Махавира - Александр Поехавший
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он скинул меня у ближайшей станции метро. Первоцвета Санкт-Петербурга как я думал — это чёрно-белое. Но такое только на периферии города, у его самых начал. Я уже знал, что в центре будет только серый, серость, сырость, старость.
Мне понравилось в подземке: будто попал в будущее, где люди перемешаны с роботами. Я спросил случайного где выгоднее всего выйти с туристической выгодой. Он сказал, что на Невском проспекте. Я впервые услышал про эту улицу. Что можно было успеть посмотреть за вторую половину дня в этом колхозе. Очень много народу на выходе в свет, никогда не видел такой бесконечно шатающейся толпы. Я не знал в какую сторону выгоднее повернуть и не ошибся: пошёл к реке.
Всё что нужно и не нужно разглядел, увидал и забыл. Люди постоянно шли. Не было и секунды, чтобы где-нибудь стало пусто от человека. Столько народу и всем плевать друг на друга, чем больше — тем смачнее.
Я просто скинул выдёргивающий суставы рюкзак и сел на набережной: с пяти утра только сейчас присел, когда уже темнело. Пошёл противный дождь, хуже нет ничего, чем дождь во время автостопа. Я ненавидел тот дождь, потому что не знал, где лечь спать, находясь в самом центре города.
Я залез под арочное укрытие, я смутно чувствовал, как умираю: а когда умираешь тогда и ничего не хочется. Не хотелось возвращаться в метро, ехать на какую-либо конечную станцию ветки, и потом ещё идти как можно дальше от ненормальной толпы. Опять разбивать лагерь на сырой и холодной траве. Поздним вечером я сдвинулся с мёртвой точки и пошёл вдоль домов, высматривая потенциальную возможность забраться на крышу, я хотел переночевать в палатке, так сказать, не отходя далеко от достопримечательностей, а на следующий день пойти в другую, противоположную сторону.
На мою сексуальную ориентацию повлияли генные нарушения, гормональный сдвиг ещё в утробе. После сотрясения мозга, его анатомическое строение изменилось, и удар пришёлся на область, отвечающий за центр возбуждения. Сбой ещё сильнее укоренился из-за дополнительной встряски от высокого падения на асфальт правым виском. Женщины с самого начала половой зрелости перестали быть обычными, как для всех и каждого. Они стали живым сокровищем, ведь они обладали такой сочной жопой, созданной только для приёма внутрь кое-чего очень горячего и расширяющего гладкие стенки нутра.
Опять хлынул дождь, я ввалился в случайный подъезд. Сел на лестницу. Откуда ни возьмись вышел юноша дагестанец, я кавказцев по чертам лица легко отличал: кто ингуш, кто осетин и другие. У него была кожа белее, чем у меня. И как и у всех выходцев оттуда имелся дерзкий вид. Они уже рождались такими. В этой книге всегда уважали Дагестан.
Это оказалось самым недорогим общежитием города для всех желающих. Я познакомился с этим парнем. Он общался, как преступник, я очень хорошо слышал, когда к произношению человека наедине примешивалась вина за что-то противоправное. Только два человека могли искреннее беседовать и открыться друг перед другом, чтобы доверять. Когда подмешивается третий зарождается толпа и возникает маскарад.
Я поведал ему всё как было: я в отпуске и странствовал на попутках. Он сообщил, что нельзя снять кровать для ночлега, ибо кто собирал деньги уже давно дома. Мне спонтанно захотелось спросить его ради чего он приехал из тёплой республики сюда и ради чего он вообще жил. Он ответил, что в этом мире его всегда интересовали только деньги. Это был прекрасный ответ: честный и незамысловатый. Я попрощался и направился к выходу из подъезда. Этот дагестанец сбежал с лестницы, догнал меня и схватил за лямку, сказал, что я могу поспать на его кровати, а он типа сам выспался и просто посидит на кухне. Такие чувственные моменты очень запечатлялись. Я не мог осознать, зачем ему это было надо: жертвовать своим сном ради меня.
Он пожарил мне яичницу с картошкой. Кухня набивалась людьми, всё такое старое и истасканное, столько людей мусолили все эти вещи днём за днём. Спальня была под завязку забита двухъярусными койками. Ради чего все эти люди терпели такую жизнь в таком мерзком клоповнике, но зато в центре самого Санькта-Пенетробурга.
Я принял душ и лёг на нижнюю койку дагестанца.
Секунды не прошло, как я проснулся. Этот странный парень действительно просидел на кухне всю ночь пока я спал. Он стоял напротив и разглядывал мой паспорт. Это было дико: он так великодушно принял меня, как гостя и так просто залез в мою сумку и вытащил оттуда документ. Возмущённый его скверным поведением я решительно вынул из его рук всё, что там не должно было быть согласно кодексу чести Кавказа, он позорил свой народ. С ним был подельник, но уже русский. Мне показалось, что они подозревали, что я мент засланный. Хотелось поскорей покинуть это место.
Мы вышли на основную улицу. И тот, кто русский вытащил мобилу. Я сразу легко почувствовал, что эта вещь была добыта преступным путём: от неё пахло человеческим бессознательным. Я купил этим парням полторашку фирменного дорогого лимонада. Мне неловко было сразу сваливать, и мы немного прошлись и дошли до дворцухи.
Я поблагодарил дагестанца за кров и пищу, пожелал ему денежных успехов и направился в противоположную сторону опять по Невскому. Мне очень понравились старые дома, всё такое живое. На уроках литературы в школе этот город постоянно мелькал во всех этих книжонках, что нас насильно заставляли учить. Я был единственным учеником за всю историю существования школы, у кого по литре за год всегда был трояк. Училка была настолько помешана на русской литературе, что заставляла писать по каждому произведению сочинение-рассуждение. Я никогда не занимался этим несуразным бредом. Как можно было выносить хоть какое-то самое малое суждение по поводу письменных мыслей из головы другого человека. Я просто терпеть не мог русскую прозу, а стихи так и вообще не считал за искусство.
Невский проспект закончился, а может только начался. Я оказался в Александро-Невской лавре. В столовой для прихожан ценник не особо, но четыреста рублей за кровать для паломника оказалась непомерно и неадекватно дорогой.
Но я заплатил за то и за другое. Как прекрасно было оказаться без рюкзака и без тяжести, которая очень раздражала всё бесцельное путешествие. Всегда хотелось просто выкинуть этот проклятый и неприподъёмный домик на плечах.
Я спросил куда ехать,
