Реликт - Василий Головачёв

не что иное, как локальные области, объемы этого континуума, изолированные полем тяготения. Под корой планеты покоится сфера из той же материи. Это все, что удалось ИМ сохранить при взрыве протосолнца. Паутины — это автоматические устройства, связывающие нашу и ИХ вселенные и охраняющие Города от разрушения… Причина же вынужденного контакта в том, что наше появление здесь, на Тартаре, изменило условия существования Городов, мы не владеем теми видами полей, которые не приводят к их дестабилизации. Даже тщательное капсулирование Городов, а иногда и наших аппаратов — вспомните звездолет Тенишева — не помогает, Города распадаются, так как энергопотенциал нашего пространства-времени в миллионы раз ниже. Паутины не успевают за нами, а мы, не ведая того, уничтожаем мир, населенный самыми древними из существ! Мы уничтожаем праразум! И если наше присутствие на планете продлится долго — может вспыхнуть квазар, который уничтожит не только пылевое облако, но и всю Галактику! Вот почему присутствие наше на Тартаре крайне нежелательно. Мы действуем быстро, а быстрое действие не гарантирует верной мысли… Грехов слабел буквально на глазах. Передохнув, продолжил:

— Сеятели, изучающие мир Тартара, ушли от нас в развитии на миллионы лет — страшная цифра — миллионы лет! Но цивилизация Тартара, мир Тартара насчитывает десятки миллиардов! Я не знаю, обладают ли Сеятели чувством юмора, но, вероятно, наши попытки осмыслить жизнь Тартара должны казаться им смешными. Контакты же с нами им практически не интересны и не выгодны с той точки зрения, что они живут гораздо быстрее… Я кончил, время мое истекло. Повторяю — уходите с планеты. Я знаю, я сам это пережил — это обидно и неправдоподобно. Но — уходите. Если они, Сеятели, прошедшие путь в сто тысяч раз более длинный, не могут полностью постичь эту жизнь, то не сможем и мы. И еще: излучение Тины опасно для всех существ биологического цикла, основанного на воспроизведении сложных материальных комплексов — молекул. Это их слова… Прощайте. Ты слышишь меня, Полина?..

Лицо Грехова осунулось, глаза потухли, губы произнесли еще раз «слышишь?», и виом опустел.

— «Черепаху»! — отрывисто приказал Молчанов, наверное, единственный, кто не потерял в общем смятении присутствия духа. Свекольников кинулся из зала, за ним еще несколько спасителей. И в это время наблюдатели доложили, что серые призраки оставили у корабля два танка экспериментаторов и человека в скафандре. Сеятели не забыли никого.

— Шесть минут, — сказал Квециньский, — шесть минут контакта… А в них миллиарды лет…

Корабль Молчанова стартовал с планеты и подходил к Станции, стыковочное поле подхватило его и подтянуло к трубе перехода, где уже дежурила группа врачей.

— Жестокость правды… — с тоской сказал Банглин, глядя на пушистый шар Тартара, струивший мягкий пепельный свет на лица людей. — Пусть все наши попытки познания кажутся им смешными, пусть. Мне не обидно. Мы будем падать и расшибаться, и я не вижу иного пути. Я только задаю себе вопрос: под силу ли — не нам — потомкам нашим понять цивилизацию, невообразимо далекую по всем параметрам жизни и смерти?! Решить проблему, которую не смогли решить Сеятели? Они — которые прошли путь в тысячи раз больший, чем возраст земной культуры?!

— Я не знаю, — тихо отозвался Квециньский. — Но я надеюсь.

«Кто может сказать? — думал он, вспоминая лицо Грехова. — Кто знает? Если Вселенная пульсирует и каждые двадцать миллиардов лет формируется заново в неистовом взрыве протосолнца, чтобы потом пройти через красное и фиолетовое смещения и снова взорваться, то, возможно, в каждой из рождающихся вселенных разум, подобный нашему, не раз будет задумываться над чудом начала и конца всего сущего… Кто мы перед лицом вечности? Что мы умеем? Страдать и бороться! Страдать и бороться… Может быть, это и есть единственно правильный путь? Падать, вставать и через муки и боль идти вперед?..»

Сквозь наступившее молчание люди в зале услышали эхо шагов нескольких человек. Шаги замерли у полуоткрытого входа в зал, дверь растаяла совсем, и в зал вошли несколько человек, впереди Молчанов.

— Где врачи?! — спросил он таким тоном, что все невольно подались вперед. Маленькая женщина бросилась к нему, остановилась в нерешительности.

— Они уже там, — тихо и виновато сказал Квециньский. — Все, кто нужен.

Молчанов повернулся к Полине, но прямого взгляда женщины выдержать не сумел, отвернулся.

— Ничего, — глухо проговорил он, — ничего… — И устало, очень устало, волоча ноги, подошел к огромному объему главного обзорного виома.

Станция уплывала в тень планеты. Гасли один за другим серебристые обручи заката, надвигался холод беззвездной и безлунной ночи пылевого облака. И Молчанов вдруг ощутил бездну, не бездну пространства — бездну человеческих тревог и страданий, через которую прошло и пройдет еще человечество, бездну страданий и тревог, без которых немыслим путь в будущее, и показалось ему, будто все двадцать миллиардов человек Земли стоят за его спиной.

Василий ГОЛОВАЧЕВ

РЕЛИКТ. Книга II

ПРИШЕСТВИЕ

Даль рухнула, и пошатнулось время.

А. Ахматова

Часть первая

ОБОРОТЕНЬ. ГРЕХОВ

ПРИШЕСТВИЕ

Сигнал SOS в системе Юлии – все равно что выстрел из «универсала» при полном отсутствии энергозапаса…

Сравнение пришло в голову без усилий, в то время как тренированный мозг Батиевского безошибочно отрабатывал режим бедствия, а руки исполняли сложный порхающий танец на панели монитора связи.

Через минуту в зал Станции вбежали Шубин и Георгиу.

– Что случилось? – спросил запыхавшийся Шубин.

– SOS, – коротко ответил Батиевский.

Спутник-координатор, зависший над полюсом Юлии, уже включился в работу, по белому экрану дисплея побежали зеленые строки бланк-сообщения: координаты источника, привязка карты местности, характеристика сигнала.

– Модуль серии «Коракл», – проговорил черноволосый