Terra Insapiens. Дороги (СИ) - Григорьев Юрий Гаврилович

— Раньше был Хозяин, а теперь у нас демократия, — предположил Андрон, выходя из воды и обтираясь полотенцем. Он присел на песок рядом с друзьями.

— Демократия? — задумался Паскаль. — Тогда надо проводить собрания и голосовать по любым вопросам. А мы, по-моему, всё передоверили Адаму. Как он скажет, так и будет. Так что у нас скорей тирания или просвещённая монархия.

— Я не против просвещённой монархии, — улыбнулся Артур. — Но где взять просвещённых монархов?

— Надо вернуться к традициям римской республики, — сказал Андрон. — Ничего лучшего с тех пор не придумали. Рим стал великой империей именно во времена республики.

— Если бы это было так, не было бы гражданских войн Мария и Суллы, Цезаря и Помпея, — вспомнил историю Артур. — Республика была хороша для маленькой, однородной страны. А когда Рим разросся от Англии до Египта, республика начала разваливаться. Империей может управлять только тиран — монарх или император.

— Значит, ты монархист, а я республиканец, — рассудил Андрон. — А ты за кого? — обратился он к Паскалю.

— Я ни за белых, ни за красных, ни за коричневых, ни за чёрных, — сказал Паскаль. — Я за человека.

— Не понял, — недоумённо посмотрел на Паскаля Андрон, — ты аполитичный или прекраснодушный? Впрочем, и то, и другое — глупость. Рано или поздно всегда приходится выбирать один из цветов. Сам не покрасишься, так тебя покрасят.

— Я могу выбирать только между голубыми и зелёными, — сказал Паскаль. — Если ты понимаешь — о чём я?

— Не-е, — помотал головой Андрон, — не понимаю… Но голубых я точно выбирать не буду.

— Странные мы какие-то Попаданцы, не типичные, — размышлял Паскаль. — Сидим на попе ровно, не пытаемся прогнуть этот мир под себя. Мечтаем только сбежать отсюда.

— Почему же, Демон в этом смысле типичный Попаданец, — возразил Артур. — Он как раз хочет захомутать этот мир.

— Ничего у него не получится, — махнул рукой Андрон. — Он конечно человек сильный, волевой, но одиночка по натуре. Он не соберёт себе команду единомышленников, а одиночкам то, что он задумал, не под силу.

Артур рассказал им о замыслах Демона, чем только насмешил Паскаля.

— Это могло бы получиться, если б он был бессмертен. Все тираны смертны — и слава Богу! Вспомните Македонского — достиг небывалой власти, создал огромную империю ещё до римлян, а потом банальная лихорадка и вся громадная империя после его смерти рассыпалась, как карточный домик.

Подошёл Ньютон, разделся, расстелил полотенце и улёгся загорать с книжкой в руках.

— Вы читаете Чехова? — удивился и в то же время обрадовался Артур. — Мой любимый писатель. Толстого и Достоевского я уважаю, а Чехова люблю.

— Такого пессимиста, как Чехов, надо ещё поискать! — категорично заявил Паскаль. — Я однажды прочитал томик Чехова и мне захотелось повеситься. Даже странно, что начинал он, как юморист. Правду говорят, что юмористы в жизни — самые мрачные люди.

— Я ровно отношусь к Чехову, — сказал Ньютон. — Но это классика… Человек ленив. Иногда приходится себя заставлять. Я заставляю себя раз в месяц прочесть одну классическую книгу. У меня уже длинный список составлен — хватит на три жизни.

— Нелюбовь к классической литературе я вынес из школы, — сказал Паскаль. — Классика — это то, что заставляют учить в школе. И само это «заставление» уже придаёт классике негативный бэкграунд.

— Классика — это то, что проверено временем, — не согласился с другом Артур. — Если книга переживает автора на сто лет, она по определению становится классикой.

— Мне вообще непонятно — чего вы спорите? — выразил своё мнение Андрон. — С книгой, как с женщиной — она тебе нравится или нет. Если я не хочу эту книгу, то будь она хоть сто раз классика, читать не буду.

Разговор о литературе неожиданно продолжился после обеда во дворе Замка. Писатель поймал Артура за руку.

— Послушайте один абзац. Мне нужен ваш совет.

Делать было нечего, пришлось слушать. За цветастыми фразами и потоками слов было трудно уловить смысл.

— «Что ты глядишь на меня огнедышащим драконом!» — надрывался Писатель в стиле дешёвой аудиокниги. — «Сказал он, пронзая взглядом её хмурое лицо, изборождённое грубыми морщинами, которые покрывали её лицо, как годовые кольца деревьев, свидетельствуя о её преклонном возрасте».

— Писатель! Пишите проще! — лопнуло терпение Артура. — Пишите, как Фолкнер: он сказал, она сказала.

— Но это же примитивно! — возмутился Писатель.

— Фолкнера признали классиком? Всё! Значит, это нормально.

— Это Фолкнер классик?! — опять возмутился Писатель. — Нашли классика!.. Не-е-т! Этот огород зарос сорняками! Литературные грядки надо прополоть.

— Так какой совет вы от меня ждёте? — поторопил Писателя Артур.

— Спасибо! Вы мне уже дали совет.

Обиженный Писатель удалился.

На следующий день Шут решил съездить в Кардерлин, и Артур присоединился к нему. Они выехали после завтрака и к обеду были на месте. Шут отправился в гости к своей «любезной» и просил Артура его не ждать. Артур поглазел на бродячих акробатов, погулял по ярмарке и вышел в самый конец площади, где среди шумной толпы старьёвщиков увидел гадалку. Старуха сидела на деревянном ящике. Глаза её были закрыты. Казалось, она, сидя, спала.

Артур обрадовался ей, как старой знакомой, подошёл и присел перед ней.

— Погадаете мне ещё раз? — протянул он ей свою ладонь.

Старуха приоткрыла глаза, посмотрела сквозь него и снова закрыла глаза.

Артур уже хотел уйти, но старуха вдруг снова открыла глаза и взяла его руку. Она не стала её рассматривать, она сжала её в своей руке. Она сжимала её всё сильней и сильней. Артур снова почувствовал, какой сильной может быть рука этой женщины. Это длилось несколько минут. Старуха тряслась и что-то невнятно бормотала.

— Эмпокасипабль! — вдруг расслышал Артур.

— Эмпокасипабль! — твердила безумная старуха, как заклинание. — Эмпокасипабль!

— Что? Что это значит? — Артур схватил её за руку, но старуха вырвала руку и сильно оттолкнула его.

Артур упал на спину, ударившись затылком об землю. Когда он поднялся, старухи уже не было. Отчаянно озираясь, Артур ужом вертелся на месте. Люди испуганно глядели на него. Старуха — как провалилась под землю.

Он несколько раз обошёл площадь. Зашёл в корчму, где было много народа. Прошёлся по улице, где на месте сгоревших отстраивали новые дома. Всё напрасно.

Артур возвращался в Замок раздосадованный. Он проехал уже полпути, когда вдруг заметил вдали у обочины человека. Подъехав ближе, он понял, что это старая гадалка, которую он битый час искал на площади. Она сидела спиной к дороге на трухлявом пеньке. Артур слез с лошади, подошёл и сел рядом. Несколько минут они молчали. Артур искоса наблюдал за старухой. Она сидела с открытыми глазами, но ничего не шевелилось на её лице, не чувствовалось даже её дыхание. Она как будто была здесь и не здесь. Артур прикоснулся к морщинистой кисти её руки. Она слегка вздрогнула, моргнула и медленно повернула голову.

— Что такое Эмпокасипабль? — спросил Артур.

Старуха молчала минуты две, Артур уже решил, что она заснула, но она заговорила.

— Не знаю, — сказала она. — Я нашла это слово в твоей голове.

Голос её звучал глухо, как из-под земли.

Артур вздохнул, но потом снова с любопытством поглядел на старуху.

— Как вы предсказываете будущее, можно ли этому научиться? — понимая, что это наивно, всё же спросил он.

— Я не предсказываю то, что будет, — старуха, кажется, начала оживать. — Я предсказываю то, что может быть… Чтобы знать будущее, надо знать прошлое. Люди не могут предвидеть будущее, потому что не помнят прошлого.

Она наклонила голову, как будто прислушиваясь к чему-то в небе, и подняла палец вверх.

— Слушай ветер! Ветер носит все слова, когда-либо сказанные на Земле. Тот, у кого хороший слух, может услышать их даже спустя сотни лет. Прислушайся к ветру. Ты слышишь, как шепчут миллионы влюблённых, как стонут миллионы умирающих, как плачут миллионы младенцев? Ты всё это можешь услышать в ветре. Ветер единственный свидетель всего, что когда-либо случалось на Земле. Даже сквозь запертые двери и затворённые окна проникает его дыхание. Можно спрятаться от людей, некуда спрятаться от ветра — только в могилу.