Ганнибал. Враг Рима - Бен Кейн

Все войско построилось бесконечными рядами перед деревянной платформой неподалеку от ворот. Воины заполнили огромную площадь. Тысячи ливийцев и нумидийцев и еще больше иберийцев, из дюжин племен. Пращники с Балеарских островов в простой одежде стояли бок о бок с рядами гордых и величественных кельтиберов. Сотни лигурийцев и галлов, людей, оставивших дом не одну неделю назад, чтобы присоединиться к военачальнику, способному начать войну с Римом. Лишь немногие из воинов, стоящие в первых рядах, имели возможность видеть и слышать тех, кто перед ними выступит, но через равные промежутки среди них стояли переводчики, которые должны были передать все остальным. С небольшой задержкой слова Ганнибала услышат все присутствующие.

Малх, Сафон и Бостар горделиво стояли впереди рядов ливийских копейщиков, бывших у них в подчинении. Бронзовые шлемы и умбоны щитов сверкали в лучах утреннего солнца. Все трое в точности знали, что должно произойти, но нервное возбуждение остальных передалось и им. Вернувшись с заданий несколько недель назад, Бостар и Сафон решили оставить свои разногласия в преддверии великого момента. Сейчас творилась история, точно так же как больше сотни лет назад, когда Александр Македонский начинал свой несравненный поход. Величайшее приключение их жизни лишь начиналось. А вместе с ним, как сказал отец, и шанс отомстить за Ганнона. Он не говорил этого вслух, но в глубине его души теплилась крохотная надежда на то, что сын еще может быть жив. Такую же надежду хранил в себе и Бостар, а вот Сафон сдался и не тешил себя надеждами. Втайне он все еще был рад, что Ганнона нет с ними. Теперь Малх уделял ему внимание чаще, чем когда-либо, хвалил… И сам Ганнибал знал его имя!

Войску не пришлось ждать долго. Следом за своими братьями Гасдрубалом и Магоном, командиром кавалерии Магарбалом и главнокомандующим пехотой Ганноном Ганнибал подошел к платформе и легко взошел на нее. За ним на помост поднялась группа трубачей, которые выстроились в ряд перед военачальником в ожидании команды. Вид полководца воодушевил воинов, они принялись радостно кричать, и даже командиры присоединились к ним. Все орали, свистели, топотали ногами и бряцали оружием. Когда к приветствию присоединились те, кто не видел платформы, шум стал просто оглушительным. Он волнами прокатывался над войском, громче и громче, на дюжине языков. Как обычно в таких случаях, Ганнибал не стал прерывать приветственных криков воинов — просто поднял обе руки, словно купаясь в радости, которую выражали его воины. Пришел его час, к этому дню он готовился годы, и нынешний момент был способен поднять боевой дух войска сильнее, чем множество мелких побед.

Наконец Ганнибал дал команду музыкантам. Те поднесли трубы к губам и несколько раз коротко протрубили. Это был сигнал «к оружию», такой же, какой подавали воинам, если поблизости обнаруживали неприятеля. Шум мгновенно стих, сменившись лишь восхищенным шепотом. Бостар радостно толкнул Сафона локтем в ребра, и брат ответил ему тем же. Заметив предостерегающий взгляд Малха, оба брата стали по стойке «смирно», как на параде. Сейчас не время для ребячеств.

— Воины Карфагена! — начал свою речь Ганнибал. — Мы стоим на пороге величайшего события. Но в Риме есть те, кто пытался помешать нам с самого начала.

Он поднял руку, давая воинам знак не распаляться и не выражать своего гнева.

— Слышали ли вы, что сказали послы Рима, недавно посетившие Карфаген?

Прошло несколько мгновений, пока переводчики делали свое дело, и разнесся оглушительный утвердительный крик.

— «Отвратительное, ничем не оправданное нападение на Сагунт не может оставаться безнаказанным. Выдайте нам закованных в цепи человека по имени Ганнибал Барка и главных командиров его войска, и тогда Рим сочтет, что вопрос закрыт. Если Карфаген не подчинится этому требованию, то пусть знает, что отныне он в состоянии войны с Республикой».

Ганнибал сделал паузу, давая время переводчикам передать его слова, а воинам — преисполниться гнева. Сделал эффектный жест, обводя стоящих позади него на платформе.

— Следует ли этим людям и мне сдаться ближайшему к нам союзнику Рима, чтобы они вершили суд над нами?

Он снова многозначительно замолчал, но громовое «НЕТ!» уже покатилось над войском.

Ганнибал слегка улыбнулся.

— Благодарю вас за преданность! — крикнул он, поднимая правую руку и обводя жестом всех собравшихся воинов.

Воздух взорвался радостными криками.

— Поэтому, вместо того чтобы принять требование Рима, я поведу вас в Италию, большую часть вас. Чтобы война сама пришла в дом наших врагов, — объявил Ганнибал, и его слова вызвали еще более громкий крик одобрения. — Некоторым придется остаться здесь, под началом моего брата Гасдрубала, чтобы защищать наши земли в Иберии. Остальные пойдут со мной. Поскольку римляне правят на море, мы пойдем по суше и застанем их врасплох. Вы можете подумать, что мы окажемся в Италии одни, окруженные врагами. Не бойтесь же! Это плодородные земли, ждущие лишь плуга, который их вспашет. И у нас будет много союзников. Римляне правят меньшей частью полуострова, гораздо меньшей, чем вы могли бы подумать. Племена Цизальпийской Галлии обещают присоединиться к нам, и я не сомневаюсь, что в центральной и южной Италии все случится точно так же. Война не будет легкой, и я призываю идти со мной лишь тех, кто сделает это по доброй воле.

Ганнибал обвел войско внимательным взглядом, словно пытаясь заглянуть в душу каждому воину, находившемуся на площадке.

— Вместе со всеми вами я разорву Республику на клочки. Поражу ее так, что она никогда более не сможет угрожать Карфагену!

И он принялся спокойно ждать, когда его слова передадут всем воинам.

Это не заняло много времени.

Шум, поднятый более чем сотней тысяч воинов, выразивших свое согласие, напоминал угрожающий рокот грома. Малх, Бостар и Сафон с трепетом ощущали мощь армии, солдат, на миг превратившихся в единую непобедимую силу.

Ганнибал сжал кулак и вскинул его вверх.

— Пойдете ли вы со мной в Италию?

Ответ мог быть только один. Услышав, как каждый из воинов издал одобрительный крик, самый громкий, на какой был способен, Ганнибал Барка запрокинул голову и улыбнулся.

Шли недели с того момента, как Квинт и Ганнон поссорились. Они пытались помириться, но без особого рвения. И не преуспели в этом. Каждый был глубоко уязвлен поведением бывшего друга и преисполнен юношеской гордости. И не хотел сдаваться. Вскоре они практически перестали разговаривать. Это был порочный круг, из которого не было выхода. Аврелия старалась, чтобы примирить их, но все ее усилия тоже оказались тщетны. Однако, несмотря на всю свою неприязнь, Ганнон понял, что он не может сбежать прямо сейчас. Несмотря на ссору с Квинтом, юноша слишком многим был обязан ему и Аврелии. Поэтому, день ото дня мрачнея, Ганнон оставался на вилле, не забывая об опасном присутствии Агесандра поблизости. Квинт же с головой ушел в кавалерийские тренировки с социями. Часто его не было дома по нескольку дней, что означало, что у него не было возможности даже увидеть Ганнона, не то что поговорить с ним.

Началась весна, когда пришло послание от Фабриция. Преследуемая нетерпеливой Аврелией, Атия принесла его во внутренний двор, уже залитый пока еще нежаркими лучами весеннего солнца. Квинт, который был вне дома с Агесандром, услышит новости позже.

Аврелия возбужденно глядела, как мать разворачивает свиток и начинает читать.

— Что он пишет? — нетерпеливо спросила она.

Атия подняла взгляд. На ее лице читалось разочарование.

— Типичное письмо мужчины. Куча всего о политике, войне и событиях в Риме. Даже немного о гонках колесниц, на которые он ходил позавчера. И почти ничего о том, как он себя чувствует… — Она провела пальцем по свитку. — Конечно, спрашивает обо мне, о тебе, о Квинте. Выражает надежду, что у нас нет никаких проблем. — Наконец, Атия улыбнулась. — Флакк попросил его передать свои самые сердечные пожелания; говорит, несмотря на то, что женитьбу придется отложить из-за войны, он ждет не дождется этого дня. Твой отец разрешил ему писать тебе напрямую, так что, возможно, скоро ты сама получишь от него послание.

Аврелию обрадовала новость о задержке, но сама мысль о дне свадьбы — и последующей ночи — все еще заставляла ее краснеть до ушей. А увидев в дверях кухни Ганнона, она стала едва ли не пунцовой. То, что он раб, не могло заставить ее перестать думать о нем снова и снова. О том, что, несмотря на кривой после удара нос, он непередаваемо красив. На мгновение она мысленно сравнила Флакка и Ганнона, едва не ахнула и усилием воли выбросила из головы эти мысли.

— Чудесно. А что еще пишет отец?

Ганнон так ничего и не знал о чувствах Аврелии. Он был вполне рад тому, что Юлий поручил ему подмести внутренний двор, что, в свою очередь, давало ему возможность послушать, о чем говорят. Навострив уши, юноша тыкал метлой в щели между кубиками мозаики, старательно выковыривая из них грязь.