Сталин и «русский вопрос» в политической истории Советского Союза. 1931–1953 гг. - Владимир Кузнечевский

7 мая 1954 г.

Теперь, товарищи, хочу ответить на некоторые вопросы. Спрашивают насчет «дела» врачей, а также о судьбе врача Тимашук, по письму которой началось это дело. Заявление Тимашук использовали провокаторы. Она не виновата, написала заявление из честных побуждений. Нельзя же за это человека наказывать. Она хороший врач, и она хотела хорошего. Дело врачей – это позорное дело, да и некоторые другие дела не лучше. Взять, к примеру, Виноградова. Это крупнейший профессор, он всех нас лечил до ареста и теперь, после такой неприятности, я с ним встречаюсь, он оказывает мне помощь в лечении, хотя я и редкий пациент, огорчаю врачей. (Бурные аплодисменты.) Во время съезда партии, когда я уже читал на него показания, он пришел меня лечить. Я ему верил. Но что я мог сделать как член Президиума ЦК? Нам рассылают показания, в которых говорится, что предъявляются такие-то обвинения. Человека арестовали. Потом он сам признался. А в чем? Есть анекдот, что он признался в том, что написал «Евгения Онегина». (Смех.) Это было точно таким признанием.

Думаю, что такие позорные «дела» больше не повторятся. Спрашивается, как могли возникнуть такие «дела», почему врагам удалось состряпать липовые дела и расправляться с честными людьми? Одной из причин является то, что враги партии и народа Берия и Абакумов втерлись в доверие к товарищу Сталину и, глубоко маскируясь, пытались использовать органы МВД – МГБ против партии и правительства. Это врагам часто удавалось потому, что в Президиуме ЦК, особенно в последнее время, не было должной коллегиальности.

Надо сказать, что основой возникновения этих позорных дел является возведение культа личности. Не все еще осознали, какое это зло для партии. Я говорю свое мнение и знаю мнение товарищей по Президиуму ЦК. Мы считаем, что во вред товарищу Сталину неимоверно был раздут культ личности товарища Сталина. Товарищ Сталин действительно является большим человеком, гениальным марксистом. Но даже таким людям нельзя давать таких прав, какими он пользовался. В результате этого мы имели «дело» врачей и «ленинградское дело». Товарищ Сталин вызывает Абакумова, дает ему указания, тот что-то докладывает. Никто из членов Президиума, кроме Берия, не имел права вызывать Абакумова или взять под сомнение то, что пишет Абакумов, взять под сомнение протоколы допросов, которые он представляет. Мы же не допрашивали преступников.

Здесь некоторые обвиняют т. Козлова и других. Если т. Козлов отвечает, то я в большей степени отвечаю за «ленинградское дело», чем Козлов.

Вы обвиняете Андрианова. У него были ошибки, но нельзя все свести к Андрианову. Нужно понять, что если бы он не стал выполнять указаний после решения о ленинградских руководителях, то его бы сняли, наказали и, может быть, исключили бы из партии. Ведь было записано, что они враги народа. Значит, надо было новому руководству делать из этого выводы и относиться к ним, как врагам, и делать соответствующие выводы к тем, кто с ними работал. Ведь нельзя же делать так, как ректор университета т. Александров. Что он здесь заявлял? Вот, говорит, Презент мне не нравится, приказали назначить на работу, но я не назначил и не буду назначать. Дорогой товарищ, за такое отношение вас можно исключить из партии, не за Презента, конечно, а за то, что не выполняете решения, не подчиняетесь государственной дисциплине.

Товарищи, если у нас не будет дисциплины, не будет партии (аплодисменты), не будет государства. (Аплодисменты.) Мы не можем так относиться, как т. Александров, который проявил полное непонимание партийной и государственной дисциплины. Вы выступили как анархист: «выбираю, что мне нравится, провожу, что нравится, а что не нравится – не провожу». За такие дела во время гражданской войны, во время Отечественной войны расстреливали. Вы это должны понять.

Некоторые товарищи начинают шарахаться в другую крайность, не понимают, в чем заключается коллегиальность и по каждому, даже пустячному вопросу требуют решения. Были заявления такого рода: «Вот он такой-сякой, позвонил мне по телефону и требует выполнить, а ведь решения нет, как же я буду выполнять». Если, товарищи, мы дойдем до такой глупости, то бюро обкома, горкома, райкома партии будут ходить с протоколами и упрашивать: смотрите – мы записываем коллегиально, видите – вот вам бумажка, решайте. Надо исправлять ошибки, но не терять при этом головы, проводить продуманно. Нужно учитывать обстановку, которая была в то время. Нужно учитывать, что было решение ЦК, был приговор, был суд здесь, в Ленинграде. Если бы я работал здесь, то думаю, что я меньше глупостей сделал бы, но я бы тоже поверил. (Аплодисменты.)

Конечно, надо иметь разум. Если бы т. Андрианов не был карьеристом, а более вдумчивым, более партийным, он мог бы не допустить этого дела. В последние годы товарищ Сталин в результате болезни часто менял свое мнение, у него часто менялись настроения. В поведении товарища Сталина в последнее время, вследствие высокого кровяного давления, появлялось немало странностей, чрезмерная подозрительность и раздражительность. Этим пользовались авантюристы типа Берия и Абакумова. Андрианов тоже писал гнусные записки, подливал горючее. Он также сыграл плохую роль в этом деле. Если бы он попытался трезво оценить обстановку и правильно доложить, то это «дело», может быть, и не возникло бы.

В связи с этим уместно вспомнить такой случай. В конце 1949 года товарищ Сталин предложил мне переехать на работу в Москву. Он тогда мне сказал: «Товарищ Хрущев, плохие у нас дела в Москве и Ленинграде. Очень озабочена партия. В Ленинграде провал, там оказались враги народа». Товарищ Сталин верил в то, что в Ленинграде орудовали враги. «В Московской организации Попов провалился, – говорил товарищ Сталин. – Смотрите, что он творил. Видимо, придется Вам перейти в Москву. Надо, чтобы Ленинградская и Московская организации были верной опорой партии. Вам придется перейти в Москву». Я говорю: «С большим удовольствием. 13 лет проработал на Украине, надо и честь знать». (Смех. Аплодисменты.)

Через некоторое время, после переезда в Москву, товарищ Сталин присылает мне анонимное заявление, написанное в адрес лично Сталина. В этом заявлении написано, что Попов является заговорщиком, что с ним в заговоре заодно некоторые секретари райкомов, называют фамилии, указывалось, что Попов готовит в Москве переворот с целью захвата власти. Стоило мне, прочитав это заявление, сказать товарищу Сталину, что заявление серьезное, надо проверить, сразу было б поручение Абакумову провести следствие и было бы новое дело. Но я, признаюсь, грешен, затянул ответ. Я считал, пусть переварится, уляжется у него, у товарища Сталина, впечатление от этого письма. Через некоторое время он спрашивает меня: «Я передавал письмо относительно Попова, как ваше мнение?» Я говорю: «Это больной какой-то написал. Разве можно поверить, что Попов готовит заговор, это чепуха!» – «А как секретари райкомов?» – спрашивает т. Сталин. – «Секретари райкомов есть хорошие, есть плохие». – «Значит, ничего нет?» – «Нет, – отвечаю, – я не верю. Попов дурак, но что он не заговорщик, в этом никакого сомнения нет». Больше к этому вопросу тов. Сталин не возвращался.

Думаю, что у товарища Сталина был разговор с т. Андриановым о бывших ленинградских руководителях. И если бы так поступил Андрианов, никакого бы дела не было. Это точно. Здесь могут сказать: значит, Андрианов является главным виновником. Думаю, что такого вывода нельзя делать. Андрианов, конечно, карьерист. Он видел, что у Сталина кипит, что у него возникают подозрения в результате доклада Абакумова. Андрианов вместо того, чтобы трезво оценить и взвесить ответственность за свои слова, начал подбрасывать горючего, начал подогревать. Он посылал немало гнусных записок, в этом он гнусный человек, оказался плохим коммунистом, хотя он и член Центрального Комитета партии. В этом его большая вина. Вы скажете, следует за это исключить Андрианова из партии и наказать его. Я думаю, что этого не следует делать. Если за ленинградские дела наказать Андрианова, то, ей-богу, вы скажете – вот нашли с кого спросить. Уж вы себя лучше накажите. Вы больше имели возможности подать свой голос. Надо небольшой холодный душ принять, спокойно оценить обстановку с тем, чтобы, исправляя ошибки и глупости, не допустить новых ошибок, новых перегибов.

Центральный Комитет партии принял свое решение. Но, товарищи, пусть каждый из нас соображает, анализирует, как его лучше выполнить, как лучше исправить ошибки. Нам нужно, чтобы каждый коммунист сделал правильные выводы из этого правильного решения, которое принято Центральным Комитетом в интересах партии, которое еще больше укрепляет Ленинградскую партийную организацию и партию в целом. (Аплодисменты.)

Пересматривая дела об исключенных из партии, надо эту работу проводить вдумчиво, чтобы принять правильное решение и восстановить тех, кто этого достоин. Приведу такой пример. В связи с ленинградским делом снят с работы и осужден Куприянов – бывший секретарь ЦК Карело-Финской республики. Узнав, что его арестовали по ленинградскому делу, я сказал т. Руденко: «Прошу пересмотреть дело Куприянова». Он через несколько дней говорит: «Надо подумать». – «Что же тут думать, – спрашиваю, – мне хорошо известно, что он арестован по ленинградскому делу». – «Верно, – говорит т. Руденко, – по ленинградскому делу, но он в лагере снюхался с преступниками, с белогвардейцами, он разговаривает там языком бандитов, белогвардейцев». Тов. Руденко правильно ставит вопрос. Если он быстро пошел на сговор с белогвардейцами, нашел общий язык с классовым врагом, то у него нутро гнилое. Его давно надо бы из ленинградского «дела» исключить, гнилой человек оказался. А разве других Куприяновых нет? Есть. И у вас они есть. Поэтому, товарищи, будьте осторожны. Большая ответственность лежит на всех нас.