Свидание в аду - Морис Дрюон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кто?
– Герцогиня де Сальвимонте.
– Кажется, в Париже. Кто-то говорил мне, что видел ее на днях. Чтоб она сдохла!
Они проходили мимо магазина перчаток, и Жан-Ноэль поспешил проститься с Кристианом, на губах которого появилась присущая ему странная улыбка.
– Через две недели мой концерт, первый сольный концерт в столице, – сказал Кристиан, удерживая Жан-Ноэля за руку. – Завтра должны появиться афиши. Придешь?
– Непременно, – ответил Жан-Ноэль.
7
Когда Жан-Ноэль вошел в комнату, герцогиня стояла у окна и пудрилась. На ней было довольно короткое платье из черного шелка, переливавшееся на свету: ее некогда тонкую, а теперь просто худую щиколотку обхватывала узкая золотая цепочка, блестевшая под прозрачным чулком.
– Жан-Ноэль, дорогой, как я рада вас видеть! – воскликнула она со славянским акцентом, который был особенно заметен, когда она говорила светским тоном.
И она протянула ему свои высохшие, тощие руки, украшенные двумя большими бриллиантовыми кольцами.
– Я приехала в Париж четыре дня назад, – продолжала она, – и все время спрашиваю себя: «Увижу ли я милого Жан-Ноэля? Где он? Как его разыскать? Вспоминает ли он обо мне?» И вот – неожиданная радость: ваш визит. Присаживайтесь и рассказывайте! Что вы поделывали все это время? Говорите, говорите, я все хочу знать. А у меня самой было столько забот, столько волнений!..
И она принялась без умолку болтать, не закрывая рта по меньшей мере четверть часа. Она изложила собственную версию смерти Бена. По мнению герцогини, его ударил бюстом по голове «этот ужасный мальчишка Лелюк».
– Они были вдвоем во дворце, когда произошел этот невероятный случай, – сказала она. – Все слуги разошлись: кого послали с поручением, кто был далеко, на кухне, в подвале. Вы, кажется, мне не верите?.. А потом у меня было столько хлопот с наследством. Бен ужасно запустил свои дела! Он ничем не занимался, дорогой Жан-Ноэль, буквально ничем. А самое главное, даже все эти заботы не могут избавить меня от скуки. Я путешествую, меняю города и страны и нигде не могу обрести хотя бы искорку счастья.
Болтая, она обращала к Жан-Ноэлю свое «реставрированное» лицо с подтянутой кожей, эту маску жестокой трагедии, состоявшей в том, что она старела и больше ни в ком не будила желаний. А ко всему еще время брало свое: ее лоб и щеки вновь покрылись морщинами, у крыльев носа залегли глубокие складки; о том, что лицо герцогини не раз подновлялось, свидетельствовал желтый и неровный шрам, который опоясывал ее худую шею от уха и до уха.
Ее серые тусклые глаза, подведенные зеленой тушью, пристально и неотступно смотрели на Жан-Ноэля; увядшие веки отсвечивали перламутровым тоном.
На юношу падал луч солнца, и герцогиня жадно разглядывала его стройную фигуру, четко выделявшуюся на свету, его волнистые волосы на затылке, его руки, выступавшие из узких манжет, и колени, прорисовывавшиеся под легкой тканью. Встречая взгляд юноши, она не только не отводила, но, казалось, глотала, впитывала его. Ее костлявая грудь вздымалась от волнения.
– Вы и вправду очень красивы, мой дорогой! – внезапно воскликнула она. – Думаю, что я не оригинальна и вам это часто говорят. Но почему женщина не имеет права сказать мужчине, что он хорош собой? Ведь мужчины нам это говорят.
Жан-Ноэль не знал, как себя вести с ней.
– Вы просто очаровательны, – учтиво произнес он.
Она поблагодарила его улыбкой, обнажив при этом расшатавшиеся, пожелтевшие от табака зубы.
– О, мой дорогой, это знаменитое очарование славянки, – проговорила она с деланой иронией и кокетливо склонила голову, отчего шрам на шее стал еще заметнее. – Я всегда говорю: «Очарование славянки – это сладостная тирания, от которой уже не могут освободиться те, кто ее ощутил». Ведь мать у меня была русская, помнится, я вам об этом уже говорила. А отец – итальянец. Почти все детство я провела в Петербурге.
Жан-Ноэль испугался, как бы она не начала рассказывать ему историю своей жизни, а заодно историю своего рода, начиная со времен Владимира Красное Солнышко и Козимо Медичи. Его ни на минуту не оставляла мучительная тревога, от которой все сильнее щемило сердце, и он спрашивал себя, как перейти к цели своего визита.
– Ну а вы, дорогой? – снова спросила герцогиня. – Расскажите же о себе, я все хочу знать. Как ваши сердечные дела?..
Жан-Ноэль поспешил воспользоваться представившейся возможностью, на которую он почти перестал надеяться.
– Дорогая Лидия… – начал он. – Вы позволите мне вас так называть?
Он знал, что она обожает, когда молодые люди называют ее по имени.
– Разумеется, дорогой, зачем вы спрашиваете! – воскликнула она, снова обнажая свои желтые зубы. Улучив минуту, герцогиня схватила его за руку и крепко ее стиснула.
– Дорогая Лидия, – продолжал он, – я пришел в надежде, что вы спасете мне жизнь.
– Что такое? Ну конечно, все, что вам угодно! О чем идет речь? Какая-нибудь история с женщиной? Или, может, с мужчиной? Мой дорогой, избегайте слишком молодых женщин; все они ужасные эгоистки. Я сама в молодости была коварна и зла.
Говоря это, она не выпускала его руки.
– Лидия, можете ли вы на несколько дней стать моим банкиром? – спросил он.
– Говорите же, говорите!.. – воскликнула она чуть ли не с восторгом.
И вдруг она поняла, в чем дело. Пламя, загоревшееся было в ее тусклых зрачках, мгновенно погасло. Жан-Ноэль почувствовал, как костлявые пальцы герцогини ослабили хватку и затем выпустили его руку.
И тогда он в двадцатый раз за последние дни стал рассказывать свою историю, а вернее, в двадцатый раз стал лгать на новый лад. Старая герцогиня из вежливости слушала, скорее, делала вид, будто слушает. Она была глубоко разочарована. «А на что я, собственно, надеялась? – говорила она себе. – Что он пожаловал ради меня самой? Ради удовольствия полюбоваться мной?»
Поймав ее отсутствующий, пустой взгляд, Жан-Ноэль почувствовал, что говорит с ней не так, как надо. Симону или герцогу де Валлеруа, а не ей следовало лгать о блестящих перспективах и ожидаемых прибылях, о временных финансовых затруднениях в делах. А герцогине де Сальвимонте лучше было прямо сказать, что он подписал чеки без покрытия, ее это, пожалуй, позабавило бы… На минуту ему показалось, что, может быть, лучше всего убить эту старуху, стукнув ее головой о мраморную крышку столика, а потом убежать, сорвав с ее пальцев два бриллиантовых кольца, ослепительно сверкавших, когда она закуривала сигарету, и прихватив заодно другие драгоценности…
– Итак, дорогой, сколько же вам нужно денег? – спросила она с некоторым нетерпением и выпустила колечко дыма.
– Двести пятьдесят тысяч франков, – ответил Жан-Ноэль.
– О-го-го! Двести пятьдесят тысяч франков? Сумма немалая!.. Думается, незачем говорить, что я очень хотела бы оказать вам услугу. Но сейчас у меня нет таких денег. Вы даже не представляете себе – все эти расходы, связанные с получением наследства, ремонт доставшихся мне дворцов! Я веду самый скромный образ жизни. Когда я говорю так, люди смеются, но ведь это сущая правда, дорогой…
На лице Жан-Ноэля появилось выражение такого глубокого отчаяния, что она ощутила волнение, – не потому, однако, что он страдал, а потому, что отчаяние делало его еще красивее, придавало ему выражение беспомощности, а это еще больше подстегивало ее желание.
– Разве только, – прибавила она, делая вид, будто размышляет, – разве только я попрошу своего римского банкира перевести мне сюда нужную сумму…
Она увидела, как щеки юноши снова порозовели, он выпрямился, а в глазах его появился живой блеск.
И герцогиня опять захотела увидеть то выражение отчаяния, которое так взволновало ее минуту назад.
– Впрочем, нет, – сказала она, покачав головой. – Боюсь, что даже мой итальянский банк не сможет… Я крайне огорчена.
Жан-Ноэль побледнел; несколько капелек пота выступили над его светлыми бровями, и он поднес руки к вискам.
Горячая волна сладострастия пробежала по телу герцогини де Сальвимонте. Ей захотелось сохранить, продлить это ощущение… «В сущности, мои деньги – это я сама. Я могу получить за них все, что угодно…» Она видела, что Жан-Ноэль целиком в ее власти; она могла играть судьбой этого красивого юноши, играть на его нервах, заставлять его то бледнеть, то краснеть. И она уже предвидела иные игры…
– Скажите, это в самом деле так серьезно? – спросила она.
– Лидия, поверьте, – ответил он, стиснув руки, – если я не достану этой суммы, то покончу с собой.
– Полно, полно, дорогой! Кто же кончает самоубийством из-за денежных неприятностей. Так думают только в двадцать лет… Послушайте, мое сокровище, мне предстоит очень много хлопот, но не могу же я не прийти вам на помощь! Мы вместе поедем в банк…
Жан-Ноэль стал предлагать ей различные гарантии, закладную на замок Моглев. Она только отмахнулась… «Господи, до чего мне наскучили его финансовые дела», – подумала она, а потом сказала: