Тайна за семью печатями - Арчер Джеффри

– Объявляю общее количество голосов, отданных за каждого депутата: сэр Джайлз Баррингтон – восемнадцать тысяч восемьсот тринадцать; мистер Реджинальд Элсуорти – три тысячи четыреста семьдесят два; майор Александр Фишер – восемнадцать тысяч восемьсот девять.

На этот раз овацией взорвались поддерживавшие Лейбористскую партию и не утихали несколько минут, прежде чем Уэйнрайт смог объявить, что майор Фишер попросил о пересчете.

– Прошу всех членов счетной комиссии: пожалуйста, внимательно проверьте свои подсчеты в третий раз и немедленно сообщите одному из моих помощников, если у вас появятся какие-либо изменения, о которых вы хотели бы сообщить.

Когда секретарь городского совета вернулся к столу, помощник передал ему справочник, который тот просил. Уэйнрайт пролистал несколько страниц «Закона о выборах Маколея»[35], пока не дошел до закладки, которую сделал сегодня днем, и убедился, что правильно понимает свои обязанности председателя избирательной комиссии. Тем временем команда наблюдателей Фишера носилась по рядам, требуя показать второй бланк из каждой стопки бюллетеней Баррингтона.

Несмотря на это, сорок минут спустя Уэйнрайт смог объявить, что по сравнению с результатом второго пересчета голосов изменений нет. Фишер тотчас потребовал следующего пересчета.

– Я не готов удовлетворить ваше требование, – сказал Уэйнрайт. – «Результаты оставались непротиворечивыми в трех отдельных случаях», – добавил он, дословно цитируя слова Маколея.

– Но это совершенно иной случай! – рявкнул Фишер. – Они дважды не совпадали. Вспомните-ка, после первого подсчета моя победа была безоговорочной.

– Они оставались непротиворечивыми три раза, – повторил Уэйнрайт. – Если вспомнить прискорбную ошибку вашего коллеги во время первого подсчета.

– Моего коллеги? – удивился Фишер. – Это постыдная инсинуация. Я ни разу в жизни не видел этого человека! Если вы не возьмете назад свое заявление и не разрешите пересчет, у меня не останется иного выбора, как завтра утром проконсультироваться со своими адвокатами.

– Это будет весьма неуместно, – ответил Уэйнрайт. – Поскольку мне не хотелось бы видеть советника Питера Мэйнарда на трибуне свидетеля, пытающимся объяснить, как это ему ни разу не довелось встретиться с председателем местной организации своей партии, который по случаю также является ее перспективным кандидатом в члены парламента.

Фишер побагровел и зашагал со сцены прочь.

Мистер Уэйнрайт поднялся со своего места, медленно подошел к краю сцены и постучал пальцем по микрофону в последний раз. Он прочистил горло и объявил:

– Как председатель избирательной комиссии избирательного участка бристольских судоверфей, я объявляю окончательные результаты подсчета голосов, поданных за каждого депутата: сэр Джайлз Баррингтон – восемнадцать тысяч восемьсот тринадцать; мистер Реджинальд Элсуорти – три тысячи четыреста семьдесят два; майор Александр Фишер – восемнадцать тысяч восемьсот девять. В связи с чем объявляю сэра Джайлза Баррингтона законно избранным членом парламента от избирательного округа бристольских судоверфей.

Член парламента от бристольских судоверфей посмотрел вверх на балкон и низко поклонился Себастьяну Клифтону.

Себастьян Клифтон. 1955–1957

26

– Поднимем наши бокалы за человека, выигравшего для нас эти выборы! – вскричал Грифф; покачиваясь, он стоял на столе посредине комнаты с бокалом шампанского в одной руке и сигаретой – в другой.

– За Себастьяна! – подхватили все со смехом и аплодисментами.

– Ты когда-нибудь пил шампанское? – спросил Грифф, когда слез со стола и нетвердой походкой подошел к Себастьяну.

– Только раз, – признался Себастьян. – Когда мой друг Бруно праздновал свои пятнадцать лет и его отец взял нас двоих на ужин в местный паб. Так что это мой второй бокал в жизни.

– Послушай моего совета, – сказал Грифф. – Не привыкай. Это нектар богатых. Мы, простые работяги, – он обнял Себастьяна за плечи, – можем позволить себе только пару бокалов в год, а свыше того – только за чей-нибудь счет.

– Но я собираюсь стать богатым.

– Почему я не удивлен? – спросил себя Грифф, вновь наполняя свой бокал. – В таком случае тебе придется стать «шампанским социалистом», и, бог знает, у нас в нашей партии их будет предостаточно.

– Я не в вашей партии, – твердо сказал Себастьян. – Я поддерживаю тори, хоть и искренне помогаю дяде Джайлзу.

– Тогда ты должен ехать жить в Бристоль.

– Это вряд ли. – В это время к ним подошел Джайлз. – Его родители уверяют меня, у них большие надежды на то, что Себ выиграет стипендию в Кембридж.

– Ну что ж, если будет Кембридж вместо Бристоля, дядю ты, наверное, будешь видеть чаще, чем мы.

– По-моему, ты слишком много выпил, Грифф. – Джайлз похлопал агента по спине.

– Не так уж много, чем выпил бы, если б ты проиграл. – Грифф залпом осушил бокал. – И постарайся не забыть, что чертовы тори увеличили свое большинство в парламенте.

– Пожалуй, нам пора домой, Себ, если хочешь выспаться перед школой. Бог знает сколько правил ты нарушил в последние несколько часов.

– Могу я перед уходом попрощаться с мисс Пэриш?

– Да, конечно. А я пока расплачусь. Выборы кончились – напитки оплачивать мне.

Себастьян пропетлял между группками волонтеров – иные покачивались, как ветви на ветру, в то время как другие не поднимались из-за столов. Кто-то уронил голову на руки и отключился, кто-то просто не в силах был шевелиться. Мисс Пэриш он обнаружил сидящей в алькове в другом конце зала, в компании с двумя бутылками из-под шампанского. Наконец добравшись до нее, он уже не был уверен, что она его узнает.

– Мисс Пэриш, я только хотел поблагодарить вас за то, что взяли меня в вашу команду. Я столько всего узнал благодаря вам. Мне бы очень хотелось, чтобы вы были одной из моих учительниц в Бичкрофт Эбби.

– О, какой комплимент, Себастьян. Только боюсь, не в том я родилась столетии. Пройдет много времени, прежде чем женщинам подарят шанс преподавать в частной школе для мальчиков. – Мисс Пэриш с трудом оторвалась от стула и крепко обняла Себастьяна. – Удачи тебе. Очень надеюсь, что ты получишь эту стипендию в Кембридж.

– А что имела в виду мисс Пэриш, когда сказала, что родилась не в том столетии? – спросил Себастьян Джайлза, когда они возвращались на машине в Мэнор-Хаус.

– Всего лишь то, что у женщин ее поколения не было возможности по-настоящему заниматься карьерой. Она могла бы стать прекрасной учительницей и делиться с сотнями детишек мудростью и здравым смыслом. Правда в том, что в мировых войнах мы потеряли два поколения мужчин и два поколения женщин, которым не дали шанса занять свои места.

– Прекрасные слова, дядя Джайлз, а что собираетесь с этим делать вы?

Джайлз рассмеялся:

– Я мог бы сделать намного больше, если б мы выиграли выборы, потому что завтра я бы, наверное, уже сидел в кабинете министров. В настоящий же момент придется довольствоваться еще одним сроком службы на скамейке оппозиции.

– А моей маме предстоит страдать от такого же рода проблемы? – спросил Себастьян. – Ведь она столько сделала для избрания такого чертовски хорошего члена парламента?

– Нет, хотя не вижу, чтобы она так уж стремилась попасть в парламент. Боюсь, она не терпит дураков, а это один из пунктов должностной инструкции. Но что-то мне подсказывает, что она в конце концов всех нас удивит.

Джайлз остановил машину перед Мэнор-Хаус, заглушил двигатель и приложил палец к губам:

– Тсс. Я обещал твоей маме, что не разбужу Джессику.

Оба прошли на цыпочках по гравию, и Джайлз осторожно открыл входную дверь, моля, чтоб не скрипнула. Они уже почти наполовину миновали прихожую, когда Джайлз увидел Джессику, свернувшуюся клубочком на кресле у дотлевающих углей в камине и крепко спящую. Он бережно взял ее на руки и понес наверх. Себастьян забежал вперед, открыл дверь ее спальни и отогнул одеяло, а Джайлз опустил девочку на постель. Он уже было собрался закрыть дверь за собой, когда вдруг услышал ее голосок: