Мир неземной - Яа Гьяси

А он не затыкался. Нервно, громко, неуклюже рассказывал истории о своей работе, друзьях, жизни без нас. Он не упомянул ни словом мою мать или Нана. Он не просил прощения, а мне хватило ума понять, что никогда и не попросит.

По дороге домой я спросила тетю, интересовался ли у нее когда-нибудь мой отец обо мне или о моей матери, когда подходил к прилавку.

– Ох, Гифти, – вздохнула тетя.

– Что?

– Ofɛre.

– И что это значит? – спросила я.

Я уже исчерпала пределы моего понимания чви, но тетя Джойс либо не могла, либо отказывалась говорить по-английски больше пары предложений в день. Всякий раз, когда я просила ее повторить что-то на английском, она говорила, что я не стараюсь понять, или снова указывала, как плохо моя мать справлялась с воспитанием детей.

– Я не знаю вашего английского. Твоей матери следовало лучше тебя учить.

Оставался второй вариант.

Позже тем днем я позвонила маме, как делала раз в неделю. Она ответила на звонок с фальшивым энтузиазмом в голосе, и я попыталась представить, в какой комнате нашего дома мама сейчас находится. Была ли она в пижаме или в приличной одежде? Вернулась ли к работе?

– Тетя имела в виду, что ему стыдно, – объяснила мама.

– А, – протянула я. Нана, возможно, и переживал, что чувствует Чин Чин, но меня его мнение не волновало. Он был для меня таким же чуждым, как местный язык, как все люди, проходившие мимо меня в Кеджетии. Да мне мужчина с дредами показался ближе и роднее.

– Когда я смогу вернуться? – спросила я.

– Скоро, – ответила мать, но слово давно утратило свой смысл. Я слышала его от отца и понимала, что это просто ложь, которую родители говорят детям в утешение.

~

«Ангедония» – это психиатрический термин, обозначающий неспособность получать удовольствие от вещей, которые обычно доставляют удовольствие. Это характерный симптом большого депрессивного расстройства, но также он может быть симптомом злоупотребления психоактивными веществами, шизофрении, болезни Паркинсона. Я выучила этот термин в университетской лекционной аудитории и сразу почувствовала – вот оно. Ангедония была чувством «ничего», тем, что удерживало мою мать в постели.

В профессиональном плане я интересовалась ангедонией, потому что меня занимает поведение, ориентированное на вознаграждение, но лично я никогда не испытывала ее в той степени, что и изучаемые мной предметы. Это всего лишь симптом, а значит, конечно, суть в другом. Меня интересует причина, связанная с психическим заболеванием, но я исследую только одну часть, один кусочек истории.

Я знаю, как выглядит моя семья на бумаге. Я знаю, как выглядит Нана с высоты птичьего полета: темнокожий иммигрант из неполной семьи, принадлежащей к низшему среднему классу. Любого из этих факторов может оказаться достаточно, чтобы вызвать ангедонию. Если бы Нана был жив, если бы я ввела его в исследование, было бы трудно выделить употребление наркотиков как причину этой конкретной части испытываемой им боли. Было бы сложно даже просто выделить причину употребления наркотиков.

Именно это и хотят понять многие ученые – причину употребления наркотиков, почему люди принимают вещества. Каждый раз, когда я говорю о своей работе неформально, неизбежно встречаю кого-то, кто хочет знать, почему наркоманы становятся наркоманами. Они используют такие слова, как «воля» и «выбор», а в конце говорят: «Не думаешь, что дело здесь не только в мозге?» Они скептически относятся к определению зависимости как болезни, чего-то вроде высокого кровяного давления или диабета, и я их понимаю. Они признаются, что немного баловались препаратами в средней школе и колледже, но посмотрите на них сейчас. Посмотрите, какая у них сильная воля, сколько правильных решений они сделали. Им нужны заверения. Они хотят верить, что их достаточно любили и что они достаточно хорошо воспитали своих детей, а предмет моих исследований никогда, никогда не коснется их собственной жизни.

Я понимаю этот порыв. Я тоже потратила годы на создание маленького рва из добрых дел в попытке защитить свой замок. Я не хочу, чтобы меня отвергли так, как когда-то отвергли Нана. Я знаю, легче сказать, что «их вид, кажется, любит наркотики», легче обозначить всех наркоманов как плохих и безвольных людей, чем внимательно присмотреться к природе их страданий. Я тоже иногда так делаю. Я сужу людей. Хожу с надменным видом, стараясь, чтобы все знали о моих степенях в Гарварде и Стэнфорде, как будто эти вещи заключают меня в капсулу, и когда я делаю это, то поддаюсь тому же поверхностному, ленивому мышлению, которое характерно для тех, кто думает: все наркоманы ужасные люди. Просто я стою по другую сторону рва. Что я могу сказать с уверенностью, так это что в мире не существует тематического исследования, которое могло бы охватить всю суть моего брата, которое могло бы показать, насколько он умный, добрый и щедрый, как сильно хотел поправиться, как сильно хотел жить. Забудьте на мгновение, как Нана выглядел на бумаге, и вместо этого увидьте его таким, каким он был во всей своей красе. Это правда, что за годы до его смерти я смотрела на брата и думала: «Какая жалость, какая растрата». Но растратой занималась я сама, когда смотрела на него и видела только его зависимость.

Глава 43

Дорогой Боже!

Черная Мамба сегодня работает, поэтому Базз приготовил нам ужин. Он спросил меня, как дела в школе, и когда я пожаловалась, как Лорен дразнит меня из-за того, что я ношу одежду из «Волмарта», Базз сказал: «Не волнуйся. В аду есть котел с ее именем». Знаю, это нехорошо, но мне стало легче.

Дорогой Боже!

С Рождеством! Вчера вечером мы поставили в церкви рождественский вертеп, и я изображала заблудшего ягненка. Это совсем небольшая роль. У меня была только одна строчка: «Вот агнец Божий». Все остальное время я просто сидела на сцене и ничего не говорила. Я не сделала ничего особенного, но, когда мне пришло время поклониться, Базз аплодировал мне стоя.

Глава 44

Пока я была в Гане, моя мать лечилась дома в Алабаме. Ее ангедония была такой же тяжелой, как и прежде, но пребывание в психиатрической больнице, похоже, облегчило некоторые из симптомов. Она перестала ходить на терапию, но, по крайней мере, снова посещала церковь. Я звонила пастору Джону по воскресеньям, прося отчетов о проделанной работе, но он мало что мог сказать мне, кроме того, как она выглядела в тот день, что на ней надето.

Тем летом я