Самое лучшее случается неожиданно… - Олег Бажанов

Я промолчал.

– Гриднев, ты меня бросил? – задала она свой главный вопрос.

– Ты так считаешь? – невозмутимо посмотрел я на Людмилу.

– А ты как считаешь?

– Считаю, что мы можем остаться друзьями.

– Друзьями? – горькая усмешка не шла к её лицу.

– Разве нет?

– Ты – предал меня.

– Ты не Родина, чтобы предавать, – произнёс я сухо. – И давай обойдёмся без высокопарных эпитетов.

– Я видела, как тебе плохо, думала, что нужна тебе… – Людмила опустила взгляд. – Дура, нашла себе идеал! Глупо ошиблась. Мне говорили, что ты неисправимый эгоист…

– Я же сказал, давай останемся друзьями! – я остановил монолог расстроенной женщины, потому что необходимость оправдываться начала меня раздражать. – Между прочим, я никого силой в постель не тащил, и сейчас никого не неволю! Хотя, спасибо, конечно, что была рядом…

– Не стоит! – теперь она перебила меня и поднялась из-за стола, дав понять, что наш разговор окончен. – Приятного аппетита!

Людмила ушла, ни разу не оглянувшись. Гордая. Я успел проводить её взглядом прежде, чем принесли наш заказ. Было жаль эту молодую решительную женщину, но я и сам чувствовал себя болезненно плохо, и ничего не мог ей пообещать. В одном она была права: я далеко не идеален. И это я слышу уже не от первой женщины. Наверное, кто-то и считает себя по жизни идеальным, но если бы дело обстояло так, тогда любого человека можно было бы легко заменить кем-то другим. Но такого не происходит. Жизнь трудна и непредсказуема, и как разобраться человеку, каким он должен быть и как поступать в данный конкретный момент? Чем тут руководствоваться, кроме как душой и сердцем? Мозгами? Но в них бывает такое накачано массовой культурой и шоу-бизнесом!.. Людмила хороший человек. А я обидел её. Пусть пройдет время и память – лучший фальсификатор на свете – превратит всё, что случилось между мной и ей, лишь в доброе забавное приключение. Надеюсь, мы останемся друзьями.

В субботу рано утром Подружные заехали за мной на Колькином джипе. И мы все вместе отправились на турбазу.

Стоял на редкость солнечный июньский день. Когда мы подъехали к невысоким бревенчатым домикам, вразнобой притулившимся под тенистыми кронами прямо между стволов деревьев, застолье в этом лесном лагере уже шло в полную силу, и водка лилась рекой. Но нас ожидали и встретили с распростёртыми объятьями. Для меня за общим столом, где сидело два десятка человек, все эти лица мужчин и женщин были незнакомыми, но очень скоро Подружные перезнакомили меня с друзьями. Компания подобралась интересная: врачи, бизнесмены, чиновники. Разговоры здесь велись в интеллигентной манере даже после нескольких стаканов выпитого спиртного. А наливали от души.

На Руси мужики запили с лёгкой руки Петра I, а в наше время от них не стали отставать и женщины. Не привыкшие к алкоголю, никогда не видавшие виноградников и, как результат, наследственно не готовые к поглощению зелёного змия декалитрами, русские люди во времена Петра приняли новый навязанный им порок со всей отчаянностью славянской души, тогда ещё не развращённой безответственностью и ленью. И сколько сегодня тянущих руку к бутылке людей уже перестали понимать, что они перешли грань и находятся по невозвратную сторону болезни, называемой алкоголизмом. Я эту грань почувствовал. Поэтому к спиртному даже не притронулся. Сидя со всеми, я играл на гитаре и негромко пел песни о любви и весне. Приняв несколько моих отказов от предложений выпить, обо мне, казалось, забыли. И меня это очень устраивало. Писателю всегда интереснее наблюдать за присутствующими. Меня поймёт тот, кто хоть однажды оказывался трезвым в компании с выпивающими.

Через некоторое время моё внимание привлёк седеющий мужчина лет за пятьдесят с именем Антон. Своё участие во встрече друзей он проявлял мрачным молчанием. Пил наравне со всеми, при этом в строго установленное время принимал лекарство, расписанное на внутренней стороне красивой пластиковой коробочки с несколькими рядами блестящих таблеток разного цвета. Он нашелушивал их, как еловые семечки из шишки, и буквально горстью отправлял себе в рот, запивая изрядной мерой водки.

Сидящие за столом молча переглядывались. Видимо, в этой компании не принято было поучать и критиковать другого.

Ещё утром по дороге на отдых Светлана объяснила мне, что на базе собрались её друзья по школе и институту. Встречаются они нечасто, семьями, иногда не видятся по нескольку месяцев, но своих проблем друг на друга не выливают, за долгую дружбу не платят ни деньгами, ни услугами. И потому просто друг другу рады. Все ждут этих встреч, чтобы просто увидеться, вместе расслабиться в тёплой компании и поговорить о самом главном. О чём? О смысле жизни, наверное. Разве есть что-нибудь дороже человеческого общения?

Из-за стола все долго не расходились. Периодически кто-то из гостей вскакивал и бежал к неширокой речке, что виднелась за деревьями, – на так называемый «проныр», но, искупавшись, сразу возвращался обратно к неиссякающим угощениям и неисчерпаемым разговорам.

Молчаливый Антон купаться не ходил, несмотря на нестерпимую жару и катящиеся по лицу струйки пота, рубашки не снимал, иногда брал у меня гитару и красивым баритоном пел – в основном надрывные блатные песни. К нему присоединялся Колька Подружный, и тогда этот дуэт по своей страстности не уступал целому цыганскому хору.

Первой, кто не выдержал, когда Антон стал заглатывать с водкой очередную горсть таблеток, была Светлана Подружная:

– Антоха, ну ты чего?! – возмутилась она. – Жить надоело?

Высокий Антон резко вскочил с деревянной скамьи и неверным нетрезвым движением с беспощадным треском рвущейся материи рванул рубашку. Пуговицы посыпались на землю.

Он стоял, прямой, худощавый, со всклоченными седыми волосами, и был похож на Христа на Голгофе. Во всю его грудь страшным багровым рубцом зиял огромный католический крест.

– А вот чего! – ненавидяще глухо выдавил Антон. – Поняли?

Кто-то из друзей знал историю Антона, но для большинства увиденное стало настоящим шоком. Антон стоял, одинокий и непонятый в своём горе, в своём добровольном отречении от жизни, к которой раньше стремился и теперь устал, гордый своим одиночеством среди не таких, как он. Почувствовав родственную душу и отложив гитару в сторону, я поднялся.

– Пойдём на речку, Антон? – В повисшей тишине мой вопрос прозвучал неожиданно. Антон удивлённо посмотрел на меня и вдруг сник, ссутулился, опустил плечи и сел на лавку.

– И мы с вами! – воскликнула Светлана, толкая Кольку в бок.

– И мы с вами, – повторил тот.

– Я не пойду, – тихо сказал Антон.

– Я хотела вас познакомить, – сказала мне Света, когда мы втроём – она, Колька и я – шли купаться на пляж. Потом поведала, как после пересадки полтора года назад донорского сердца вся жизнь их друга пошла не так.

Проснувшись после наркоза, Антон увидел склонившееся над ним красивое лицо жены. Но не узнал её. Нет, он, конечно, помнил, что эта женщина – его жена, но почему-то не почувствовал этого. Как не испытал никаких чувств и к взрослому сыну, которого всегда любил.

После выписки из больницы шли дни. Антону было непривычно, что за грудиной не разрывается от боли столько лет мучившее его днями и ночами родное сердце. Теперь там ничего не болело и, сколько бы Антон ни прислушивался к глухому стуку за грудиной, но чужого сердца не чувствовал, как будто его там и не было совсем. Напоминал о перенесённой тяжёлой операции только уродливый, всё время ноющий шов.

Зато поселившаяся где-то глубоко в груди, с самой первой минуты второго рождения, тревога от присутствия рядом жены с каждым днём усиливалась, и каждый день Антон всё больше утверждался в своих сомнениях – эта женщина совсем чужая ему. А ведь это ради неё он принял самое непростое решение в своей жизни – лечь на операцию под чужое сердце.

В долгие зимние вечера, сидя в своей комнате их большой квартиры, Антон думал над тем, что же произошло, и, наконец, понял – ушла его прошлая привычная жизнь, а с ней и любовь. Они ушли вместе с вынутым из его груди умирающим сердцем. И оно остановилось, став мёртвым. С ним умерла и любовь ко всему, чем была наполнена его настоящая жизнь.

«А разве я тогда – живой?!» – спрашивал он себя, своих близких, своих друзей. Но никто не осмелился дать ему честного ответа. Антон стал посещать церковь, пытаясь найти там объяснение и успокоение. Объяснение нашёл, а вот успокоение… Начав читать религиозные книги, он понял сам, что, поменяв сердце, живёт теперь с душой другого человека.

А ведь Антон помнил, как долгие месяцы ожидания донорского сердца он жил только чувством надежды на избавление от боли и с надеждой на возвращение тихого семейного счастья. И каким смыслом был наполнен трудный процесс решения и достижения цели! И вот – свершилось. Цель достигнута. Но где же радость? Её нет. А смысл? Смысл потерян. Никакого смыла больше нет. Как нет и счастья. Выбита точка опоры всей его жизни. А чужая жизнь – как чужая ложь, к которой не каждому дано привыкнуть.