Темный ангел одиночества - Инна Бачинская

Даже в цокоте каблуков его имя: Ев-гений, Ев-гений, Ев-гений… Гений.

Она не сразу заметила сидящую на скамейке женщину. Юнона замерла – она готова была поклясться, что парк был пуст еще минуту назад и на скамейке никто не сидел. Редкие снежинки пролетали в голубоватом свете фонаря с разбитым стеклом, скамейка утопала в нетронутом сугробе, дорожки к ней протоптано не было. На скамейке неподвижно сидела женщина в белой норковой шубе – Юноне был виден ее профиль. По-прежнему летел косо снег; он мягко ложился на короткие рыжие волосы женщины. Она сидела, опираясь на ажурную спинку, всматриваясь в догорающий закат. Короткий нос, вздернутый подбородок.

Юнона поднесла руку к горлу, сглотнула. Ей стало жарко – она неуверенно переступила на месте. Расстегнула шубу. Сделала шаг к скамейке и позвала:

– Марта?

Женщина на скамейке осталась неподвижной. Пугающе неподвижной. Юнону снова окатило жаркой волной.

– Марта?! Ты?!

– А Евгений знает? – пробормотала она.

Вот-вот, Евгений! Самое главное, конечно! Евгений! Болевая точка. Выстраданный, долгожданный, вымоленный у судьбы, у неба, у Бога. Придет сегодня… и останется. До утра. Хоть так. Пока так, а потом… посмотрим! Уж она, Юнона, сумеет привязать. Незаметно, исподволь. Свобода? Конечно, дорогой, как тебе удобно, я же понимаю. Челночные рейсы туда-сюда – конечно, тебе нужно одиночество, свой чертов кабинет, своя чертова настольная лампа, ночные бдения, задернутая штора… ты человек творческий… сиди, смотри в стенку, ковыряй в носу, сочиняй. Крепкий чай в большой керамической кружке, коньяк в серебряной рюмке… Эстет.

Пишет. Сочиняет. Творит. Ковыряет в носу. Иногда ей хотелось заорать: «Эти твои гребаные высоколобые романы никому на фиг не нужны!» Но Юнона мудрая женщина – пиши, дорогой, это так… тонко! Удивительно! Грандиозно! Гениально!! Даже больно глазам, ушам, и скулы сводит… Последнее – про себя. Я тебе не блаженная Марта! Это – тоже про себя. Улыбчивая, молчаливая, незаметная, со своей мерзкой рассеянной улыбочкой, бездельница, иждивенка, вечная содержанка… Первый муж, крутой мужик с волчьим взглядом, оставил на беззаботную жизнь и вовремя… как бы это… изобразить поделикатнее… подставил лоб под бандитские пули конкурентов. Или что там у них произошло? Взрывчатка? Не важно.

Что они все в ней находили? Евгений говорил, что она леди. Тонкие пальцы, рассеянный взгляд, бледный рот…

Леди Марта. Ненавижу! До сих пор. Навсегда.

Я не такая! Я личность – жадная, нетерпеливая, сильная. Я совсем другая. Я… я… истребитель слабых! Победительница. Юнона. Протягиваю руку и беру. А ей в руки шло само… всю жизнь пруха.

Тут еще вопрос… вопросик… висит в воздухе. Зачем он тебе? Со своими ночными бдениями, убогими, никому не нужными книжками, скукой, депрессиями, капризами… Красив. Да, не отнимешь. До того красив, что сердце сжимается. От голоса по телефону боль в сердце и спазм в животе. Зачем? А зачем мне квартира в центре? Итальянская мебель? «Лексус» последней модели? Затем. Евгений – штучная работа, любимое дитя природы и обстоятельств. Хочу! Протягиваю руку осторожно, медленно, как к поющей птице, и – хвать! Теперь не вырвется! Да с таким даже по улице пройтись! А связи! Литературная тусовка, местные дворяне, снобы и бездельники всех мастей; а темы для разговоров – без словаря не суйся. Элита. Статус. Порода. А она, Юнона, – банкир. Леди-деньги, и в гробу она видала всех этих бездельников. Презирать-то презирает, а вот поди ж ты… бывает у них, посещает, радуется вниманию и приглашениям. С трепетом объясняет про проценты и вклады. Чувствует глубокое моральное удовлетворение, когда зовут. Вхожа. Имя у нее классное, спасибо матушке. Когда представляется: Юнона, сразу интерес во взгляде, удивление – надо же! Простого человека Юноной не назовут. И всякие попытки опуститься до Юны или Ноны пресекаются на корню. Юнона – и баста!

А эта… блаженная Марта… И ведь дура дурой! Юнона прекрасно помнит – молчит, смотрит, улыбается, а все на задних лапках. Марточка, посмотри! Марточка, как по-твоему? Марточка то, Марточка се. Давно нет, а торчит занозой и ноет…

Евгений говорил, она приносит удачу. Амулет. Талисман. Оберег.

Ненавижу! До сих пор. Навсегда. Себе-то можно не врать.

Они смотрели друг на друга. Юнона, сцепив зубы, та, другая, с неровной рассеянной улыбкой. Горел фонарь с разбитым стеклом, летел косой снег. Умирал запредельный закат. Троицкие колокольни растворились в сумерках, от золотой луковицы осталась слабая светлая точка. Вот… сейчас исчезнет. Исчезла! Теперь – ночь.

Откуда же ты взялась, Марта?

– Марта… ты… как… – Жалкий лепет. – Где ты?! – Глупее не придумаешь.

Где она может быть, как, по-твоему?

– А Евгений знает? Ты… я часто думала… Да, я тебя не любила, но, честное слово! Да скажи ты что-нибудь! – выкрикнула Юнона в отчаянии.

Марта приветливо кивнула и встала. Шагнула из круга света в темноту и пошла в глубь пустого темного парка и через минуту слилась со снегом в своей белой шубе, а Юнона осталась. Замерзшая, она сидела на скамейке и смотрела вслед Марте, никого уже не видя. Наконец с трудом поднялась – колени сковало холодом. Сунула ледяные пальцы в широкие рукава. О Марте напоминали лишь следы в светлом круге – короткая птичья цепочка, невидимая за его пределами. Глухая тишина, летящий снег, пустой парк.

Бред! Это же бред! Этого просто не может быть! Да что же это…

Кажется, она что-то сказала… Что? Не вспомнить. Какое-то слово… шевельнулись губы… слово… может, имя? Юнона. Да! Она сказала «Юнона»! Да! Или… нет?

Юнона вышла из парка в сияющий город – городские шумы, автомобили, толпа – и с удивлением поняла, что плачет. Огни фар и уличных фонарей расплывались, искрили, подмигивали. Лицу было холодно. Она нашарила в сумке мобильный телефон. И сказала, стараясь не всхлипнуть:

– Женя…

Она назвала его Женей! Непозволительная вольность, граничащая с кощунством. Он – Евгений. Так у них принято в семье. С самого первого вздоха – Евгений. Принято бабкой, урожденной… как ее? Черт бы вас всех подрал! Что ей, Юноне, до них? И что им до нее? Ах, Гекуба!

– Женя, я, кажется, заболела…

– Что-нибудь серьезное?

Глубокий теплый бас Евгения, вполне, впрочем, равнодушный, завибрировал в ухе Юноны. Знакомой волны и трепетания в членах не последовало. Что-нибудь серьезное? Это как понимать? СПИД? Заворот кишок? Что в его понимании серьезное? Крамольное раздражение зрело внутри. Не все выдерживают общения с гениями.

– Да так, пустяки. – И с неким неосознанным злорадством повторила: – Женя… Женя, мы не сможем увидеться сегодня. – Вот тебе! Не Евгений, а Женя.

Он помолчал. Кашлянул.

– Ну, что ж… Тогда до завтра? Звони. Поправляйся, Юнона.

Отбой. Коротко, безразлично. Ну и зачем он тебе?

– Твоя проблема в том, что ты хищница! – говорила задушевная подружка Зося, спокойная, как бегемот, мать двоих отпрысков, счастливая домашняя хозяйка. Бывшая вышивальщица бисером. – Тебе нужно поймать, придавить, поставить сверху ногу. Причем если сопротивляется – больше кайфу. А мужчина должен быть мужественным. Твой Евгений… ну что ты в нем нашла? На него ногу не поставишь. И знаешь почему? Не потому, что он сильный, а потому что он никакой. А тебе кажется, он сопротивляется, и это тебя заводит. А ему никто не нужен, и в этом его сила. Он позволяет быть рядом с собой, а если ты исчезнешь, он не заметит. А гонору, гонору! Сноб несчастный, аристократ! Еще неизвестно, какой из него аристократ!

Муж Зоси Савелий – главный редактор местного издательского дома «Арт нуво», и Зося прочитывает все дамские романы, как отечественные, так и зарубежные, которые издаются под его руководством. Юноне казалось, Зося жила не столько здесь, в нашей реальности, сколько в литературной. Жизни она почти не знала за неширокой надежной спиной любящего Савелия, а то, что она все-таки знала, было почерпнуто из вышеупомянутого источника. Не смейтесь! Источник не хуже любого другого – богатые плачут, хорошие бедные парни выигрывают миллион, золушки всех мастей ловят принца, а потом живут долго и счастливо, и так далее, и тому подобное. Скажете, не бывает? Еще как бывает! Зося уверена, что бывает. Зося – специалист в этих делах. Евгений ей не нравится, и она вовсе не считает его принцем, несмотря на происхождение, в которое не верит. А кроме того, бездельник!

– Чем он зарабатывает себе на жизнь, а? – рассудительно спрашивала Зося. – Чем? Скажи, чем? Его писаниями на хлеб не заработаешь. Наоборот! Савелий говорил, он издает книжки за свой кошт, а откуда дровишки? Неужели ты? – Она подозрительно смотрела на подругу. – Ты? А ты читала хоть что-нибудь? Это же невозможно продраться… Это же… Савелий говорит, крутой субъективизм и дешевая инфантильная псевдофилософия! А ведь мужику уже за сорок! Вечный мальчик! А внутри пусто.