Фея Семи Лесов - Роксана Гедеон

– Читаю, сударь, – с достоинством ответила я.

– Да это же просто неприлично!

Я молча смотрела на гостя. Ну и болван же он! Читать Вольтера – неприлично!

– Вы следуете дурной моде, – нравоучительным тоном заявил он, – а мне бы не хотелось, чтобы моя жена прослыла вольтерьянкой.

– Не понимаю, почему вы не скажете этого своей жене. Я, как мне кажется, не обязана следовать вашим вкусам.

Он смотрел на меня удивленными глазами.

– Вы ничего не знаете, мадемуазель? Прочтите, в таком случае, письмо от вашего отца – оно все прояснит…

Я поспешно вскрыла продолговатый голубой конверт. «Милая Сюзанна, – писал отец, – податель сего письма и есть тот самый человек, которого я имел в виду в нашем последнем разговоре. Надеюсь, вы оцените его по достоинству. Прошу вас следовать его указаниям – они полностью согласованы со мной. Нежно целую…»

Конверт выпал у меня из рук.

– Так вы – мой жених? – спросила я в ужасе. И повторила: – Вы?

На мгновение в глазах у меня потемнело. Это же надо, найти такого жениха! И что имел в виду отец, говоря, что герцог «довольно молод»? Господи ты Боже мой, неужели о замужестве с таким человеком я мечтала? Ну, хорошо, пусть ему сорок лет. Но был бы он красив, остроумен, ловок… Кажется, мне лучше было бы никогда не выходить из монастыря!

– Да, мадемуазель, я буду вашим женихом, – проговорил герцог, с какой-то подозрительностью вглядываясь в мое лицо. – По крайней мере, я стану им уже послезавтра, когда в Ренне состоится наша помолвка. Но вы, похоже, вовсе этому не рады?

– Не рада? – переспросила я машинально. – Чему тут радоваться! Я еще не сошла с ума…

Потом до меня дошло, что я говорю не то, что принято высказывать вслух.

– Так завтра? – спросила я. – В Ренне?

– Послезавтра, мадемуазель, – отвечал он, явно уязвленный.

Мысли у меня путались. Помолвка состоится через два дня! Мне совсем не оставляют времени на раздумья, сразу пытаются связать какими-то обязательствами. Несомненно, в этом видна решительность моего отца. Что я могу этому противопоставить?

– Так вы поедете? – спросил герцог. – Или осмелитесь ослушаться отца?

Я молчала, опустив голову. Ослушаться отца! Как я могу его ослушаться, если в глубине души боюсь его. Это был давний страх бедной тосканской девочки, внушенный ей блестящим суровым вельможей. Отец всегда был так строг, так непреклонен со мной, никогда не допускал нежности, ласки. В сущности, он был для меня чужим человеком, и я не питала к нему никаких чувств, кроме робости. Последние шесть лет моей жизни прошли так, как того желал отец. И у меня еще не было сил для сопротивления.

– Так вы поедете? – снова спросил герцог. Я тяжело вздохнула.

– Да, сударь. Что же мне остается!

Звучала музыка, сад был расцвечен огнями иллюминации. Весь цвет бретонской аристократии, собравшийся под крышей нашего реннского особняка, веселился, распивал шампанское, радовался моему счастью…

Сверкающие наряды дам и залитые драгоценностями одежды мужчин, казалось, в десять раз усиливали сияние множества хрустальных люстр. Сегодня был день моего обручения, и в мои обязанности входила роль хозяйки дома, хотя на торжестве присутствовала моя мачеха. Это был мой дебют в свете. Я училась развлекать разговором капризных дам и кавалеров, любезно расточать улыбки и казаться приятнейшей из хозяек.

Июньская жара, кажется, не спадала и к вечеру. В своем тяжелом платье из белоснежного бархата я чувствовала себя не совсем хорошо, и охотно бы сбросила отделанное сверкающей диасперовой нитью фолетте. Даже белый флёрдоранж, украшавший мои волосы, – и тот был влажен.

– Милочка, вы так разрумянились! – заметила моя мачеха, – потрепав меня по щеке. – Сразу видно, как вы счастливы!

Мачеха сегодня была в хорошем настроении. Наверно, потому, что любовница отца маркиза Соланж де Бельер осталась в Париже и не присутствовала на помолвке.

Мне все твердили нынче, что я очень красива и выгляжу, как счастливая невеста. Честно говоря, слишком несчастной я и вправду себя не чувствовала. За три дня я несколько попривыкла к герцогу де Кабри, и он казался мне непривлекательным, но вполне сносным. От общения с ним я не получала никакого удовольствия, но находила, что если разговаривать с ним пореже, то это вполне выносимо. В конце концов, не у всех же мужья – юные красавцы.

– Что ты знаешь о герцоге де Кабри? – спросила я у Маргариты. – Может быть, что-нибудь можно узнать от его прислуги?

– Какая там прислуга! – ворчливо отозвалась Маргарита. – У него один несчастный-разнесчастный лакей, которому уже третий месяц герцог не платит жалованья.

– Так предложи лакею денег, он все и выложит.

– Я тоже так думаю, мадемуазель… С завтрашнего дня этим делом я непременно займусь.

Маргарита, мягко говоря, неодобрительно относилась к намерению моего отца выдать меня замуж за герцога, утверждая, что брак с такой каракатицей – настоящий позор для принцессы де Тальмон.

Старая маркиза ради праздника надела на себя фамильные драгоценности, напудрилась, нарумянила щеки, хотя всегда говорила, что румянец на лице шестидесятивосьмилетней женщины выглядит более чем странно. Она все время улыбалась, словно говорила:

– Вот видите, я еще кое-чего стою!

Выглядела она еще очень хорошо для своих лет – быть может, это так казалось из-за ее необычного оживления.

– Милая моя девочка, – сказала она мне, чуть не плача, – как бы мне хотелось увидеть твоих детей! Тогда бы я спокойно умерла.

– Что вы, тетушка, – сказала я, целуя ее, – говорить о смерти еще рано. Вы так прекрасно выглядите.

– Правда? Я тоже так думаю. Но, дорогая моя, в молодости я была первой красавицей Бретани! Это кое-что значит. А сколько во мне было кокетства! Да, теперь такие женщины почти перевелись…

Отец, в отличие от старой маркизы, был как всегда сдержан, хотя одет изысканней обычного. Он поменял парик на прическу «ан до де лань», усыпанную пахучей рисовой пудрой, и явился на праздник в великолепном бархатном камзоле с пышными манжетами и белоснежным воротом из кружев. Я слышала, как он говорил моему жениху.

– Эта мода – проклятие нашего времени. И когда только пропадут эти всевозможные букли, кружева и привычка посыпать волосы пудрой?

Глядя на них, я вдруг вздрогнула от неожиданной мысли: мой отец и жених были почти ровесниками. Отцу исполнилось сорок восемь, герцогу де Кабри – сорок один…

Я была в саду. Церемония помолвки должна была начаться через час, и я решила немного отдохнуть. Здесь было прохладно и тихо. Я хорошо видела, как по лестнице спускаются и поднимаются кавалеры под руку с дамами.