Этот счастливый токсичный мир - Диана Ибрагимова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я выбрал самого безобидного на вид – тощего парнишку с отрешенным лицом и одуванчиковыми волосами. Когда я к нему подошел, то увидел, что рядом с ним сидит зеленый заяц в одежке как у докторов. Одуванчик на меня даже не взглянул, он думал о чем-то своем, пялясь в окно. Вблизи он показался мне знакомым. Я как будто уже видел однажды это лицо и эти белые волосы.
– Привет! – сказал я ему.
– И вам д-добрый день, – ответил он, слегка кивнув.
«Ага, похоже, с запада», – определил я.
– Меня никак не зовут, но ты можешь называть меня дед Тю-тю, – решил я облегчить парнишке задачу. – А как тебя зовут?
– Финард, – представился он.
– А это у тебя что? – указал я на игрушку.
– Д-доктор Пухи, – без заминки ответил одуванчик. – Мой друг.
– Что, среди людей подходящих кандидатов не нашлось? – добродушно рассмеялся я. – Ты выглядишь слишком взрослым для плюшевых игрушек.
Финард посадил зайца к себе на колени, отвернулся к окну и тихо проговорил:
– Среди людей у меня друзей нет.
– Это как так вышло? – удивился я, подсаживаясь к нему. – Ты выглядишь славным малым. Куда же смотрели твои родители?
– Они мертвы.
– И давно?
– Что вы делаете? – зашипела на меня с заднего сидения дамочка с синей шевелюрой. – Зачем с первых минут лезть мальчику в душу? Это же неприлично – задавать такие бестактные вопросы и нарушать личное пространство!
– О, я уже понял, что у вас тут все помешаны на личном пространстве. Настолько, что уже и человечность терять начали. А я гедоскет простой, и разговоры у меня простые. По мне лучше спросить напрямую и рассказать о себе без увиливаний – и никаких недопониманий. – С этими словами я вернулся к одуванчику. – Ну а другие родственники? Или их у тебя тоже нет?
Финард помотал головой.
– О, тогда у меня для тебя отличные новости! – обрадовался я. – Ты уже на полпути к гедоскетизму! Тем более если ты никогда дружбу не заводил. Заяц – это не проблема. Людизм искореняется куда тяжелее вещизма. По своему опыту знаю.
– Это что, какая-то секта? – спросила меня синеголовая дамочка. – Не пудрите мальчику голову!
– Это ты себе голову припудри, милая, перхоти меньше будет видно, – посоветовал я из добрых побуждений. – А лучше побрейся налысо, как я. Тогда забудешь и про перхоть, и про вшей. В Квартале неудачников нынче правила строгие. К парикмахеру с перхотью и вшами не пускают. А мы все там будем после отработок.
Дамочка что-то возмущенно взвизгнула, но я ее не расслышал: поезд тронулся, и душа моя ухнула в пятки. Я зажмурился от удовольствия. Надо сказать, это был превосходный маглев. Прежде мы не знали ни откидных столиков, ни гамаков для сна, зато прямо сейчас я сидел в кресле, повторяющем форму спины, держал ноги на удобной подставке, и кондюцинеры щекотали лысину прохладным воздухом. Одним словом – комфорт. Мешала только одежда, навязанная мне полицаями: странного вида футболка в оранжевых ромбах, белые штаны и кеды, будто вырезанные из шкуры жирафа.
– Не думаю, что я подойду вашему кружку социопатов, у меня вообще-то был один друг, – неожиданно сказал Финард, все еще глядя в окно и теребя брошку на воротничке заячьего халата. – Есть… Был… Я не уверен…
– Это как? – удивился я. – Вы поссорились?
– Я не знаю. М-мы встретились только однажды. Поговорили о чем-то, и потом он сказал, что мы теперь друзья… Но больше мы не встречались. Он на меня, наверное, обиделся. Он подарил мне эту вещь на память, в знак нашей дружбы, а я т-тогда был немного не в себе и забыл его.
– Иронично, – улыбнулся я. – Учитывая, что он подарил тебе спираль памяти.
Финард впервые за все время внимательно посмотрел на меня.
– Как вы сказали? Спираль памяти? А что это за спираль? Я думал, это леденец.
– Ба! – выдал я. – Это же такой распространенный символ, неужели ты его не знаешь? Смотри, эта брошка начинается и заканчивается одинаково – острым кончиком. В начале твоей жизни кончик узкий и маленький, а потом ты растешь, события наслаиваются одно на другое, воспоминаний все больше, спираль все толще. Но постепенно приходит старость, а с ней и деменция. Спираль памяти начинает уменьшаться и сходит на нет до тех пор, пока ты не вернешься в первоначальное младенческое состояние, когда уже ничего не помнишь и не умеешь.
Одуванчик пораженно смотрел на брошку, не мигая.
– Слушай, – сказал я, пихая его вбок. – На Аморановы острова можно взять с собой только одну личную вещь. Ты, видимо, взял две, прицепив брошку к этому зайцу, чтобы их посчитали за единое целое. Получается, это самые дорогие для тебя вещи. Этот заяц и твой несостоявшийся друг. Если он тебе так важен, почему ты его не поискал? Не извинился? Не объяснил ситуацию?
Финард нахмурился.
– Я просто… б-был очень занят. И потом я поспрашивал у коллег, но никто из них мне эту брошку не дарил. И она не с моего уровня. Тут стоит ноль на штампе.
– Так ты поэтому не стал его искать? – приподнял я брови. – Подумал, что он с Нулевки, а дружба с неудачником тебе не подходит? Зачем же тогда брошку сохранил?
– Д-дело вообще не в этом! – выпалил Финард. – Я просто не знал, как его там найти. Я вообще не понимаю, как мы могли встретиться в ратуше на званом ужине для научного сообщества. Как туда умудрился попасть человек с Нулевого квартала?
– А с чего это ты взял, что он был нулевиком? Только из-за штампа? Но это же распространенная вещистская традиция – дарить близким людям безделушки из Квартала неудачников, – развел я руками. – Когда я еще не был гедоскетом и у меня была жена, я тоже приносил ей такие вот сентиментальные штучки с барахолок нулевого уровня. Тут же суть не в самой вещице, не в том, насколько она красивая или качественная. А в том, что она останется с тобой навсегда. Вещь из Нулевки у тебя никогда не заберут. Ты можешь хранить ее всю свою жизнь. Некоторые парочки нарочно устраивают свидания на барахолке в Квартале неудачников, чтобы порыться в тамошних завалах и отыскать что-нибудь небольшое вроде брошки, заколки или запонок. Эта традиция – идеальный пример совмещения людизма и вещизма в одном флаконе!
Финард громко сглотнул и
