Избранное - Луи Арагон

— Так говорить может только тот, — ответил Макдональд, — кто не был в Аустерлицком деле и не видел, как барон захватил личного адъютанта царя! Или в Ольмюце в тысяча восемьсот девятом году, когда он доставил маршалу герцогу Беллюнскому семь знамен и взял более пяти тысяч пленных…

— Я и говорю, что люди злы… Правда, он обожал, прямо обожал князя, относился к нему как к родному отцу. Ведь он не знал господина Сопранси. Но его уголок там, у нас, на бульваре Капуцинок… Подумайте только, когда он был в России, лежал там раненый в восемьсот двенадцатом году, он писал мне о своей квартирке, о том, в каких она нуждается переделках, говорил о расположении комнат, о занавесях, распорядился насчет нового драпировщика… потребовал, чтобы его книги переплели на английский манер, просил, чтобы обязательно сделали золотой обрез и на переплеты пустили мраморную блестящую бумагу. Ах, бедный мой друг, теперь я захожу в его пустую комнату, открываю машинально книгу… Вы знаете, у него была просто страсть к стереотипным изданиям… да, да… с золотым обрезом…

От генерала Гюло принесли на подпись бумаги.

— По-прежнему ничего нового?

— Ничего, господин маршал.

Макдональд повернулся к камину, пламя которого бросало на лицо его гостьи трагические отсветы.

— Стало быть, это Александр просил вас уехать?

— О нет. Он об этом даже не подумал. Просто взял и уехал, как всегда уезжал, когда дело касалось какой-нибудь войны, кампании, как уехал, скажем, в Россию с императ… — Она прикусила язычок, — …с Бонапартом… и один бог знает, что я пережила, что мы с Марией-Елизаветой пережили, когда у него начались приступы ревматизма… Вы-то знаете, что это за прелесть!

— Ничего не поделаешь, таков уж недуг нашей эпохи, — отозвался Макдональд, — король тоже им страдает. Но в его случае Березина здесь ни при чем. Хотя и мы с Александром не можем ее винить, скорее уж это оставила по себе память Италия или Голландия. Впрочем, Александру разлука с вами всегда давалась нелегко, даже когда речь шла о походах. Помню, как бесновался Наполеон, когда пришлось упрашивать Бертье отправиться в Египет!

— Ну, тогда мы были моложе… Да и вы также, — заметила она и умолкла; потом снова заговорила: — Но на сей раз когда-то он вернется? Что с ним будет? Между нами говоря, я насильно навязала ему свои бриллианты, все-таки легче будет устроиться, прожить. Конечно, он может укрыться в Баварии у родителей Марии-Елизаветы, если король… А вы верите, что король?..

Макдональд уклончиво пожал плечами. Однако этот жест был равносилен признанию. Госпожа Висконти воскликнула: «Ах, вот как?» — и задумалась. Но уже через мгновение ее вновь подхватило потоком слов. Дело ведь шло о жизни, о целой жизни!.. Не о неделе, не о дне! О жизни! Оставить его одного после семнадцати лет, когда они так привыкли друг к другу… Да, да, семнадцать лет. Александр сказал ей вчера вечером: если даже он поедет в Бамберг, все равно долго там не пробудет, да и Мария-Елизавета тоже; она просто задохнется в этой провинциальной Баварии! При первой же возможности они переберутся к себе в имение, или в Гро-Буа, или в Шамбор. Но пустят ли их туда? Как знать? А она, она сначала даже не подумала, даже представить себе не могла! Покинуть бульвар Капуцинок! Но его величество отбывал в полночь. Что тут оставалось делать, как быть? Со всеми вещами, туалетами! Впрочем, она и не могла пуститься ночью в дорогу, где это видано! К тому же она принадлежит к числу тех натур, которым необходим сон, а она неспособна, буквально неспособна хоть на минуту забыться сном в карете. Поэтому она отпустила князя Ваграмского, навязав ему свою шкатулку с драгоценностями. Кроме того, целая карета с багажом отправилась к воротам дворца, чтобы занять свое место в королевском поезде, но, когда она осталась одна, без него, когда представила себе весь ход событий, будущее… тут она поняла, что не имеет права так поступить — оставить его одного, оставить их одних, особенно в подобных обстоятельствах… Вот поэтому-то она и поехала за князем, чтобы соединиться с ним, где бы он ни был; надо надеяться, что он пока еще не добрался до Бамберга. Все это она решила ночью, решила вдруг, дождалась рассвета, а на рассвете еще сильнее укрепилась в своем намерении. Но почему именно Лилль? Что за мерзкий город! Не мог же король очутиться там за один переезд! Где ночевал нынешней ночью двор?

Макдональда все это развеселило, однако он тут же поборол приступ неуместной веселости. Двор! Пара герцогов, принц да тройка лакеев… ибо весь остальной королевский кортеж, надо полагать, застрял в дороге из-за отсутствия перекладных… и это вы называете двором?

— Затрудняюсь ответить на ваш вопрос, сударыня, это зависит от многих причин: и от состояния дорог, и от почтовых лошадей. Сначала король намеревался остановиться на ночлег в Амьене, но, возможно, по пути переменил решение. Мы не особенно-то уверены, должен вам сказать, в нашем префекте департамента Соммы, в господине Ламете… На вашем месте, сударыня, я спешно и любым путем отправился бы прямо в Лилль. Вы вернее всего обнаружите Александра именно в Лилле.

У госпожи Висконти была просьба к Жак-Этьену. Он, конечно, не откажет… В чем же дело? А дело в том, что в карете она оставила свою горничную и теперь просит, чтобы горничной разрешили пройти сюда. Хорошо, а где карета? Макдональд приоткрыл двери. И тотчас в коридоре послышался топот — это приезжие бросились к маршалу, ибо каждый желал поговорить с ним лично. Пришлось выйти, успокоить, образумить людей, оставив госпожу Висконти одну.

Но первым делом в успокоении нуждался он сам. Исчезновение штаба выводило его из себя, бесило. Ну хорошо, Мезон ему сообщил, что он догонит свои войска в Сен-Дени, поскольку герцог Беррийский заявил ему, что их повернут именно в этом направлении. Но что с другими, с теми, кого герцог Беррийский не успел повидать? Мезона назначили главнокомандующим, а потом все начали командовать, выносить решения, передвигать войска, садиться в кареты и уезжать кому куда заблагорассудится! Мелэнская армия, бесспорно, должна отступить, прикрыть передвижение королевского поезда, но только тогда, когда ей это прикажут, черт побери! А когда ей это прикажут? Жак-Этьен отправился сначала в Вильжюив на поиски своего штаба, он сам туда его направил. И что же? В Вильжюиве в одиннадцать часов вечера не оказалось никого. Ну, никого — это уж слишком сильно сказано, там были генералы Аксо и Рюти, одни, в каком-то огромном доме, а рядом на лугу стояли три пушки, и тут же был расквартирован взвод саперов, успевших напиться в соседнем кабачке до положения риз. Рюти он взял с собой в Сен-Дени, но и в Сен-Дени, как и в Вильжюиве, штаба не обнаружил. Там ждал его один только Гюло, прибывший с маршальскими пожитками и находившийся в таком же растерянном состоянии духа, что и Макдональд. Однако ж передавали, что где-то поблизости, в одном из реквизированных особняков, расположилась канцелярия чьего-то штаба, возглавляемая каким-то капитаном. Услышав об этом, Макдональд и направил своего адъютанта на разведку.

Адъютант возвратился как раз в тот момент, когда маршала разрывали на части беглецы, толпившиеся у входа в харчевню. Особенно наседал тенор Опера-Комик, считавший, что он имеет право и все основания бояться возвращения императора, а также с полдюжины дам и старичков, одетых по моде, существовавшей в 1810 году в Хартуэлле или даже пятью годами раньше в Митаве; целые семьи сидели у подъезда прямо на своих узлах, хныкали ребятишки, какие-то молокососы вели речи о Людоеде, и слышно было, как в ответ им огрызаются офицеры на половинном содержании.

— Ну, что же вам сказал этот капитан? — спросил Жак-Этьен вошедшего адъютанта.

Адъютант не пожелал отвечать на такой вопрос в присутствии посторонних. Они прошли в кабинет.

— Творится чистое безумие, господин маршал, — начал он, — все эти генералы, полковники — фюйть!.. исчезли… как ветром их сдуло! Но успели все же… — он запнулся, заметив у камина незнакомую даму.

— Можете смело говорить в присутствии госпожи Висконти, — начал было Макдональд и вдруг увидел, что его гостья бессильно запрокинулась в кресле и длинные ее перчатки, упав в огонь, уже стали тлеть. — Боже мой, что с вами, Джузеппа? — Он назвал ее по имени, как в былые времена.

Джузеппа не слышала, она была без сознания. Маршал и адъютант бросились к ней, стали похлопывать ее по ладоням — она застонала, открыла глаза, обвела комнату невидящим взглядом.

— Скорее лекаря! — скомандовал маршал, и адъютант опрометью кинулся выполнять приказание.

Было все-таки нелепо и совсем некстати, что в такую минуту в его импровизированном штабе могут увидеть женщину, потерявшую сознание. Он старался не думать, что дело может принять серьезный оборот — не то чтобы он питал к госпоже Висконти или к Александру Бертье такие уж горячие чувства… но все-таки, все-таки, и, хотя люди, осведомленные об их романе со всеми его перипетиями, насмешливо улыбаются, все-таки перед ним живое свидетельство многолетней верности, столь редкой во времена Империи… пусть у Джузеппы были мимолетные увлечения… пусть Александр женился на другой… по приказу императора. Не без душевного умиления вспомнил Макдональд расстроенное лицо Бертье, когда через две недели после кончины мужа Джузеппы, бывшего посла Цизальпинской республики, он Скрепя сердце повиновался Наполеону и женился на Баварской принцессе… а любовь — ведь известно, что нынешние люди ни во что не ставят любовь, возможно потому, что утратили способность любить, — вечно в погоне за деньгами, вечно в делах… Зато они, солдаты Жеммапа, они умели во все вносить величие… А пока что у него на руках дама в обмороке и войска никак не подойдут! Оставаться и ждать их здесь? А где граф Артуа, где герцог Беррийский и Мармон… где-то они сейчас? Где сейчас король? Доктор прибыл с поразительной быстротой: должно быть, находился в том доме, где одна из фрейлин герцогини Орлеанской, направлявшейся в Лилль к своему брату, герцогу Орлеанскому, почувствовала вчера с наступлением вечера родовые схватки и была покинута на произвол судьбы. Доктор успокоил маршала Макдональда: у госпожи Висконти небольшой сердечный припадок, ничего серьезного нет, во всяком случае, сейчас ничего серьезного нет, и велел перенести больную в комнату на втором этаже.