь чрез Россию, где они составляли наемную дружину Русских князей; как в Киеве, так и в Византии, они служили вместе с Русскими, но в Цареграде были еще менее многочисленны, чем в Киеве или Новгороде, составляли только небольшую часть варяго-русского корпуса и дружины. Мы думаем, что и те Скандинавы, которые ушли в Византию в [376] 980 году от князя Киевского Владимира, сначала рассеянные по разным местам, после могли поступить в состав корпуса, организованного чрез восемь лет. Мы думаем, наконец, что самое имя Варягов по своему происхождению принадлежит скандинавскому северу, но пришло в Византию из Киева. В Киеве наемниками были Скандинавы, и они называли себя Вэрингами; /152/ имя сделалось обычным и для Русских, так что и русские союзники и наемники в Константинополе стали называть себя Варягами, а по-гречески — Варангами.

С конца XI века начинается прилив в Византию Англо-Саксов. Совершенно отчетливые свидетельства Ордерика Виталия дают возможность определить как время появления Англо-Саксов в византийской армии, так и эпоху, когда они из простых союзников и наемников сделались Варягами в тесном смысле, то есть, императорскими телохранителями. Это случилось незадолго до первого крестового похода. Поворот к западу, начавшийся с утверждением в Византии новой династии Комнинов, выразился в замене русских православных людей людьми запада.

Вопрос о византийских Варангах, по нашему мнению, требовал нового и подробного исследования. Но его важность заключается, как мы убеждены, в нем самом, то есть, в существовании постоянной, живой и осязательной связи между Русью и Византией, а чрез нее — с азиатским Востоком и европейским Западом в продолжение всего XI столетия. Мы только в виде догадки указали на возможность объяснять более положительным и наглядным образом некоторые литературные явления именно существованием такого рода связей. Это — тема, которая принадлежит не нам, но для нас вполне достаточно, что от тех, кому принадлежит вопрос о литературном общении Востока и Запада, мысль наша не встретила осуждения и порицания. Быть может, и русская археология и нумизматика должны будут принимать в расчете пребывание русского шеститысячная корпуса на сарацинской границе в Азии. Что касается отношения, в каком вопрос о византийских Варангах находится к вопросу о русских Варягах и о начале Русского государства, то мы уже отчасти высказали [377] свой взгляд, несмотря на обет воздержания, принятый в начале. Мы думаем, что скандинавская теория происхождения Русского государства до сих пор остается не поколебленною, и что те, которые пытались поколебать ее, потерпели заведомую неудачу. Она покоится, главным образом, на двух столпах: на именах Русских князей и на названиях Днепровских порогов, которые все-таки остаются не славянскими, несмотря на разные попытки ненаучной филологии объяснить их по-славянски. С наукой мы не хотим быть в противоречии и, думаем, не находимся.