Круглый год с литературой. Квартал второй - Геннадий Красухин

27 МАЯ

– Почему ты шинель бережёшь? —Я у папы спросила. —Почему не порвёшь, не сожжёшь? —Я у папы спросила.Ведь она и грязна, и стара,Приглядись-ка получше,На спине вон какая дыра,Приглядись-ка получше!– Потому я её берегу, —Отвечает мне папа, —Потому не порву, не сожгу, —Отвечает мне папа. —Потому мне она дорога,Что вот в этой шинелиМы ходили, дружок, на врагаИ его одолели!

Конечно, эти стихи рассчитаны на ребёнка и обращены к нему. Но вслушайтесь в их мелодию, в эти какие-то капризные повторы: «Я у папы спросила»-«Я у папы спросила», «Приглядись-ка получше»-«Приглядись-ка получше», «Отвечает мне папа»-«Отвечает мне папа». Ждёшь, повторения строки и в последнем четверостишии: «Что вот в этой шинели»-… Но не будет повтора. На капризное «почему?» следует жёсткое, взрослое «потому»: «И его одолели». «Его» – врага. Тем и дорога отцу старая дырявая шинель, что в ней ходили на врага «и его одолели»!

Физически ощущаешь, как притихла, услышав такое, девочка, которую папа ласково называет «дружок». Притихла, задумалась, смотрит на старую шинель новыми глазами!

Ясно, что такая манера не характерна для Барто или Михалкова. Да, эти стихи принадлежат поэту другой стилевой направленности: они выражают голос серьёзного ребёнка: «Мама спит, она устала… / Ну и я играть не стала! / Я волчка не завожу, / А уселась и сижу. / Не шумят мои игрушки, / Тихо в комнате пустой, / А по маминой подушке / Луч крадётся золотой. / И сказала я лучу: / – Я тоже двигаться хочу. / – Я бы многого хотела: / Вслух читать и мяч катать. / Я бы песенку пропела, / Я б могла похохотать. / Да мало ль я чего хочу! / Но мама спит, и я молчу. / Луч метнулся по стене. / А потом скользнул ко мне. / – Ничего, – шепнул он будто, / – Посидим и в тишине!»

По этой неповторимой интонации всегда опознаешь Елену Александровну Благинину, родившуюся 27 мая 1903 года. Думаю, что серьёзность интонации её стихов для детей, отсутствие всякого намёка на игривость отразили судьбу их автора, несчастливую и нелёгкую.

Она училась в Высшем литературно-художественном институте им. В.Я Брюсова, в котором учился и её муж Георгий Николаевич Оболдуев, очень своеобразный поэт-конструктивист, который вместе с несколькими другими литераторами создал Союз приблизительно равных. Такие вещи советская власть не поощряла. В 1933 году Оболдуев был арестован по обвинению в антисоветской пропаганде и в 1934-м на три года выслан в Карелию. Как бывший ссыльный мог по возвращению жить не ближе 101 километра от столицы. Жил в Малоярославце, Александрове, Куйбышеве. Был мобилизован в 1943 году. Воевал во фронтовой разведке. После войны они с Благининой в основном жили в подмосковном Голицыне. Умер Георгий Николаевич в 1954 году автором одного напечатанного в «Новом мире» (1929 г.) стихотворения. Зарабатывал переводами, писал оперные либретто.

Много сил после смерти мужа у Елены Благининой отнимало желание напечатать его стихи. Удалось ей это лишь отчасти: несколько стихотворений было опубликовано в 60-70-х годах. Книгу стихов Оболдуева, которую она подготовила вместе с поэтом Геннадием Айги, советские издатели публиковать не решились. И понятно. Как точно написал немецкий литературовед Вольфганг Казак: «Основной тон произведений Оболдуева выражает его безграничное отчаяние от окружающей бесчеловечности и враждебности всему духовному». Книга «Устойчивое неравновесье» вышла в 1979 году в Мюнхене, перечеркнув этим все надежды увидеть её напечатанной в России. Только в перестройку, в 1988 году пришли к читателю стихи Оболдуева. А 24 апреля 1989-го Елена Благинина скончалась.

Как и муж, она переводила очень много. В её переводах к читателю пришли стихи Льва Квитко, Тараса Шевченко, Юлия Тувима, Сари Конопницкой, других поэтов (всего она выпустила 30 переводных книг). Слава Богу, что она была оценена как детский поэт и могла печатать стихи, несущие в себе её неповторимую интонацию:

Письмо на фронт

– Здравствуй, папка! Ты опять мне снился,Только в этот раз не на войне.Я немного даже удивился —До чего ж ты прежний был во сне!Прежний-прежний, ну такой же самый,Точно не видались мы два дня.Ты вбежал, поцеловался с мамой,А потом поцеловал меня.Мама будто плачет и смеётся,Я визжу и висну на тебе.Мы с тобою начали бороться,Я, конечно, одолел в борьбе.А потом принёс те два осколка,Что нашёл недавно у ворот,И сказал тебе: «А скоро ёлка!Ты приедешь к нам на Новый год?»Я сказал да тут же и проснулся,Как случилось это, не пойму.Осторожно к стенке прикоснулся,В удивленье поглядел во тьму.Тьма такая – ничего не видно,Аж круги в глазах от этой тьмы!До чего ж мне сделалось обидно,Что с тобою вдруг расстались мы…Папа, ты вернёшься невредимый!Ведь война когда-нибудь пройдёт?Миленький, голубчик мой родимый,Знаешь, вправду скоро Новый год!Я тебя, конечно, поздравляюИ желаю вовсе не болеть.Я тебе желаю-прежелаюПоскорей фашистов одолеть!Чтоб они наш край не разрушали,Чтоб как прежде можно было жить,Чтоб они мне больше не мешалиОбнимать тебя, тебя любить.Чтоб над всем таким большущим миромДнём и ночью был весёлый свет…Поклонись бойцам и командирам,Передай им от меня привет.Пожелай им всякую удачу,Пусть идут на немцев как один……Я пишу тебе и чуть не плачу,Это так… от радости…Твой сын.

28 МАЯ

«Вечерний звон, вечерний звон, / Как много дум наводит он».

Кто не помнит этих строк песни, ставшей народной.

По поводу того, чьи эти слова, разногласий как будто нет. Их написал Иван Иванович Козлов, слепой, обезноженный поэт, современник Пушкина, который его ценил. Есть сомнения, что музыку сочинил композитор Александр Александрович Алябьев. Указывают на некого анонима. Но мне думается, что напрасно. Кто ещё из современников Козлова так умел извлекать из стихов их поющую душу? Вспомните такие романсы Алябьева, как «Соловей» на слова Дельвига, как «Зимняя дорога» на слова Пушкина. Есть, есть в них гармоническая перекличка с «Вечерним звоном», гениальным романсом, который поминается во многих произведениях русской литературы, который звучит во многих кинофильмах – от кинокомедии военных лет «Небесный тихоход» до «Калины красной» Василия Шукшина, до «12 стульев» Леонида Гайдая, который, наконец, исполняли певцы самого разного регистра от баса до тенора.

Удивительно прижилась эта песня в России. Но любопытно, что на немецком языке она звучит как немецкая народная песня, а на английском как английская.

Переводили стихи Козлова? Нет. Козлов сам выступил прежде всего переводчиком: перевёл – стихи ирландского поэта-романтика Томаса Мура, родившегося 28 мая 1779 года.

Перевод, конечно, гениальный, полностью вписавшийся в традицию русской песни, которую (русскую песню) великолепно охарактеризовал свой октавой а «Домике в Коломне» Пушкин:

Фигурно иль буквально: всей семьёй,От ямщика до первого поэта,Мы все поём уныло. Грустный войПеснь русская. Известная примета!Начав за здравие, за упокойСведём как раз. Печалию согретаГармония и наших муз, и дев.Но нравится их жалобный напев.

Однако оригинал, повторяю, написан по-английски. И, если верить англичанам, не менее сильно, чем это сделал Козлов.

Мур быстро приобрёл в Британии широкую известность и получил приглашение занять должность придворного поэта. Отказался от неё под давлением своих либеральных друзей.

Какое-то время работал администратором адмиралтейства на Бермудских островах. На обратном пути посетил Америку. И вернулся на родину убеждённым антиамериканцем, что тогда означало: антилибералом. Эти свои реакционные настроения выразил в стихах, которые собрал и выпустил отдельной книгой.

Но не успели разгневанные друзья поэта переварить эти стихи, как Мур выпускает сборник «Ирландские мелодии», которые сделали его повсеместно известным не только на его родине. Они стали как бы манифестом романтиков. Следующие книги Мура «Национальные мотивы» и «Священные песни» имели меньший успех, но Мур вновь заставляет везде говорить о себе, когда выпускает самое большое своё произведение «Лалла Рук» – ориентальную повесть с четырьмя вставными поэмами. Экзотическая, романтическая она как бы соперничает с восточными поэмами Байрона, у которого Мур позаимствовал композиционные приёмы. «Лалла Рук» переведена на многие языки. На персидском её судьба оказалась такой же, как «Вечерний звон» Козлова на русском, персы считают её великой национальной эпопеей.