Повернуть судьбу вспять - Анастасия Вихарева

На самом деле ничего человеческого в них не было, только живые глаза, сама тень обычно была расплывчатой. Но иногда они приобретали едва уловимую знакомую форму.

Почему то к ней они никогда не приближались, лишь изредка — и сразу наползал туман, в который Любка проваливалась. Как тот, который показали волшебники. Наверное, тени тоже боялись Голлема. Или ее саму. Никто, кроме Любки и младенцев, не видел их. Поэтому она тоже не обращала на них внимания, принимая людей, как есть — и никогда не рассказывала. А иногда даже забывала, как до сегодняшней ночи. Если не развлекались, они тоже не замечали человека, проскакивая иногда через человека, словно это не их не существовало в природе, а людей.

Видеть их Любка стала недавно, после того, как избавилась от страха перед Голлемом. Сразу после того, как волшебники посоветовали ей подумать о зубах.

Сама мысль напасть на кого-то вынудила ее внимательнее относиться к тому, что происходит вокруг. Так бывает: смотришь на человека и пытаешься понять, что им движет. И вдруг стала замечать некоторое поле, а потом и духов. Она почему-то даже не удивилась, как будто знала, что такая субстанция есть. А после увидела и тех, которые жили в доме. Темная тень, точно такая же, как иногда вселялась в отчима, опустилась на мать — и внезапно Любка почувствовала в себе силу, когда мать замахнулась на нее кочергой, собираясь ударить. Сама по себе мать была маленькой, она переросла ее, теперь мать едва доставала ей до глаз. И когда она схватила ее руку и спокойно вынула кочергу, поднеся к лицу, удерживая другой рукой, мать испугано присела. «Замахнись еще раз — и ты об этом сильно пожалеешь!» — предупредила она то существо, которое управляло матерью.

Сказала спокойно и холодно, так что удивилась сама… И получилось.

Мать, конечно, долго ругалась, обзывала и посылала повещаться, но слова она пропускала мимо ушей, понимая, что ужаленное существо не могло вести себя иначе. Мать и сейчас срывалась, хватаясь за полено — и тут же останавливаясь, едва заметив ее усмешку. Поставить духа на место оказалось не так уж и сложно.

И вдруг тени начали выползать отовсюду — здорово напуганные.

Обступили, но не приближались…

Теперь она видела их постоянно. Удивительно и необычно — наблюдать за ними было интересно. Во сне она не только видела их, но и слышала — они вдруг становились как самые настоящие плотские существа. То кукарекали из подполья, то пытались стянуть и стягивали одеяло, или старались ухватить за ноги и за руки, то пытались позабавиться, укладываясь спать с матерью и отчимом. Любка обратила внимание, что мать и отчим сразу просыпались и начинали шептаться между собой, а потом скрипела кровать. А иногда снова выползали из всех щелей, и как будто уплотнялись, особенно когда в дом приходил кто-то новый, то устраивая пир, а иногда драку. Но стоило протянуть руку, как она проваливалась в пустоту. Схватить их не получалось, они вытягивались, убираясь восвояси — и она не могла их удержать. Днем, чтобы увидеть их, оказалось, лучше смотреть не мигая. Стоило мигнуть — и они тонули в мареве. Даже в темноте, понять, что они рядом, без специального внимания можно было только по глазам.

Многие люди часто становились объектом их насмешек, когда они седлали его, и ехали к кому-нибудь. Когда приходила Нинкина мать, в доме начиналось, не пойми что…

Вернее, объяснить-то Любка это как раз могла, но только не понимала как такое возможно. На всякий случай — береженого Бог бережет! — уходила из дому. Тени вдруг начинали хлестать мать и себя не то плетками, не то щупальцами, и она вдруг вся сжималась и начинала лебезить перед Нинкиной матерью. То, что ее бьют, она не чувствовала, а пересмешники между тем не только били ее, но и ползали перед тем, кто к ним приехал на Нинкиной матери. А когда все уже валялись, он подходил к самому страшному существу в доме — не то, чтобы страшный, он редко выходил, и сам иногда на отчиме ездил, — и они обменивались любезностями, а потом пристраивались к отчиму и к Нинкиной матери сзади, щупая и дергаясь, будто получали удовольствие.

Сначала Любка чувствовала стыд, краснела и отворачивалась, пытаясь образумить мать, или стыдилась и ее. И каждый раз ей указывали на дверь. А потом, когда поняла, что духи тут как бы ни при чем, что они лишь показывают, что происходит на самом деле, смотреть на духов ей показалось даже забавным. И однажды она рассмеялась. А когда спросили, не стала скрывать, что зудит в уме у каждого. Ей, конечно, попало и от матери, и отчим по-человечески перекрестил пару раз ремнем, не хватаясь за ножи и топоры, но Нинкина мать перестала ходить в гости, да и мать теперь старалась держаться от нее подальше. Так Любка поняла, что страшного в них ничего нет.

Ничего плохого ни Любке, ни Николке они не делали. Наоборот, с Николкой старались поиграть. Он их уже не видел, но отвечал, сразу же переставая капризничать — с веселым настроением садился или рисовать, или доставал машинку и катал ее по дому. Любка даже не пыталась его успокоить, если он устраивал скандал — быть с нею означало остаться без духов. Он мог кататься по полу, суча ногами и час, и два, и три.

Но то свои, а тут чужие. Страшновато…

Тишка перебрался на кровать, усаживаясь на ноги. Сразу стало спокойнее. Кошек странные тени любили, часто гладили, заманивая мышами. Любка решила, что не плохо бы объясниться и с этими духами, чтобы не смели приходить во сне. Она расслабилась, стараясь погрузиться в состояние, при котором у духов появлялось тело. Четверо стояли у кровати, придумывая гадости, две грелись на печке, и самый старший и плотный расхаживал по дому, внезапно пиная стены и поднимая пол с одного конца еще выше.

И вдруг все заволновались, изба сразу стала чужой и пустой, а после этого, лишь на мгновение, появилось то самое существо, о котором Любка только что вспоминала — осмотрелось и исчезло, не скрывая зловещей ухмылки.

Любка вздрогнула, вскочила, бросившись к окну. И сразу заметила отчима, который топтался на повороте.

Прямо напротив был перекресток, на котором дорога от старого дома выходила на дорогу от дома быта до подстанции. Нинка и ее мать жили от поворота через дом.

Любка мысленно по привычке подумала, что пора бежать к матери, и тут же вспомнила, что неделю назад внизу сделали запоры. Если монтеры не знали, что мать в доме быта, обычно, в час, они закрывали ее и открывали утром в полшестого. Время было уже позднее, должны были уйти.

Любка сразу успокоилась, усмехнувшись — про дом отчим пока ничего не знал.

Он как-то странно топтался на перекрестке. То пятился, то делал несколько шагов вперед, то поворачивался…