Приключения Тома Сойера (пер. Ильина) - Марк Твен

— Ну?

— Ну в общем, старый мистер Джонс надумал нынче всех удивить, да только я подслушал, как он сегодня свою тайну тетеньке рассказывал, так что теперь это уже и не тайна никакая. Все ее знают — и вдова тоже, хоть и притворяется, что это не так. А мистеру Джонсу требовалось, чтобы Гек непременно был здесь, потому что без Гека и тайна его не тайна, понимаешь?

— Да какая же тайна-то, Сид?

— А про то, как Гек грабителей до дома вдовы проследил. Я так понимаю, мистер Джонс собирается всех поразить, но только ничего у него не выйдет.

И Сид, чем-то очень довольный, хмыкнул.

— Сид, это ты все разболтал?

— Какая разница — кто? Кто-то проговорился — и ладно.

— Сид, во всем нашем городе есть только один человек, способный на такую подлость. Ты бы на месте Гека удрал с горы и никому о грабителях даже не закинулся. Ты только на гадости и способен, а когда кого-то за доброе дело хвалят, так тебе это хуже ножа. Вот, получи — и не надо меня благодарить, как говорит вдова, — и Том, пару раз съездив Сиду по уху, пинками вышиб его из комнаты. — Иди, пожалуйся тетеньке, если смелости хватит, — завтра еще получишь!

Несколько минут погодя гости вдовы расселись за большим обеденным столом, а с десяток детей за приставленным к нему сбоку маленьким, как это было заведено в то время и в тех краях. Мистер Джонс произнес короткую речь, в которой поблагодарил вдову за оказанную ему и его сыновьям честь, добавив, впрочем, что есть и еще один человек, скромность коего…

Ну и так далее, и тому подобное. Тайну об участии Гека в событиях той ночи он обнародовал самым драматическим образом, на что и всегда был большим мастером, однако удивление, которое она вызвала, было по преимуществу поддельным и выражалось не так шумно и многоречиво, как то могло бы произойти в обстоятельствах более счастливых. Впрочем, вдова довольно умело изобразила изумление и осыпала Гека такими хвалами и выражениями благодарности, что он едва не забыл и о почти нестерпимых неудобствах, которые доставлял ему новый костюм, и о совершенно нестерпимых, кои испытывал он, став предметом всеобщего внимания и всеобщих восторгов.

Затем вдова объявила, что собирается приютить Гека под своей крышей и дать ему образование, а когда у нее появятся свободные деньги, она поможет Геку начать какое-нибудь скромное собственное дело. Такого шанса Том упустить не мог. И потому сказал:

— А Гек в этом не нуждается. Он и сам богат.

Одна только благовоспитанность помешала гостям встретить милую шутку Тома одобрительным смехом, которого она более чем заслуживала. Вследствие чего шутка эта была встречена неловким молчанием. Нарушил его опять-таки Том:

— У Гека есть деньги. Вы в это, может, и не верите, но деньги у него есть — и немалые. Не надо так улыбаться, я могу их вам показать. Подождите минутку.

Том выскочил из гостиной. Сидевшие за столом переглядывались, заинтересованно и недоуменно. На Гека же все посматривали вопрошающе, но он точно язык проглотил.

— Что это нашло на Тома, Сид? — спросила тетя Полли. — Он… ах, с этим мальчиком ничего заранее не угадаешь. Я никогда еще…

Закончить тетя Полли не успела, потому что вошел, сгибаясь под тяжестью двух мешков, Том. Он высыпал на стол груду желтоватых монет и сказал:

— Вот — что я вам говорил? Половина Гека, половина моя!

От этого зрелища у всех перехватило дыхание. Какое-то время все смотрели на золото и молчали. Затем прозвучало единогласное требование объяснений. Том объявил, что объяснения он дать может — и дал. Рассказ у него получился долгий, но до крайности увлекательный. Все слушали его, как завороженные, никто рассказчика не перебивал. Когда же Том закончил, мистер Джонс сказал:

— А я-то думал, что смогу удивить вас, да куда уж мне. По сравнению с этим, мой сюрприз сущий пустяк — готов признать это первым.

Деньги пересчитали. Их оказалось двенадцать тысяч долларов с лишком — больше, чем каждый из присутствовавших видел хоть раз в жизни, хотя собственность кое-кого из них стоила намного больше.

Глава XXXV

Гек вступает в шайку благопристойных людей

Читатель наверняка сообразил уже, что неожиданное обогащение Тома и Гека весьма и весьма взволновало обитателей городка Санкт-Петербург. Столь гигантская сумма, да еще и наличными, представлялась им почти немыслимой. О ней говорили, ее вожделели и восхваляли, пока это нездоровое возбуждение не пошатнуло рассудок многих из тамошних граждан. Каждый «дом с привидениями», какой только нашелся в Санкт-Петербурге и соседствовавших с ним городках, разобрали в поисках скрытых сокровищ по досточке и только что не срыли до основания — и проделали это не мальчики, но мужи: в том числе, и мужи серьезные, нимало не романтические. Тома же с Геком, где бы они ни появлялись, встречали с почтительностью и восхищением и все смотрели им в рот. Мальчики как-то не помнили, чтобы их высказывания представлялись прежде такими уж весомыми, ныне же каждое их слово сберегалось в памяти людской и многократно повторялось, — оба явно утратили способность совершать заурядные поступки и произносить обыденные речи, более того, изучение прошлого обоих позволило отыскать в нем явственные метины неординарности. Городская газета даже напечатала их краткие биографии.

Вдова Дуглас положила деньги Гека в банк под шесть процентов, а судья Тэтчер, исполняя просьбу тети Полли, сделал то же с деньгами Тома. И у мальчиков появился доход попросту неимоверный — по доллару каждый будний день и еще по полдоллара в воскресенья. Столько получал сам священник, вернее сказать, столько ему было обещано — как правило, собрать такие деньги с прихожан не удавалось. В те незатейливые давние времена, мальчик мог за доллар с четвертаком в неделю получить стол и кров, да их же хватило бы еще и на ученье, одежду и стирку оной.

Между тем, судья Тэтчер проникся к Тому изрядным уважением. Он говорил, что обычный мальчик не смог бы вывести его дочь из пещеры. А когда Бекки строго по секрету рассказала отцу, как Том лег за нее в школе под розги, судья приметно растрогался; Бекки попросила его не судить Тома строго за отъявленную ложь, посредством которой он избавил ее от наказания и навлек таковое на себя, и судья с немалым пылом заявил, что то была благородная, великодушная, возвышенная ложь — ложь, достойная того, чтобы войти в историю бок о бок с прославленной правдой Джорджа Вашингтона о топоре! Бекки показалось, что ее отец никогда не выглядел таким величавым и статным, как в ту минуту, когда он, расхаживая по комнате, вдруг остановился, притопнул ногой и произнес эти слова. Она прямиком отправилась к Тому и передала их ему.

Судья Тэтчер надеялся, что из Тома выйдет великий юрист или великий полководец. Он сказал, что добьется приема мальчика в Национальную военную академию, а после Том сможет закончить самую лучшую в стране юридическую школу, дабы подготовиться к любой из этих карьер, если не к обеим сразу.

Что же касается Гека, богатство, свалившееся на него, и то обстоятельство, что он попал под покровительство вдовы Дуглас, открыли перед ним двери лучшего общества — вернее сказать, заволокли его в эти двери, пинками загнали в них, — и попав туда, Гек изведал страдания почти невыносимые. Слуги вдовы умывали его, чистили и причесывали, укладывали спать на безучастные простыни, лишенные хотя бы одного пятнышка, которое он мог прижать к сердцу и назвать другом. Есть ему приходилось ножом и вилкой, а к ним прилагались еще и салфетка, и чашка, и тарелка; Геку приходилось учиться по книжке, посещать церковь; разговаривать он должен был так благовоспитанно, что слова утратили для него всякий вкус, в общем, куда бы он ни поворачивался, его ожидали тюремные решетки и путы цивилизованности, которые связывали несчастного по рукам и ногам.

Три недели он мужественно сносил эти страдания, а в один прекрасный день вдруг взял да и исчез. Встревоженная вдова двое суток повсюду разыскивала его. Городок переполошился, Гека искали и там, и сям и даже прошлись в поисках его тела тралом по дну реки. Утром третьего дня Тому Сойеру пришла в голову мудрая мысль: осмотреть сваленные за брошенной скотобойней старые бочки, и в одной из них он обнаружил беглеца. Гек провел в ней ночь, и теперь он, позавтракав украденными где-то объедками, с большим удобством покуривал. Он был немыт, нечесан и облачен в те самые лохмотья, что придавали ему столь живописный вид в счастливую пору его свободы. Том вытащил его из бочки, рассказал, в какие хлопоты он поверг городок и попросил вернуться к вдове. Лицо Гека утратило выражение мирного довольства, тень меланхолии легла на него. Он сказал:

— Не говори мне об этом, Том. Я попробовал, не получилось — и не получится. Не для меня это, Том, не привык я к этим штукам. Вдова — женщина хорошая, добрая, но мне такой жизни не вынести. Она поднимает меня утром всегда в одно время, заставляет умываться, потом меня причесывают, черт бы их всех подрал. Спать в дровяном сарае она не позволяет, а эта их проклятая одежда — она ж меня душит, Том, сквозь нее почему-то и воздух не проходит, и такая уж она, чтоб ее, чистенькая, что я ни сесть, ни лечь, ни повернуться в ней не могу — а уж с крыши погреба я, кажется, год как на заду не съезжал. Да мне еще и в церковь таскаться приходится, сидеть там и потеть, а я их паршивые проповеди на дух не переношу! Мух там ловить нельзя, табак жевать тоже. И ходи все воскресенье в обувке! Ест вдова по звонку, спать ложится по звонку, встает опять же по звонку — все как по нотам расписано, разве может живой человек такое снести?