Два Парижа - Владимир Рудинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пригнувшись, я переступил порог хижины, и от зрелища, которое мне предстало, почувствовал тошноту и слабость в коленях: лишь страшным усилием воли я справился с дурнотой, чтобы не уронить себя в глазах туземцев.
Я и посейчас помню все подробности этого безжалостно и свирепо изуродованного юного тела. У девушки были сломаны шейные позвонки и несколько ребер; можно было подумать, что на нее напала горилла, но нет! На нежной темной коже ее шеи и предплечий легко было различить следы человеческих пальцев…
Первым путем к разгадке тайны было допросить ее сестренку, лет двенадцати, вероятно, присутствовавшую при ужасном деле. Она сидела теперь всё в том же углу, где ее нашли, спрятав голову в колени.
Я попытался ласково заговорить с ней.
– Расскажи мне, что ты видела, Фуму. Ну, не бойся, тебе не грозит опасность.
Девочка подняла на меня глаза, полные нечеловеческого ужаса.
– Я ничего не видела, господин! Я ничего не знаю! – и, с громким всхлипыванием, она опять скрыла лицо в руках и пригнулась к земле.
Все мои усилия добиться от нее иного ответа остались тщетными.
По опыту я знал, что убийцу надо искать в ближайшем кругу жертвы. Я не мог, однако, заподозрить в преступлении отца Сели. На это имелся ряд соображений. Во-первых, всякая девушка представляет у негров большую коммерческую ценность, а такая красавица, как Сели, еще большую, чем другие. По местным обычаям жених платит отцу выкуп – калым, как сказали бы у нас на Кавказе, или вено, как говорили на древней Руси. С другой стороны, старый вождь, казалось, был искренне убит смертью дочери. И, наконец, стоило бросить взгляд на его желтую морщинистую кожу и трясущиеся тощие руки, чтобы понять, что он не мог быть физически совершителем злодеяния.
Мои подозрения направились по другому руслу. У Сели был официальный жених, молодой воин – валоту давно уже ни с кем не воевали, но это название остается и служит чем-то вроде почетного титула, – из богатой семьи, по имени Вопи. Я велел его позвать.
Мне поставили на площади, в тени большого дерева, грубо сколоченный деревянный стол, хранившийся в деревне специально на случай приезда начальства, и я уселся за ним на скамье. Когда обвиняемый появился передо мной, мне показалось, что между мною и солнцем воздвиглась черная башня.
Я часто встречал Бопи прежде, но тогда на его лице неизменно играла добродушная белозубая улыбка, составляющая лучшее украшение и обаяние негритянской расы. Теперь оно было мрачным, как ночь. Бопи был гигант лет двадцати, более черный, чем большинство его соплеменников, и на вид весь сплетенный из стальных мускулов.
Первые же вопросы как будто формально доказывали невиновность подозреваемого. Выяснилось, что Бопи провел всю ночь в хижине на другом краю деревни, за азартной игрой, нечто вроде костей, с несколькими молодыми людьми, дружно подтверждавшими, что он не отлучался до рассвета. Да, может быть, он выходил на несколько минут – но никакой речи о том, чтобы он успел дойти до двора вождя Фате и вернуться обратно.
Я слушал хор возбужденных голосов, а мой взор невольно приковывался к громадным кистям рук Бопи, опущенным по его бокам и находившимся на уровне моих глаз… я видел, как эти руки конвульсивно сжимаются в кулаки… таким рукам ничего бы не стоило сломать человеческие позвонки и ребра. Потом мой взгляд скользнул вверх и уперся в зрачки молодого негра; и я вдруг прочел в них такую яростную ненависть, что мне стало тяжело и страшно.
В то же время мой слух уловил какое-то тихое бормотанье у меня за спиной. Я обернулся.
Среди обступивших меня туземцев – тут собралась, почитай, вся деревня – сидел на земле ветхий старик-знахарь. Его острые умные глазки были устремлены на меня, как сверлящий бурав, и мне почудилось, что он отдернул вытянутые в моем направлении пальцы обеих рук. Его беззубый рот непрестанно повторял какое-то заклинание. Я разобрал звуки, но не полностью понял смысл. У негров есть особый язык для колдунов и жрецов, сильно отличающийся от обиходной речи. До меня дошло, что он кого-то проклинает, желая ему страшной болезни, отвержения от лица всех людей и позорной, мучительной гибели… Может быть, он имел в виду убийцу? Но почему его взгляд был неотступно прикован ко мне?
Мне постоянно приходилось быть среди негров, и до сих пор это меня ничуть не стесняло. Но сейчас, когда я обвел глазами черные лица и могучие полуобнаженные торсы, окружавшие меня и словно теснившие со всех сторон, мной завладела такая жуть, что мне до смерти захотелось бежать, бежать во что бы то ни стало бежать, бежать как можно скорее.
Однако я знал, что перед чернокожими никогда нельзя выказывать страха. Резко встав, я приказал стоявшему подле меня помощнику вождя, второму по важности лицу в селении, привести мне лошадь. Тот безропотно повиновался.
Лишь когда я был уже на полпути домой, страх немного отпустил меня, и мои мысли обрели связность и ясность.
Конечно, я не раз слышал о свирепых тайных обществах и кровавых обрядах, существующих среди негров. Но никогда до сих пор я не связывал этих рассказов с моими неграми, простодушными и добрыми. Почему все они явно не хотят, чтобы правда выплыла наружу, почему смотрят на меня с враждой и недоверием, дружно образуя стену молчания, которую у меня нет никакой возможности пробить?
Никакой возможности… но у меня складывался один план, обещавший некоторые шансы на успех.
Уже почти два года мне прислуживал негритенок по имени Кено, которому было сейчас лет четырнадцать. Это был исключительно умный и толковый мальчуган, который не только болтал по-французски, но даже мог с грехом пополам писать, так как я от скуки давал ему время от времени уроки, и он ими сумел хорошо воспользоваться. Я думал даже позже отослать его в школу в какой-нибудь из центральных городов, после чего перед ним открылось бы великолепное будущее.
Признаться, я сильно к нему привязался. Ни в чьей преданности я не был так уверен, как в его, и когда я видел его миловидное детское лицо с приветливой и предупредительной улыбкой, у меня на душе становилось легче; все-таки есть около какое-то близкое существо. Кено был родом из той же самой деревни Тиндо, где произошло убийство, и его мать, которую он нередко навещал, и посейчас там жила. Мне пришла идея послать этого расторопного мальчишку разведать, что говорят между собой негры о страшном происшествии.
Он с готовностью схватился за этот
